228
1.
- Имя, звание? - сказал офицер.
'Хорошо, скотина шпарит, почти без акцента... Из прибалтийских, что ли?'
- Имя, звание? - повторил немец.
Пленный криво улыбнулся:
- Документы перед тобой. Зачем спрашиваешь?
Офицер поднял голову и поморщился:
- Имя? Звание?
'Вот заладил...' - подумал пленный.
- Тарасов. Николай Ефимович. Подполковник.
Офицер кивнул и зачеркал чернильной ручкой по бумаге.
- Должность?
- Командир первой мобильной воздушно-десантной бригады.
Тарасов улыбнулся краешком рта.
Офицер положил ручку:
- Лейтенант Юрген фон Вальдерзее. Я буду вести допрос. И в ваших интересах не молчать, а говорить. Вы согласны?
'А фразы-то не по-русски строит...' - Тарасов снова едва улыбнулся. - 'Ну, черт немецкий... Хочешь, значит, информацию получить? Будет тебе, тонконогий, информация...'
- Родился в Челябинской области. Девятого мая. Четвертого года.
- Значит, вам скоро будет сорок два?
- Вряд ли. Я не доживу до сорока двух.
- Почему? - удивился лейтенант. - Война для вас закончена. Вы в плену.
- Война для меня никогда не закончится, - ответил Тарасов.
Лейтенант опять удивился, но сказать ничего не успел, потому что подполковник Тарасов резко побледнел и, закрыв глаза, повалился на левый бок. Лейтенант вскочил и заорал на немецком:
- Der Artz! Schnell! Schnell!!
Но Тарасов пришел в себя и диким усилием воли заставил себя выпрямиться.
- Не ори! - почти шепотом сказал подполковник.
Фон Вальдерзее его не услышал. В избу ввалился караул. Лейтенант что-то рявкнул им. Что - Тарасов не понял. Звуки перемешивались в затуманенном сознании. Немец то двоился, то троился в глазах. Подполковник старался держаться прямо. Ему казалось - что это удается. Он не замечал, как качается на грубо сколоченной табуретке. Из стороны в сторону. Он старался держаться. И Тарасов держался. Хотя со стороны, кому-то показалось бы смешным - пьяный мужик сидит и качается из стороны в сторону...
Укол в предплечье. Чуть полегчало. Отрывистая немецкая речь за спиной. Тарасов улавливал только отдельные слова:
- ...Дистрофия... ...Голод... ...Умереть... ...Еда...
Он пришел в себя, прямо перед носом образовалась из ниоткуда кружка, пахнущая мясом. Он жадно, не сдерживаясь, схватил ее. Выпил залпом. Через секунду вырвало. После двух месяцев войны и голода организм не принимал еду. Отучился. Перед глазами появился стакан. С красной жидкостью. Вяло он выпил ее. Горячим прокатило по пищеводу. Тарасов вскинул голову.
Вино придало сил. Сознание прояснилось.
- Эншульзиген битте. - вытер он рот.
Лейтенант кивнул:
- Вы знаете немецкий язык?
- У меня жена немка. Была.
Лейтенант приподнял бровь.
- Ja?
- Я, натюрлих.
- Вам удобнее говорить на русском?
...По средам они разговаривали с Наденькой на английском. По пятницам - на немецком. Четверг и суббота были заняты греческим и латынью. Вторник - французский день. Она не закончила Смольный. Не успела. Старше его на четыре года - революцию встретила сначала восторженно. Потом настороженно. Потом со страхом...
...Станция орала гудками паровозов. Колчаковцы отступали по всему фронту. Красные давили, давили, давили. Везде. Каппелевцев перебрасывали из Перми на другой участок разваливающегося фронта. Усталые, изможденные, почти без патронов. Они сидели в 'столыпинах' и безучастно смотрели на беснующуюся толпу, пытавшуюся прорваться через оцепление. Пятнадцатилетний Колька смотрел поверх голов, сжимая в руках заиндевелую винтовку без патронов. Внезапно он зацепился за удивительно-зеленый взгляд. Она стояла, прижавшись спиной к выщербленной стене вокзального здания. Невысокая, худенькая, рыженькая - даже платка на ней не было - она смотрела перед собой и вглубь себя.
Зацепился, оказывается, не он один.
На платформу спрыгнул поручик Товстоногов. Растолкав толпу, он пробрался к барышне, молча схватил ее за руку и потащил к вагону. Та не сопротивлялась. Как кукла. Поручик врезал кому-то по морде, ткнул в бок какую-то визжащую бабу, но вытащил буксиром Зеленоглазку к вагону.
- Прими!
Коля неловко схватил Зеленоглазку за ледяные руки.
- Под руки хватай! - сердито рявкнул поручик.
Солдаты вспохватились, ровно выдернулись из дремотного равнодушия, и помогли Коле втащить девчонку в вагон.
Толпа, увидев такое дело, взревела, колыхнулась и порвала тонкую цепочку охранения. Но поезд уже тронулся. Девушку уложили на кучу гнилой соломы, укрыли запасной - дырявой и окровавленной - шинелью.
- Поручик Товстоногов, честь имею! - коротко бросил барышне командир роты. Впрочем, что в той роте-то было? Тридцать штыков...
Она не ответила. Просто смежила веки и уснула. Коля поднял ворот шинели, уткнулся в мерзлый драп холодным носом и уставился на проплывающие бараки пригорода.
'Отче наш... Иже еси на небеси...' - скорее по привычке, нежели сознательно читал он древние слова.
Каждый мальчик играет в работу своего отца. Так, когда-то и Коля играл в Литургию...
'Отче наш... Иже еси на небеси...'
- Тарасов!
- Я, ваше благородие! - очухался он от некрепкого сна.
- Следи за барышней, а я присплю, - поручик силой протер красные глаза.
- Так точно, ваше благородие! - не вставая с тряского пола, козырнул вольноопределяющийся Коля Тарасов, мальчик пятнадцати лет.
Товстоногов захрапел, казалось, не коснувшись щекой бурки, на лету.
Коленька же подполз на коленках к девушке. И снова залюбовался ей.
Маленький носик, высокие скулы, прыщик на лбу...
Обычная девушка, коих он встречал десятки, а может и сотни раз.
Пермь, хотя и маленький город, но все же, все же...
И вот она. Нашлась. Маленький ангел на полу в 'Столыпине', на охапке грязной соломы, под не менее грязной шинелью...
Ровно Та, которая девятнадцать веков назад...
Коля резко отвернулся, прогоняя кощунственные мысли.
'...Да святится Имя Твое... Да пребудет, пребудет...' - не удержался и вновь посмотрел на нее...
Она открыла глаза. Зеленые-презеленые. И улыбнулась.
Коля сухо сглотнул. И кивнул, старательно подражая поручику:
- Вольноопределяющийся Тарасов к вашим услугам!
Вольноопределяющийся звучало как-то солиднее чем, рядовой. По чести говоря, у Коленьки Тарасова и звания-то еще не было. Звание дают после присяги. А кому присягать? Вот этим глазам и надо присягать...
- Надя... - тихо прозвучало в ответ. - Надя Кёллер...
Он осмелился и погладил ее по руке.
- Вы в безопасности, мадемуазель... Вы в эшелоне генерала Каппеля! - и мужественно приподнял подбородок, не знавший бритвы.
Она тихо улыбнулась, не сводя с него глаз.
Потом провела рукой по своей короткой рыжей прическе:
- Тиф... Извините, Николя...
Он знал, что такое тиф. Из семи сестер и братьев выжили только он и младший, Женька, оставшийся с родителями. Пять лет ему. А Коля пошел воевать. За Родину.
Он протянул руку и погладил ее по щеке, едва не падая в обморок от собственной наглости.
Она закрыла глаза и с силой вжалась в его руку.
Кто-то из солдат в углу громко испортил воздух.
Коля закусил губу, а Надин хихикнула.
А потом разорвался снаряд. Паровоз резко стал тормозить. Откуда-то сверху повалились мешки. Коля упал сверху на Надю, прикрывая ее своим телом.
Злая пулеметная очередь прошла по стенке вагона. А он чувствовал только ее горячее дыхание на своей щеке.
Поручика убило сразу. Осколком. В шею.
И совсем некрасиво. Не как в книжках. Он плескал кровью, судорожно дергая руками и ногами, а через него перепрыгивали солдаты и сразу ныряли в придорожные сугробы.
- Прости...Я вернусь! - прошептал Коля. И дернулся было в холодный проем вагона.
- НЕТ! - вскрикнула Надин и схватила его за обшлаг шинели.
- Так уже было. Так уже было! - запричитала она. - ТАК УЖЕ БЫЛО! ТЫ СЛЫШИШЬ?
Мальчик ошалело обернулся на нее:
- Что было?!?
- Сейчас нас убьют! - глаза у нее побелели от страха. Снаружи вагона был слышен крик, рев, мат, стрельба и взрывы.
Коля снова дернулся из ее рук, выронил винтовку - та загремела громче трехдюймовки - ударил ее по щеке:
- Отпусти! Я вернусь, слышишь?
- Никто не вернется... - вдруг отпустила она его. Потом твердо так посмотрела ему в глаза, - Потому что некуда возвращаться.
- Я вернусь,- сквозь зубы ответил ей мужчина, минуту назад бывший мальчишкой. И бросился к вагонному проему.
- Руки, сволочь белогвардейская!
Трое солдат - один в буденовке с огромной красной звездой, двое в солдатских, еще царских, папахах, на угол перевязанных красной лентой - выставили навстречу ему штыки.
Мальчишка, секунду назад бывший мужчиной, резко остановился. И поднял руки.
- Наши! - вдруг выдохнул голос за спиной. - Господи, наши!
Один из солдат заглянул за спину Коле:
- Эт кто там нашкает?
- Срочно свяжите меня с комиссаром армии, остолопы! - рявкнула вдруг Надя.
- Связать-то свяжем... - ухмыльнулся тот, который в буденовке, - И поиграем как следует!
- Тебя тогда на картинки для детишек порвут, ур-р-род! - рыкнула 'барышня'. - Быстро связать с комиссаром!
- Да ладно, че ты... - аж попятился от напора красноармеец. - А этого куда? В распыл?
- Духонин обождет. Это... Это муж мой!
- Хых! Чё-т мелковат для мужа!
- Это у тебя мелковат. У него в самый раз! - отбрила она.
Красные заржали.
Надя спрыгнула из вагона:
- Вот мандат! Читай, коли грамотный!
Красноармеец в буденовке взял бумажку. Перевернул ее вверх ногами и начал старательно делать вид, что читает ее. Даже не забывал шевелить губами.
Наконец, он, устав притворяться грамотным, скомандовал:
- Геть энтих в самовозку.
Колю и Надю подвели к легковому автомобилю. Трофейному. Еще не успели замазать французские знаки на дверях.
А Коля Тарасов ошалевал...
Надя - красная шпионка? Да не может быть! Это... Это слишком! Она не могла так притворяться! Потому что - это же ОНА!
Она молчала всю дорогу.
Она не обращала никакого внимания на Николеньку.
Он попытался взять ее за руку.
Она просто убрала свою ладонь.
Он заиграл желваками и зажмурился. А потом положил ей руку на колено.
Она никак не отреагировала.
Он открыл глаза и посмотрел на нее.
Ледяной кристалл ее взгляда убил его.
И он умер.
Воскрес только тогда, когда прозвучал выстрел.
Машина вильнула, съехала с дороги и ударилась в дерево.
Когда он пришел в себя - рядом никого не было.
Только труп шофера. И дымящаяся кровь...
...Я предпочитаю говорит на русском, господин лейтенант...
Фон Вальдерзее пожал плечами:
- Дело ваше. Мне все равно - на каком языке вы разговариваете. Итак, вы женились на Надежде Келлер, урожденной немке?
- Нет.
- Я, кажется, плохо понимаю вас...
- Я сам себя плохо понимаю, герр лёйтенант!
Немецкий офицер потряс головой.
- Я ушел лесами и вернулся домой. И снова начал учиться в семинарии.
- Разве церковные школы не были закрыты при Советах?
- Не везде. Мой отец был священником в глухой деревушке. Белохолуницкий уезд. Волость - Сыръяны. До революции я учился в Пермской семинарии. После войны - дома, у отца. Туда переехала часть Пермской и часть Вятской. Мне сложно объяснить, герр лейтенант.
- Ничего, это не существенно. В каком году вы стали служить в Красной Армии?
- В двадцать первом.
- Вам было семнадцать лет?
- Да. Мне было семнадцать лет.
- Я не понимаю... - пожал плечами немец и нервно заходил по кабинету, - Вы воевали у Колчака. Вы сын священника. Вы учились в семинарии, когда Христова вера была под запретом. Но вы пошли в Красную Армию? Почему?
Подполковник потер лоб:
'Вот как этому хлыщу объяснить, что я искал Надю?'
- Из чувства самосохранения, господин лейтенант.
- Как Вы себя чувствуете, герр Тарасов? Прикажете подать чаю?
***
...Десантники не всегда падают с неба. Хотя бригада и готовилась, еще в Монино, к прыжкам, линию фронта бригада переходила на лыжах. Да, по честному, какая там линия фронта? Все представляли ее огненной дугой, ощетинившейся злыми пулеметными очередями и тявканьем минометов. А тут немцы сидели в опорных пунктах - бывших деревнях. И, как правило, вдоль дорог. Потому как Демянский край - это сплошные болота. Незамерзающие. Только сверху метровый слой снега. Вот по нему десантники и шли на лыжах в рейд по немецким тылам.
Ночь. Мартовский легкий морозец. Белые призраки на белом снегу.
-Витек, постой...
-Ну чего там? - раздраженно обернулся сержант Витька Заборских.
-Крепление, будь оно не ладно...
-Почему перед выходом не проверил? - зло спросил командир отделения.
-Да проверил я! - шепотом возмутился рядовой Шевцов. - Пружина натирает чего-то...
-Не ори! - свистящим шепотом ответил сержант, - Чего она у тебя там натирает?
-Да пятку...
-Разворачивайся и ползи назад. В расположение! Мне криворукие и косоногие тут не нужны. Сказал же еще вчера - все подогнать! - сержант окончательно разозлился.
-Да подогнал я, Витек! Ботинки промокли, блин... Внизу вода сплошняком!
-Обратно, говорю, ползи!
-Не поползу! - набычился Шевцов. - У меня, между прочим, взрывчатка. И что я там скажу?
-А что я лейтенанту скажу, если ты, скотина, все отделение тормозишь, а значит, всю роту!
-Еще всю бригаду, скажи... - обозлился Шевцов, дергая что-то под снегом.
-Вань, бригада - это мы!
-Скажешь, тоже...
-А кто еще?
Шевцов ничего не ответил, яростно дергая пружину крепления, впившуюся в промокший задник правого ботинка и натиравшую сухожилие. Кажется, ахиллово? Так его доктор на санподготовке называл?
-Ладно, Вить... Пошли. На привале посмотрю. Поможешь?
-Помогу. Только до привала еще как до Берлина раком.
-Доберемся и до Берлина.
Слева взлетела немецкая ракета.
Немцы их пускали экономно. Все-таки в котле сидели. Обычно не жалели ночью ни освещение, ни патроны. А здесь сидят как мыши. Раз в пятнадцать минут запускают. Еще реже шмальнут куда-то очередью. Или того хуже - одиночным. Больше намекая нашим - не спим, не спим! Нечего к нам за языками лазать!
А мимо две тысячи человек в белых маскхалатах в тыл проходят!
'Блин, как же все таки тяжело идти!' - подумал Заборских, утирая пот с лица. Шли они на лыжах охотничьих. Широких - с ладонь. По целику на них не бегают. Ходят, высоко поднимая ноги. Колено до пояса. И так пятнадцать километров...
Под утро поднялась метель.
Идти стало сложнее. Но зато хоть как-то следы заметало... Впрочем, после такого стада:
-четыре отдельных батальона;
-артминдивизион;
-отдельная разведывательно-самокатная рота;
-отдельная саперно-подрывная;
-рота связи;
-зенитно-пулеметная рота;
Две тысячи шестьсот человек в промежутке между двумя опорными пунктами - Кневицы и Беглово - а это всего лишь пять-шесть километров поля.
Впрочем, метель не помогла...
Когда рассвело, бригада устроилась на дневку...
-Шевцов, что у тебя с креплением?
-Не только у него, сержант, - откликнулся ефрейтор Коля Норицын. - Почитай, пол-отделения маются. А то и пол-роты. А, стал быть, и пол-бригады.
Заборских ругнулся про себя. Несмотря на морозную зиму - в феврале до минус сорока двух доходило - болота так и не замерзли.
Десантники проваливались до самой воды - сами здоровяки и груз у каждого - пол-центнера.
Сначала думали идти в валенках. Хотя днем и припекало уже по-весеннему, ночью мороз трещал, опускаясь до двадцати пяти, а то и тридцати. Но потом комбриг приказал идти в ботинках. А крепление по ботинку скользит, сволочь, и начинает по сухожилию ездить вверх-вниз. Некоторые уже пластырями потертости заклеивают.
-Все живы? - подошел комвзвода, младший лейтенант со смешной фамилией Юрчик.
-Так точно, товарищ командир! - козырнул Заборских. - Только вот...
-Знаю, - оборвал его комвзвода. - Решим этот вопрос. Пока отдыхайте. Костры не разводить. Не курить. Паек не трогать.
-А как тогда отдыхать? - спросил кто-то из десантников.
Млалей обернулся на голос:
-Можешь посрать сходить. Только бумаги тебе не выдам. Так что пользуйся свежим снежком. Вот тебе и развлечение.
Отделение тихо захихикало. Тихо, потому что все, в немецком тылу уже...
-Воздух! - сдавленно крикнул кто-то.
С северо-запада донесся басовитый гул.
Через несколько минут, едва не касаясь макушек деревьев, над бригадой проползли три огромных самолета.
-Транспортники... - вполголоса, как будто его могли услышать пилоты, сказал Юрчик.
-Юнкерсы? Полсотни два? Да, товарищ младший лейтенант? - спросил его самый мелкий в отделении - семнадцать лет, почти сын полка! - Сашка Доценко.
-Да, немцы их тетками кличут...
Последняя 'тетушка' уже уползала дальше, в сторону Демянска, как вдруг, раздался выстрел, второй, третий!
-Бах! Бах!Бах!
СВТшка!
А самолет так же величаво удалился. Как будто бы и не заметил...
-Кто стрелял?! Кто стрелял, твою мать?!
-Писец котенку, срать больше не будет... - меланхолично сказал Шевцов.
Вокруг забегали, засуетились люди.
Минут через пять к командованию бригады потащили провинившегося.
Заборских зло посмотрел на провинившегося косячника. А потом повернулся к своему отделению:
-Стрельнут сейчас паразита. И поделом. Чуть всю бригаду не спалил, урод. Ты, Доценка, скажи-ка мне - кто такой десантник?
-Десантник есть лучший советский воин, товарищ сержант!
-А что значит лучший?
-Значит самый подготовленный в плане стрельбы, рукопашного боя, знания уставов...
-И?
-И дисциплины, а также морально-политической подготовки!
-Молодец, Доценка! Оружие в порядке?
-Обижаете, товарищ командир!
-Немец тебя как бы не обидел.
-Я немца сам обижу, мало не покажется!
Заборских покачал головой:
-Сомневаюсь... Покажи-ка оружие.
Доценко протянул 'Светку' настырному, как казалось, командиру отделения.
А в небе опять загудело.
-Суки! - чертыхнулся кто-то, когда над лесом пронеслась тройка 'Юнкерсов'. Но уже не толстых 'теток'. А лаптежников-пикировщиков.
Правда, в пике они не заходили. Начали,твари, работать по площадям.
Мелкие бомбы сыпались горохом. То тут то там - Бум! Бум! Бум!
Один особо близкий разрыв накрыл сержанта Заборских снегом, крупицами земли и мелконькими щепочками.
Хорошо, что не видели куда бомбить, твари!
И так два часа! Одна тройка улетит, другая прилетит! И с места не двинуться...
2.
-Вы так и не объяснили, господин подполковник, почему пошли служить в Красную Армию? - спросил фон Вальдерзее.
-Мне было семнадцать лет, господин лейтенант. В двадцать первом, после возвращения домой, поехал в губернию. Поступил в училище. А в двадцать четвертом, в звании младшего командира, закончил его с отличием.
-В звании кого?
-Ну... По сегодняшнему это младший лейтенант.
-Понятно. Продолжайте...
Меня отправили во Владимир. Там был командиром взвода два года. В двадцать шестом меня отправили в Москву. На курсы усовершенствования.
-Что значит курсы усовершенствования?
-Ну... - Тарасов даже растерялся, а потом сообразил: - Переподготовка.
-Долго длилась?
-Четыре года. На второй год был назначен при курсах 'Выстрела' командиром роты.
-Какой 'Выстрел'?
-Высшая тактическо-стрелковая школа командного состава РККА имени Коминтерна 'Выстрел'. Переподготовка командного и политического состава сухопутных войск в области тактики, стрелкового дела, методик тактической и огневой подготовки. Командиром был комкор Стуцка Кирилл Андреевич. Арестован в тридцать седьмом...
-А дальше?
-Дальше не знаю. Наверное, расстрелян.
-Меня интересует ваша жизнь, - строго сказа лейтенант.
-Ах вот как... Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток...
...Так бывает только в романах. Молодой млалей шагал по весенней, майской Москве, сверкая разговорами на новенькой гимнастерке. Девчонки весело хихикали в ответ на его взгляды. А он хмурил брови и старался казаться серьезным!
-Надя?!
-Извините?
Рыжая короткая прическа вразлет, тот же маленький носик...
-Я Коля... Простите, Николай Тарасов.
И совершенно по старорежимному кивнул:
-Девятнадцатый. Пермь. Муж. Помните?
Она, испуганно оглянувшись, схватилась за рукав гимнастерки.
-Пойдемте гулять, рука об руку, Вы не против?
И потащила его по асфальтовой дорожке вдоль пруда.
-Вы тот мальчик, да? Коля? С которым в машине ехала?
И почему он тогда не обиделся на мальчика? Может быть, ей было бы легче жить...
-Ваш муж собственной персоной!
Она засмеялась и сжала его локоть.
Какой-то пожилой брюнет, сидящий на скамейке неодобрительно поджал губы и сжал свою трость. Правый глаз его был черный, левый почему-то зеленый. Сидящий же рядом со стариком лысый мужчина посмотрел на них печально. Впрочем, выходной, на Чистых Прудах сегодня половина Москвы отдыхает. Кого только тут нет...
-Вы уж простите меня Коля, что я так по-хамски себя повела тогда. Ударила вас наганом...
-Хм... Хорошо не пристрелили... - улыбнулся он.
Надя виновата посмотрела на лейтенанта. Господи, какие глаза... Батюшка бы велел перекреститься...
-Мороженое, кому мороженое? - внезапно подкравшись, заорала почти в ухо Тарасову тетка с ящиком холодной сладости.
Они взяли по шарику ванильного - оказалось, что ванильное они оба больше любят - и зашагали дальше.
Когда рядом не было людей, Надя рассказывала о себе.
Дочь золотопромышленника Келлера зачем-то вступила в партию эсеров. Хотела освобождать народ от царского ига. Было-то ей всего семнадцать... А вот понесло же за счастье народное...В восемнадцатом расстреляли семью. Маму, отца, двух братьев и сестричку... Из-за нее и расстреляли. В ЧК узнали, что дочь осталась в боевой организации и даже принимала участие в восстании Савинкова в Ярославле. Это были страшные дни...
Город полыхал ровно в аду. Обложенный со всех сторон красными войсками. Вырваться удавалось единицам. Наде повезло...
Месяц она отсиживалась в лесах, прячась от чекистов. Иногда притворялась тифозной больной, ради этого пришлось подстричься.
-Да, я помню. Волосы у тебя короткие были. Как у мальчика, - осторожно улыбнулся Николай.
-Да... С тех пор так и не отросли. Хотя сейчас так модно...
Перекладными она отправилась в Сибирь. Где на поезде, где на телегах, а потом на санях, а где и пешком.
Добралась только до Перми, где ее и свалила испанка... А встала на ноги, когда двадцатидевятилетний белый генерал Пепеляев уже отступал обратно, к Уральскому хребту.
-Я помню... Ты тогда грозилась ИМ - выделил Николай голосом слово - мандатом...
Надя засмеялась:
-Это был листок из 'Арифметики' Магницкого...
-Да ладно? - удивился млалей. - Там же печать была! Я же видел!
Девушка захохотала:
-И ты тоже поверил? Это был библиотечный штамп!!
-Поверил! - глупо улыбаясь ответил он, А если бы они не поверили? Если бы грамотный среди них оказался бы?
-Если... Тогда бы мы с тобой тут не гуляли!
Он взял ее ладошку и осторожно погладил. Она посмотрела ему в глаза. Но руку не отняла. Мимо пробежала веселая девчушка с воздушным шариком.
-А потом я сбежала. А ты?
-Я тоже... И больше не вернулся к белым.
-Я вернулась в Москву. Как-то жила, сама не понимаю как. Но вот жила.
-А сейчас?
-И сейчас как-то живу. Работаю в паровозной газете 'Гудок'. А ты?
-А я, как видишь...- он одернул гимнастерку.
-И что, тебя бывшего белогвардейца взяли в Красную Армию?
-Да у нас половина воевала то у красных, то у белых, - настала очередь смеяться Коли.
-Смотри... Церковь открыта... Давай зайдем? Не боишься?
-Кого мне бояться? - удивился Тарасов.
-Ну ты же красный командир!
-Ну и что? Красный командир не должен никого бояться!
-А меня боишься?
-Немного...
-Пойдем!
Через час они повенчались...
-Расстрелять к чертовой матери дурака! - орал Тарасов. - Не успели в котел войти - уже потери! Сколько?
Командир бригады резко повернулся к подошедшему начальнику медицинской службы.
-Девятнадцать убитых. Двадцать шесть раненых. Тяжелых десять, товарищ подполковник.
-Урод! - Тарасов схватил за грудки невысокого белобрысого десантника. - Ты понимаешь, что натворил? Два взводы вывел из строя. Два взвода! Из-за таких как ты вся операция под угрозой срыва.
Парень только хлопал белесыми ресницами.
-Расстрелять!
Пацан вдруг заплакал и попытался что-то сказать, но бойцы комендантского взвода подхватили его под руки и потащили в сторону.
-Товарищ подполковник, можно на пару слов? - комиссар бригады отвел в сторону Тарасова.
-Ну? - требовательно бросил подполковник, когда они отошли в сторону.
-Ефимыч... Не горячись. Не к добру парня сейчас расстреливать.
Тарасов прищурился и посмотрел на военного комиссара бригады Мачихина - крепкого здорового мужика огромного, по сравнению с невысоким командиром, роста. Почти на голову выше. Со стороны смотрелись забавно - маленький, подвижный, похожий на взьерошенного воробья Тарасов и основательный, неторопливый медведь Мачихин.
-Александр Ильич, не понимаю вас! - выдержал официальный тон Тарасов.
-Ефимыч, - не сдался военком. - Сам посуди, ну расстреляем мы парня. Что о нас другие думать будут? Пойдут за тобой в огонь и в воду, зная, что за любую ошибку тебя могут перед строем поставить и петлицы сорвать? А?
-Ильич, тут не просто ошибка. Он всю бригаду, все наше дело под монастырь подвел.
-Ну, положим, еще не подвел. Немцы нас все равно не сегодня, так завтра бы обнаружили. Согласен?
-Это не отменяет девятнадцати, слышишь, Саш - ДЕВЯТНАДЦАТИ похоронок.
-Понимаю. Но и парня понимаю. Сгоряча. Не выдержал. Первый раз в деле. А тут эти летят как дома. Я сам, признаюсь, за наган схватился.
-Но стрелять-то не начал?
-Ефимыч, парню - восемнадцать. Он кроме мамкиной, больше никаких титек не видел. Отмени расстрел. Прошу тебя. Не как комиссар. Как человек. Помяни мое слово, отработает он и за себя и за погибших.
Тарасов пожевал губы. Нахмурился.
-Коль... Он сам себя уже наказал. Думаешь, легко знать что по твоей вине два десятка товарищей погибло, не сделав ни единого выстрела по фрицам?
-Ладно. Бог с тобой. Уболтал, чертяка. Под твою ответственность.
-Конечно под мою, товарищ подполковник. А Бога нет, кстати.
-Я помню. Лейтенант, приведите этого снайпера. - приказал командиру комендантского взвода Тарасов, когда они подошли обратно.
-Скажи-ка мне, любезный, - сказал проштрафившемуся Тарасов. - Ты почему только три выстрела сделал?
-Винтовку заело, товарищ подполковник, - не поднимая глаз сказал парень.
-Громче. Не слышу.
Парень поднял голову. Слезы уже высохли, оставив разводы на бледных, не смотря на морозец, щеках.
-Винтовку заело. Три выстрела и все. Не стреляет.
-Так ты и за оружием, значит не следишь?
-Почему же! Обязательно слежу. Последний раз вчера, перед выходом.
-Дайте винтовку этого обалдуя.
Тарасову протянули 'СВТ' виновника. Подполковник снял магазин, достал затвор...
-Так и есть. Масло застыло за ночь. Три выстрела сделал - отпотело, и тут же ледяной корочкой затвор покрылся. Гадство...
-Не последний раз...
-Начштаба! Соберите командиров. Пусть проверят оружие личного состава. Затворы, трубки, все протереть. Чтобы и следа масла не осталось.
-Есть! - козырнул майор Шишкин, начальник штаба бригады.
-А с этим что? - вступил в диалог уполномоченный особого отдела Сафонов.
-Чей он, вдовинский?
-Да, из батальона Вдовина.
Хмурый комбат стоял рядом.
-Вот что, капитан... Бардак у тебя в батальоне. В следующий раз пойдешь под трибунал ты. А не твои подчиненные. Бери своего обалдуя и с глаз долой.
Вдовин отправился было в свое расположение, но Тарасов остановил его:
-Стой! Вот еще что... Раз у тебя такие горячие джигиты, завтра идешь первым. Детали сообщу вечером. А теперь свободен!
3.
-В каком году вас арестовали? - спросил Вальдерзее.
-Летом тридцать седьмого.
-А какова причина?
-На Дальнем востоке я был адъютантом командующею байкальской группой Дальневосточной армии у полковника Гобачева. Гобачев же до этого работал в военной миссии в Германии. Руководителем ее был соратник Тухачевского Путна.
Немец прошелся по комнате, разминая затекшие мышцы. Подошел к окну. Посмотрел на улицу. И задал неожиданный вопрос:
-Как вы считаете, заговор Тухачевского действительно был? Или это параноидальные страхи Сталина?
Тарасов удивился:
-Лично я не знаю. Тогда я был всего лишь майором.
-Но ведь вы были адъютантом, и какая-то информация до вас все же доходила?
-Герр лейтенант, Вы плохо себе представляете нашу жизнь..
Тарасов вдруг задергал щекой.
А лейтенант вдруг наклонился над старым столом.
-Не понимаю вас, господин Тарасов.
-И не поймете, господин лейтенант...
-Нихт ферштеен...
Тарасов грустно посмотрел на Вальдерзее. Шмыгнул. Потер спадающую на левую бровь повязку...
**
-А как ты думаешь? Это моя страна! Понимаешь? Ленин, Сталин, Троцкий, даже Николашка! Причем тут эти говнюки, а?
Николай так шарахнул по столу стаканом, что кот сбрыснул с кухни в комнату.
-Коль, ты не горячись так. Ты майор?
-Майор. Что это меняет?
-Все Коля, все меняет, - полковник Гобатов махом кинул в себя пол-стакана кваса, запивая горький водочный вкус, липко осевший на корне языка. - Ты - майор. Ты старший. Так это с латыни переводится?
-Так. Дальше-то что?
-Под тобой десятки. Нет. Сотни бойцов. Значит что?
-Что? - пьяно покачиваясь на табуретке спросил Тарасов.
-Что ты не один. Понимаешь? - хлопнул его по плечу Гобатов.
-Нет, - качнулся Николай.
-Сейчас я тебе объясню... Вот ты, - полковник положил на кривоногий стол кусок хлеба с тарелки.
-Ну?
-Не нукай, не запряг... Где твой батальон?
-У меня нет батальона. Я ж адъютант твой, забыл что ли?
Гобатов откинулся на спинку единственного в квартире стула.
-Будет у тебя батальон когда-нибудь. А может и полк. Или бригада.Или дивизия. Да хоть отделение. Какая разница? Дело не в количестве! Дело в отношении. Понимаешь?
Тарасов почесал щеку:
-Не понимаю.
-Твою мать... Начну сначала. Какая разница - кто у власти? Кто нынче царь? Ты же не за царя в атаку идешь? Так?
-Так... Ну и что?
-Что? Вот тебе вопрос, - Гобатов оперся локтем на столешницу. - Что такое Родина?
Тарасов взялся за бутылку:
-Бхнем, тарищ плкник?
-Бахнем. Но чуть позже. Ты на вопрос-то ответь. Или слабо?
Тарасов подержал бутылку на весу, подумал.... И поставил ее:
-Надя.
-Что Надя?
-Надя - моя родина. А вот родит...
-Поздравляю. Но не в этом суть. Значит Надя - твоя Родина?
-А кто еще?
-Тебе виднее, кто еще...
Тарасов вдруг вскипел:
-Да никто больше! Слышишь, никто! Отца еще в двадцать четвертом в распыл пустили. Сука, ревкомовец тот. Отец же у меня попом был, понимаешь? Я в Вятке тогда, в училище был, а он... А братья.... Наливай-ка!
Как это часто бывает с пьяными, майор Тарасов вдруг нахмурился, поскучнел и двинул граненый стакан к центру стола. Гобатов широко плеснул водкой по стаканам, непременно залив столешницу...
-Мужики, вы спать-то собираетесь? - Надя стояла в дверном проеме, осторожно держа одной рукой тяжелый живот. Второй она держалась за ручку двери.
-Наденька, мы по последней за тебя и спать! Служба ждет! - спас Тарасова Гобачев. Почему-то друзья всегда первыми начинают такой смешной, но острый разговор с женами. Чуют запах беды, что ли?
-Вот еще секундочку, Надин... Коль, думаешь, Тухачевский предатель? Я, когда в Германии работал, понял одну вещь, - почему-то Гобатов казался трезвым. - Надо что-то менять. Что и как не знаю... Но немцы нас сделают. На раз-два сделают. Легко и непринужденно. У них нет ничего. Есть только одно - организация. Они злые. По хорошему злые. На весь мир. И они выиграют следующую войну. А мы просрем все. У нас есть все - техника, люди, оружие. А они все равно выиграют. Потому что они за Фатерлянд, а мы против Родины. Согласен?
Тарасов покачнулся, почти упав, и, на всякий случай решил согласиться - тем паче, кто такое Родина он не знал. Просто пытался не думать. НЕ ДУМАТЬ!
Надя презрительно покачала головой и тяжело унесла беременный живот обратно в комнату. 'Завтра опять ругаться будет... Надо бросать пить. А то ведь беда....'
А настоящая беда пришла позже. Под утро...
-Открывайте! НКВД!
Бешеный стук ломал дверь.
Еще пьяные они открывали двери. Еще пьяные тряслись в открытой полуторке. Еще пьяные затянывали: 'Черный ворон, чооооорный вороон!'
-Имя, звание?
-Тарасов... Майор...
-Цель заговора?
-Какого еще заговора? Не понял!
Конвоир так двинул прикладом, что все вопросы снялись.
Особая тройка дала пять лет. Полсотни восемь дробь три.
А освободили в сороковом. За примерное поведение. Статью не сняли, но хотя бы поражения в правах не было. Живи где хочешь, работай кем хочешь. Но не в армии.
В Харькове его встретила Наденька с дочкой на руках. Со Светланкой...
Четыре года он просидел в одиночке. Есть такой город - Ворошиловск. Родина, говорите?
А потом он работал инструктором по парашютному делу. В парке развлечений. Ну лекции еще читал. Сто семьдесят прыжков! Сто семьдесят!
А двадцать четвертого июня его снова призвали в армию.
Двадцать четвертого июня сорок первого...
(С) Ивакин Алекей Геннадьевич
P.S. Ждём продолжения....
yaplakal.com