3
Тихо тикают старомодные ходики с кукушкой на стене. В открытую форточку проникает воздух остывающего к ночи города. Шевелится тюлевая занавеска. Под окном прозвенел трамвай.
Бормочет о чем- то своем импортный телевизор. На диване лежит девочка подросток, на ногах ее толстые шерстяные носки. Рядом стоит большое кресло. В нем сидит старушка. В ее руках мелькают спицы, изредка ,поверх очков она бросает взгляд то на внучку, то на экран телевизора. Вздыхает и опять принимается за вязание – скоро осень, а внучке был обещан красивый шарф.
«…Его аппликатор удобной формы позволяет удобно разместить его …» - на рекламе телевизор, обычно не спрашивая у хозяев, повышал звук. Старушка брезгливо сморщила, пробубнила свое привычное – Прости господи ! и посмотрела в потолок. Внучка оторвалась от чтения аляпистого журнала и произнесла :
-Бабуль, что тебе опять не нравится?
-Так срамота то какая ! Негоже женские дела так всем показывать . – старушка отложила вязание, готовая преподать очередной урок жизни внучке.
-Бабуль, а вот мама научила меня пользоваться Тампэксом. Знаешь, как удобно ! – девочка совсем недавно превратилась в девушку, пережив страх от первых месячных, и теперь ужасно гордилась своим новым статусом.
-Эх, мышонка ты неразумная. Послушай лучше, что я тебе расскажу. – ласково произнесла старушка. А девочка , подперев голову кулачками, приготовилась слушать. Она очень любила бабушкины рассказы, то про детство в деревне, то про домового, а то и про красавца-усача дедушку. Правда, дедушка умер два года назад. Старушка же, вновь взяла в руки спицы и начала свой рассказ…
А было это - в войну. Жили мы тогда в деревне. Скучать, как тебе не приходилось. То скотина, то огород , да и семья большая у нас была . Семеро девок нас у отца с матерью было. А я самая старшая, за всеми пригляд нужен. К вечеру, бывало, так намаешься -только до полатей доберешься, сон сразу и накрывает.
Только как война то проклятая началась, так отец запил горькую. Поллитру, бывало, уговорит, нет бы ему самогон пить, куда там –говорит магазинная крепше за душу берет. Вот…Выпьет, да ну причитать : «Война треклятая, отчизна в опасности. Меня старого не возьмут воевать. Да сыновей нету, вона девок полон дом нарожали !» И плачет слезами горючими. Толь стыдно ему перед людями было, что с их двора никто на фронт не пошел, толь в гражданскую не навоевался – кто знает ? А только злой отец стал, гонять всех начал. Мне больше всех и доставалось, как старшей. А я только десятилетку закончила. Село то у нас большое было, школа справная. Читать вот я пристрастилась тогда. А отец как увидит и ну орать : «Дура, скотина вон не доена, куря по огороду шастают. А она книжонки читает. Кто тебя такую умную в жены то возьмет?» Я ж говорю, с ума тогда сошел отец…
-Бабуль ! А когда про вату то будет ? – перебила внучка неспешное повествование бабушки.
-Погоди. Иди вон чайку нам сделай. Мне как люблю – с мятой, да покрепче! – распорядилась старушка. Внучка послушно кивнула головой и тряся куцыми косичками, убежала на кухню.
-Вот, егоза то! – улыбнулась ей вслед старушка.
Внучка подала бабушке ее любимую чашку, с ромашками на фаянсовом боку. Над чашкой клубился ароматный парок. Старушка сделала большой глоток, зажмурилась от удовольствия, поцокала языком и продолжила…
А лежу вот однажды ночью, не спится мне –все думаю. Ведь я же комсомолка, в школе в активистках была, а лежу вот на печи, в то время как весь народ против фашисткой гадины поднялся. Так до утра и проворочалась от мыслей этих. А с утра отцу с матерью и говорю : « Я пойду добровольцем на фронт».
Отец промолчал, кивнул только – одобряет мол. А мать в слезы и ну причитать : «Да на кого ж ты нас покинешь, да как же мы без своей кровинушки ! ». Несознательная она была. Отец ее в жены с кулацкого двора взял. А что батьку ее в расход самолично пустил во время коллективизации, так это он только перед смертью и сказал.
Сказано-сделано. Собрала я узелок, да на станцию. А как до города доехала, так сразу в военкомат. Берите, говорю, меня на фронт. Смотрит на меня военный с пенсне на большом носу и говорит : «Девка, смотрю, ты боевая, помогу тебе. Не в санитарки припишу, а в зенитчицы ! Сначала на курсы поедешь, а потом на фронт. Давить врага до самой его кончины ! И чтоб без обмана!» А у меня в голове все строчки из стиха вертятся : И Солнце уж давно в зените, и шлет оно лучей своих тепло… Думаю - зенитчицей быть хорошо.
Отучилась я на курсах. Благо в школе не в последних ходила. Погрузили наш выпуск в теплушки, задымилась труба паровозная, застучали рельсы.
- Бабуль, ну бабуль. Когда уже про вату? – капризно протянула внучка.
-Вот анчутка то! Слушай дальше! – старушка погрозила сухоньким кулачком. Запахнула пуховый платок и продолжила…
В дороге страху конечно натерпелись. Мы ж молодые еще были, не обстрелянные. Раз самолет как налетел, как давай стрелять. Все вокруг орут, из вагонов в рассыпную. Да видимо бог нам помог, улетел фриц. Все целы оказались. Погрузились обратно, а через час уже опять песни затянули. Так и доехали.
На батарее распределили нас по расчетам. Выдали амуницию и строго наказали, чтобы дальше своего окопа и землянки – никуда ! На передовой как никак. Тут и мужика шальная пуля, бывает, догонит, а вы девки. Солдаты без порток, а потому более уязвимые. Это нам значит вводную командир батареи дал. Майор…Не помню фамилию его –запамятовала. Вот…И оказалось нас у зенитного орудия пятеро : Валя из Ленинграда –вертлявая такая девка; Нюра из Калинина –красавица,на артистку Орлову похожая; Алевтина – она из-за Урала была, помню коса у нее с руку толщиной; Глаша – из под Пскова,умница,за старшую у нас была : да я – Маша из Рязанщины.
Сдружились мы крепко. До ругани никогда не доходило. Ну, разве что в бою первом, когда мы Мессершмит сбили, так то в запале. Потом все на свои места встало, как пять пальцев на руке мы были. Одно слово –война !
-Бабуль ! Давай –вату! –настойчиво потребовала внучка.
-Я те щас дам ! Как расскажу вот матери твоей, что ты без спросу помаду ее брала ! –пригрозила старушка.
-Беее.Ябеда! – внучка высунула язык. Обреченно махнула рукой –рассказывай мол дальше. Старушка прокашлялась, в ее не по-старчески светлых васильковых глазах вспыхнули лукавые искорки…
Нет, война конечно войной. Но вот в плане быту. Когда затишье было на передовой, тогда конечно легче. И искупаться можно было, благо рядом речка была. Бельишко простирнуть, то да сё. Мужику много ль надо? А мы все ж барышни. А лето жаркое выдалось. Ноги в кирзе преют. Вот иногда и скинешь их, когда не видит никто. А Валя –та вообще, гимнастерку, бывало, скинет, а то и рубаху исподнюю и ходит ,грудь солнышку подставляет. Да, тихо тогда было. Ни немцу, ни нам воевать по такому пеклу, видимо, был не резон. Со скуки повадились к нам ходить майор да сержант с разведроты . Майора я уж говорила –не помню как звали. А вот сержанта Васей величали. Был он родом из Ухты. Ухтой его все и прозвали. А я его так вообще –Ухтырь звала. Потому как ухарь он был еще тот ! Дюже ему Глаша приглянулась. Он то цветов ей полевых сорвет букет, то шоколаду немчурского где достанет. А один раз –патефон приволок и короб жестяной к нему, с пластинками. Бывало под вечер заведем музыку, то «Рио-Риту», то «Утомленное солнце» и танцуем. Правда кавалеров не хватало. Майор да Ухтырь, вот и все кавалеры. Ну да я самая младшая была, у остальных же девок глаза так и горели, когда их в танце вели, да за талию обнимали.
Да, были танцы.…Но мне больше пластинка с Вертинским нравилась. Как затянет он тоскливо – В бананово-лимонном Сингапуре, так я и представляю себе в мыслях. Вот кончится война, страну подлатаем и махну я в Крым. Там пальмы и море, там белые пароходы и белозубые улыбки моряков. Правда Крым тогда я только на открытках видела…
-Бабуль, ты продолжай ! – тихо попросила внучка. Она села в ноги к старушке и приоткрыв рот, внимательно ее слушала. Про любовь –она ужас как любила слушать. Старушка погладила ее по русой голове, чмокнула в темечко и возобновила повествование…
Начались дожди, пришла желанная прохлада. Полетели опять пули и снаряды в обе стороны. Однажды ночью, фрицы решили, видимо, извести нашу батарею на корню. Налетели огромной стаей, но куда им ! Мы ж на своей земле стояли. Посыпались их крестами усеянные Мессеры и Фоккевульфы кометами горящими с неба. Четырех подбили мы тогда. Такая ярость была у меня, когда я ловила их в прицел, такая уверенность в своих силах. К утру воздушные атаки поутихли и мы с девчатами так и уснули, прислонившись к своей родной зенитке. Разбудил нас зычный майорский голос : « Подъем ! Что за разгильдяйство !» Мы испуганно вскочили, стоим, глазами хлопаем, обмундирование поправляем. А майор светится, как начищеный тульский самовар и говорит : « Поздравляю бойцы ! Четыре вражеских самолета! Тут вона генерал про это прознал –лично едет вас поздравить!» Ну ,мы знамо дело, прокричали –Служим советскому союзу ! За Сталина! Ураааа! А сами смотрим друг на друга –все в грязи, руки черные, на лицах пятна. Замарашки и только. Но довольные. Как же –лучший расчет по всей батарее !
А тут и генерал подкатил на черной машине. Вышел, видный из себя, большой. А у нас ноги подгибаются, толь от радости, толь от страху. Подошел генерал к каждой –руку пожал, да расцеловал троекратно .
Вот радость то. Потом руку к фуражке приложил и говорит : « От имени командования объявляю вам благодарность !» Потом подумал и добавил : «Представлю я вас всех к награде. Так будет правильно!» А у нас и сердце уже обмирает. Только смотрю я, генерал в лице изменился, да на Алевтину смотрит. Говорит : « Товарищ боец, вы ранены ? » Глянула и я на Алевтину. Да нет, вроде цела, а что покачивается – так это мы с усталости. А потом пригляделась, а по ногам у нее средь потеков грязи ручейки красные. Вона что !
Алевтина покраснела и генералу отвечает : «Никак нет, товарищ генерал ! Цела я - это немощь женская у меня…» Генерал только глаза свернул на майора нашего, под ноги сплюнул, да и укатил. А я стою и чувствую, что у меня между ног горячо, да по ляжкам что- то течь начинает. Глазами девок своих обвела и они тоже в конфузе все. Вот значит, как мы сплотились –немощь, и та приключилась сразу у всех.
А майор давай орать, ногами топать. А мы ему в ответ – месяц уже санинструктора рыжеусого просим ваты нам выделить побольше, а он только руками машет да про дефицит перевязочных средств талдычит. А мы себе на женскую немочь все индивидуальные пакеты уже извели. Бинты уже застираны до дыр и влагу сочащуюся не держат. Замахал руками майор, матернулся похабно и ушел: разбирайтесь как знаете!
-Фу,бабуль,гадости какие рассказываешь! – внучка скривила лицо.
-Слушай дальше! – старушка вошла в раж.
С таво раза и задумались мы крепко. Как же врага бить, если у нас такие аварии в организме происходят. Не по- коммунистически как то! А вот Алевтине майор просто проходу не стал давать. Мы ее расспрашиваем, а она только отмахивается. А Валя знай себе смеется : «Да знаю я что ему нужно. Покрыть нашу Альку коняга –майор хочет !» А нам и не в дамек. Это сейчас девки ранние пошли, а мы тогда только по рассказам то и представляли. Ну, я, правда- деревенская, у нас нравы то попроще были. Да и где в избе от пытливых детских глаз скроешься ? Да и честно говоря, брала природа то свое у нас. Делились мы друг с другом. Бывало, как потянет внизу, как грудь огнем загорит. Валька бесстыдница -та рукой промеж ног себе лазила. Мы же терпели…
-Фига себе ,бабуль, во ты выдала! – лицо внучки выглядело изумленым. Дико ей было такое от бабушки слышать. Нет, она конечно давно была в курсе отношений полов и всего такого, да ручки были шаловливы, но чтобы - бабуля! А старушка, похоже, подходила к развязке своего повествования. На ее щеках появился горячечный румянец…
А в скорости Алевтину увезли. Обрюхатил ее таки майор. Вот вам и тихоня. А Валька зубы скалила, да говорила : « Мне чтоль до майора прогуляться ? Надоело мне в грязи сидеть –хочу на белы простыни! Думаете, не получится? Да майор против меня не устоит. Моя маман была известной профурсеткой, а я в нее пошла!» И ходит, бедрами мосластыми виляет. Через день пришла весточка. Не доехала Алевтина до госпиталя. Налетел истребитель немецкий и всю машину…
Старушка зажмурилась. Из- под сомкнутых век показались слезы. Внучка погладила ее по морщинистой руке. Старушка полезла в левый рукав кофты, вытащила оттуда платок и шумно высморкалась.
-Слушай чего дальше было – немного успокоившись, сказала старушка…
Вот уж время подходит, когда у нас немочь начнется, а что делать- не знаем. Тут заходит в гости к нам, а точнее к Глаше –Ухтырь. Наше вам с кисточкой, говорит, чего красавицы пригорюнились? Тут Глаша ему и рассказала про Алевтину то. Тот зубами заскрежетал – Убью, говорит, гада ! Мы на нем повисли, еле успокоили. Закурил он самокрутку, а Глаша его по плечу гладит. Говорит Ухтырь : «Может вам надо чего, девчонки ?» Мы и говорим –вата, мол, нужна. Кивнул он, Глашу в лоб поцеловал, и ушел.
На следующий день ,ближе к обеду, прибегает солдатик. Пошли, говорит, вас там ждут. Девки меня и послали. Не можем же мы свой пост оставить, да и дел накопилось. Пробежали мы с солдатиком по окопам, он мне рукой указал куда дальше мне, а сам по своим делам побрел. Подхожу я и вижу…Лежит наш Ухтырь –весь в крови. Над ним санинструктор колдует. Да только вижу не жилец Ухтырь уже. А он меня увидел, улыбнулся через силу и прохрипел : « Вон, доставил». Показывает на тюк большой, на нем свастика фашистская, написано по немчурски что-то, да из надорванного угла кусочек ваты торчит. А на самом тюке крови ни капельки…
-Вот так то внучка. А ты говоришь Тампекс Тампекс… -старушка глубоко вздохнула. –Пойдем ка лучше спать, время то уже позднее.
-Пойдем, бабуль. – послушно отозвалась внучка.
© resonoid
yaplakal.com