1
- Слушай, брат, а можно чуток помедленнее? Девушку мою укачало.
- Я и так медленно еду. Куда уж медленнее-то?
- Ну, останови тогда на минутку, видишь, она позеленела уже! Воздухом подышит. Лязгнули тормоза, Жигули съехали на обочину и клюнули носом так резко, что я чуть не поцеловал треснутое лобовое стекло. Я помог Еве выбраться из машины. Она сделала несколько шагов, и её тотчас начало тошнить. Я подошёл, тронул её за плечо, она отмахнулась, как от надоедливой мухи, села на корточки и обхватила голову руками.
- Ну что ты? Сейчас пройдёт. Бывает.
Сзади послышался визг резины. Я обернулся. Наш авто дёрнулся, выпрыгнул на горячий асфальт и, рыча, как недовольная овчарка, скрылся за поворотом.
- Вот сукин сын! Уехал!
- Да чёрт с ним!
- И то правда. Мужик какой-то нервный, первый раз такого встречаю.
- Слушай, Леший, мне бы полежать немного. Совсем хреново!
- Ну, давай, вон полянка хорошая.
Трава колет голую спину, от земли жар, а с неба свисает большое и оранжевое. Горячее выдалось лето. Даже птицы молчат, спрятались в кронах деревьев от зноя. Ева лежит с закрытыми глазами и тяжело дышит. Вчера нас напоили какой-то гадостью местные жители. Уж не знаю, из чего они гонят это пойло, но только цвет у него зеленоватый и глотку жжёт хуже уксуса.
Я её совсем не знаю. На вид ей лет семнадцать, ребёнок ещё, только глаза совсем не детские, тёмные и печальные. Я подобрал её на автостанции в Иваново. Она сидела одна на заплёванном перроне и грызла фисташки. Я купил две бутылки пива, сел рядом. Она не обращала на меня никакого внимания, только время от времени выплёвывала скорлупу и шмыгала носом.
- Пива хочешь?
- Давай.
- Как звать-то?
- Ева.
- Автобуса ждёшь?
- Неа.
- А чего?
- Да ничего. Просто сижу.
- А я вот путешествую. На юг еду автостопом.
- Здорово.
- Хочешь, поехали со мной. Ты на море была когда-нибудь?
- Неа.
- Ну так поехали. Вдвоём веселее.
- Поехали.
Ева выплюнула очередную скорлупку и шмыгнула носом. Мне кажется, она даже ни разу не посмотрела на меня. Вот так просто согласилась, без эмоций, вопросов, сомнений. Чем-то она напоминает дикую облезлую сиамскую кошку. То ли худобой своей, то ли повадками. Я уже с ней три дня и никак понять не могу, то ли я влюбился в неё до безумия, то ли она мне в тягость.
- Леший, я умираю.
- Жаль. Значит так никогда моря и не увидишь.
Я сорвал травинку и начал щекотать Еве живот. Она скорчила недовольную гримасу и повернулась на бок. Я придвинулся ближе и поцеловал её в спину. Что-то было в этом поцелуе отеческое. Я будто взял шефство над этой девочкой. Для меня с моим характером и образом жизни – это неслыханное чудо.
Мне двадцать восемь. Многие в этом возрасте уже обзаводятся семьёй, детьми, успешной работой, собакой и огородом на даче. Всё это не моё. У меня и друзей-то близких нет. Все люди – мои друзья. Я вольный путешественник. Сотни одиноких едут по трассам из одного города в другой, одни хотят поделиться своим горем, другие радостью, третьи просто отогнать скуку. Тут и появляюсь я, длинноволосый Леший с добрыми глазами и потёртым рюкзаком за спиной. Стою на обочине и голосую. Разные попадаются люди: усталые и энергичные, романтики и прагматики, добряки, подонки, середнячки и просто равнодушные. Последние – самый распространённый вид человека, причём обитает он в крупных городах. Такие редко подвозят бесплатно, а уж если подвозят, то путешествие такое доставляет минимум удовольствия. Куда веселей ехать с водителем Камаза, у которого два дня назад дочь родилась, как раз когда он был в рейсе, а теперь вот он домой мчится и всё советуется мол, какой гостинец жене привезти. А я рад советом помочь, да и просто выспросить у него, как, мол, дочь назвали, где живёт, с тёщей какие отношения. Люди ведь любят рассказывать о себе, особенно первым встречным. Никаких обязательств, никаких обид: приехали, спасибо что подвёз, здоровья тебе, ты тоже не хворай, удачи, бывай. Вот и всё. И вряд ли встретишь его когда-нибудь ещё, а если и встретишь – не узнаешь. Память уж больно у людей коротка. Однажды меня подвозил старик один. Я тогда в Иркутск ехал, так он мне так сказал: если больше одного раза человека на земле встречаешь – значит так Бог захотел. Значит судьба. Пойдёшь ты с ним рядом или в разные стороны, станет он другом или врагом – всё неспроста. А те, что встречаются раз в жизни – это своего рода фон, декорации. Получается, я, своего рода художник декоратор. Ни к кому не привязываюсь, слушаю других, сам даю советы, и жизнь, вроде как, мимо течёт, как вода. Другой бы уже давно где-нибудь задержался, завязал узелок, но не я. Я свободен и пусть всё течёт мимо. Я буду наблюдать, восхищаться, сочувствовать, осуждать. Пускай. Всё это одноразовое, как салфетка.
- Леший, а ты меня любишь?
Вот это вопрос! Уж никак я его не ожидал. Казалось бы, проще и не придумать. И ответа-то возможных всего два. Она меня этим своим простым вопросом, будто с ног сшибла. Знаете, бывает так, когда во сне пытаешься убежать от кого-то, силишься, тужишься, а с места сдвинуться не можешь. И уже, кажется, враг тебя вот-вот настигнет и силы на исходе, и охватывает такая паника, такой ужас, что начинаешь кричать. У меня даже пот на лбу выступил, и всё тело жирным теплом заплыло. Да или нет? Нет? Да?
- Люблю, - выдавил я из себя. И тотчас расслабился, будто проснулся после кошмара в своей постели, и понял, что вовсе нет никакого преследователя, только тёплое одеяло да сонное бормотание холодильника на кухне.
- А я не знаю, люблю тебя или нет.
Она перевернулась на живот и уткнулась носом в спелую пахучую траву, раскинув руки ладошками вверх. Ладошки у неё розовые и мягкие, будто у младенца, а вот ногти обгрызенные и грязные. Был у меня приятель один, так он мне как-то сказал, что, мол, неопрятные женщины у него отвращение вызывают. Ну, когда ногти грязные или волосы растрёпанные. Так вот теперь лежу я на траве рядом с этой девочкой и кажется мне, что её грязные ногти – маленькая шалость, неотъемлемая часть её души. Сделай она маникюр, и тотчас пропало бы всё очарование.
- А море, холодное?
- Ну, как тебе сказать… оно тёплое и солёное. Оно освежает.
- А я хочу арбуз. Леший, достань мне арбуз!
Ну вот, опять. Сиюминутные желания Евы всегда нелепы и неисполнимы и в то же время просты. Ну что такого в том, что девочка хочет арбуза? В такую жару аппетита нет, а жажда мучает. А тут, на тебе, арбуз. Сочный, краснющий, холодненький. Только где ж его взять? В лесу-то арбузы не растут. Вот также было и вчера. Когда мы пили с деревенскими зеленоватый самогон, Ева вдруг захотела попробовать настоящую кубинскую сигару. Она чуть ли не ногами на меня топала, мол, найди мне сигару и всё тут. А до того хотела покататься на чёртовом колесе в городском саду. Вот только колесо это ржавое совсем, кабинки развалились, сиденья прогнили. Оно, небось, уж лет десять, как простаивает. А Еве нужно было прокатиться именно на этом аттракционе. Правда, надо признать, желания Евы также быстро забывались, как и рождались на свет.
- В лесу арбузы не растут, - промямлил я медленно и тягуче.
- Ничего ты не можешь, Леший. Что тебя не попросишь – всё тебе сложно. А говоришь ещё, что ты свободный человек.
- Да причём же тут свобода?
- Как причём? Свобода – это когда хочешь чего-то, и тут же получаешь. Например, хочу лететь – вдруг крылья за спиной вырастают, и я лечу. Хочу арбуза – на тебе арбуз. Вот это настоящая свобода. А то, что у тебя дома нет, и ты не работаешь, так это не свобода.
- Так что ж ты сама-то бродяжничаешь? Пошла бы работать, заработала б себе на крылья, арбузы и свободу.
Ева перевернулась на спину, притихла и нахмурилась. Я лежал рядом и смотрел на её лицо. Казалось, что оно повзрослело в считанные секунды. Будто рядом не девчонка-подросток, а вполне зрелая женщина, хорошо знающая мужчин и уставшая от несправедливости. Я тронул её за плечо. Ева молчала. Тогда я погладил её по волосам, взял за руку и тихонько сказал:
- А если бы у меня был дом, работа, деньги, ты бы стала со мной жить?
- Да нет, наверное. Со скуки сдохнуть можно от такой жизни. Лучше уж обойдусь без арбуза.
Она улыбнулась, и от минутной взрослости не осталось и следа. Я ни разу не видел, как Ева смеётся. Если я пытаюсь шутить, то получаю в награду за своё остроумие лишь лёгкую улыбку. Странная она всё-таки.
Солнце выползло на середину неба и принялось выжигать почву горячими щупальцами. Воздух размяк и поплыл маслянистым блином над кустами. Дышать стало трудно. Зной заступил на дежурство, отдав честь теням тощих берёзок, последним бойцам утренней прохлады.
Уже три дня прошло, а мы застряли в Тульской области. Надо б добраться сегодня до Воронежа, а там уж и до Ростова рукой подать. Я поднялся, отряхнулся, голова закружилась и перед глазами зеленоватыми бубликами поплыли круги. То ли от жары, то ли от голода. Неплохо бы перекусить чего-нибудь, например арбуза с горячим белым хлебом. Вкусная пища, пожалуй, самое приятное из земных удовольствий. Терпеть не могу аскетов, утверждающих, что духовная пища может заменить сочный кусок свинины в сметанном соусе с жареной картошкой.
Шоссе размякло и вспучилось. В такую жару даже неживые предметы, кажется, страдают. Я, как обычно, завидев вдалеке чёрную точку автомобиля, поднял руку. Авто притормозил и, моргнув поворотником, остановился прямо перед нами.
- Брат, мы в Воронеж едем. Не подбросишь, сколько сможешь, а?
- Садитесь, не вопрос! Я сам туда еду.
- Спасибо, браток, только у нас с деньгами не очень.
- Да ладно! Всё равно ж по пути.
Я, было, хотел уже открыть заднюю дверь, чтобы посадить Еву, но она меня оттолкнула и сама уселась на переднее сиденье.
- Теперь моя очередь спереди ехать. Меня укачивает.
Я послушно сел сзади. Авто плавно набрал скорость и за стёклами замелькали чёрно-белые стволы берёз и жирными майскими жуками полетели навстречу автомобили. Я плохо рассмотрел водителя. Парень лет двадцати пяти, худой, темноволосый, немного небрит. В зеркале заднего вида мы иногда встречались с ним взглядом, и я тотчас отворачивался. Есть люди, которым тяжело смотреть в глаза. Взгляд пристальный, изучающий, и холодный, как у ящерицы. Парень сделал музыку погромче и что-то спросил у Евы. Я не разобрал слов. Колонки надрывались голосом Осборна, а потом был Блэкмор и ещё какой-то хриплый старик.
Я закрыл глаза и на какое-то время погрузился в состояние полного безмыслия. Может быть, я даже заснул. Перед глазами было море. Брызжущее, пенное, оно бросало в лицо струи холодного воздуха, оставляя во рту солоноватый привкус. Соль пощипывала глаза и кожу. Только запах какой-то не морской. Не то мята, не то полынь.
Я очнулся и поёжился. В салоне было холодно. Кондиционер работал на полную катушку. Ева и наш водитель о чём-то разговаривали, причём беседа была явно обоюдно-интересной. Я не мог разобрать слов из-за музыки, но видел, как Ева размахивает руками, что-то объясняя. И тут случилось немыслимое. Сквозь гитарные трели и басы, доносящиеся откуда-то из багажника, до меня долетел звонкий мелодичный смех. Я даже вздрогнул. Это Ева. Я впервые услышал, как она смеётся. Неужели этот пацан смог сказать что-то такое, чего не удалось мне за эти три дня. А я, ведь чувством юмора не обделён.
Нас подрезал большой зелёный джип, водитель притормозил и громко выругался, выдернув меня из моих размышлений. Я смотрел в лобовое стекло между сиденьями. Скорость – приятное ощущение. Кажется, будто автомобиль налету съедает асфальт, мгновенно пережёвывает и оставляет позади длинной серой тесьмой. Мы въехали в небольшой посёлок, по бокам потянулись кирпичные дома, магазинчики.
- Слушай, друг, останови на секунду. Я мигом.
Я вышел из машины и направился к небольшому рынку, там я приметил большую клетку доверху набитую арбузами. Захотелось исполнить хоть одно желание Евы. Приятное чувство удовольствия расплылось от кончиков пальцев до самой макушки.
Арбуз я выбрал огромный, звонкий. Грузин взял деньги и сказал что-то вроде “кушай на здоровье”. Довольный и улыбающийся я пошёл обратно к машине. И тут случилось невероятное: оставалось каких-то десять метров, когда, вдруг, автомобиль с визгом сорвался с места и вынырнул на дорогу, мой рюкзак остался валяться на земле. Может быть это был обман зрения, но мне показалось, что я видел в заднее стекло смеющееся лицо Евы. Я побежал вслед, что есть мочи. Изо всех сил отталкивался от земли, будто хотел взлететь – да где там. Арбуз выскользнул из рук, ударился о тротуар и с треском лопнул, выпростав сахарную алую мякоть.
Не догнать. Я вернулся за рюкзаком, сел на обочину и уставился под ноги. Арбуз растёкся по асфальту и струйка сока доползла до моего ботинка. Хотелось плакать. Так плачут дети, когда сами же ломают любимую игрушку. Кажется, не арбуз разбился, а вся моя жизнь треснула по швам и растекается теперь в пыли в каком-то совершенно незнакомом городке, где никто не ждёт и никому нет дела до меня, до Евы, до моей любви. Любви? Странно, что я употребил это слово. Кажется, я ни разу за свою жизнь толком и не понимал его значения. А теперь вот ковыряя мыском ботинка арбузную корку, я вдруг разом всё осознал.
Голод улетучился сам собой. Захотелось напиться, причём напиться вдрызг, до беспамятства, чтобы наутро ощущать только тошноту и гул внутри черепной коробки. Я поплёлся в магазин, купил самой дешёвой водки и литровую бутылку Буратино. Метрах в ста от магазина было некое подобие парка. Хотя едва ли можно обозвать парком три облезлые скамьи и с десяток деревьев. Я присел, откупорил бутылку и сделал несколько глотков вонючей прозрачной жидкости. Сморщился, поёжился и запил из второй бутылки лимонадом. Меньше всего хотелось думать о том, куда повёз этот небритый автолюбитель мою Еву. Именно мою, а не просто Еву. Я говорю о ней, как о своей собственности, хотя, пожалуй, не имею на это права. Собственности у меня никогда никакой не было, да и людей близких тоже, а тут на тебе, три дня и уже привык. Я закурил, затянулся глубоко, выдув разом чуть ли не полпапиросы. Думать о предательстве Евы было тяжело.
Напился я быстро. Оно и не мудрено. В такую-то жару, да на голодный желудок. Идти никуда не хотелось, так что я просто подложил под голову рюкзак и растянулся на скамейке. Я не спал, голова кружилась, что-то рядом гудело, топало, гавкало. Звуков вокруг было бесчисленное множество, но открыть глаза у меня не было сил.
Я очнулся. Голова стукнулась о деревянную скамью, больно прижав ухо: кто-то вытянул рюкзак. Уже было темно. Я вскочил и тут же ощутил все последствия употребления местного суррогата: тошнота и гул в ушах. Рядом со мной стоял парень лет шестнадцати, потряхивая моим рюкзаком.
- Э-э! Братан, рюкзак-то отдай.
Вместо ответа я получил удар под коленку и упал на землю. Встать я уже не мог. Потом был ещё один удар по лицу, видимо ногой. Всё зазвенело и стихло. Я с трудом поднялся, отряхнулся и сел обратно на скамейку. Всё моё скромное имущество убежало в темноту вместе с рюкзаком и его новым обладателем. И тут я заплакал. Не то, что заплакал, разрыдался, слёзы текли из глаз сами собой. Если б их собрать, думаю набралось бы полстакана, не меньше. Картинки в голове сменяли друг друга. Перед глазами была Ева, дорога из Иваново, Чёртово колесо и наконец лопнувший арбуз. Именно он и стал последней каплей, именно его сейчас было жальче всего, будто он был живой, будто он был мой родственник, попавший в автокатастрофу, разбившийся насмерть, будто он оставил меня совсем одного на этом свете.
Обратный путь всегда короче. От Краснодара до Ростова я доехал очень быстро. Привокзальное кафе было на удивление чистым и пустым. Официантка в белом фартуке прохаживалась между столиками, размашистыми движениями смахивая с них крошки. Я внимательно изучал меню. Большинство цифр напротив блюд почти вдвое превышало мой бюджет. Наконец я выбрал яичницу и кофе. Блюдо нехитрое, зато дешёвое и сытное.
Официантка принесла стальную прямоугольную тарелку, на которой шкварчала глазунья с зелёным луком и укропом. Масляные капельки подпрыгивали вверх, издавая аппетитный треск. Кофе был сочный, горьковатый и горячий. Я старался есть медленно, чтобы насладиться каждым кусочком. Если б можно было не глотать, я бы ел эту глазунью вечно, ничуть не сожалея о том, что есть на свете более изысканные блюда, которых мне никогда не попробовать.
Вечер был свеж. Впервые за последние две недели дышалось легко. Я вышел из кафе почти счастливым. Сигарета показалась особенно вкусной и я сразу закурил вторую. Для эйфории, пожалуй, не хватало только кружки холодного пива. Я направился к ларьку, купил, как обычно, две бутылки светлого и уже было хотел идти обратно, но вдруг заметил знакомую фигурку на автобусной остановке. То была Ева. Сначала я думал, что мне почудилось, но нет. Слишком хорошо я запомнил эту девочку.
Я не спеша подошёл к ней и плюхнулся рядом. Ева меня заметила, но не повернулась и не поздоровалась. С десяток мыслей тотчас завертелось в голове. С ней поиграли и бросили, обидели, унизили. А может быть она ушла сама, может быть пожалела о своём поступке. Или просто решила путешествовать одна без меня, может быть, я ей просто не нравился, могло ведь быть и такое. Нужно было как-то начать разговор, но слов не было. Если Ева сожалеет, что сбежала от меня, то я мог бы сыграть возвращение “блудной дочери” и мудро простить девочку за то, что она оступилась. С кем не бывает. И вечер бы стал ещё приятней. Обрадовавшись такому возможному исходу, я тихо спросил:
- Пива хочешь?
- Давай.
- Море-то видела?
- Да.
- Ну и как?
- Солёное.
Она проговорила это как-то тягуче, с удовольствием. Все мои мысли разом рухнули и рассыпались. Будто и не случилось ничего. Будто вчера мы встретились на вокзале и вот теперь путешествуем. Моё желание поиграть в священника, отпускающего грехи, показалось мне низким и мелочным. Произошло это всё в считанные секунды.
- Слушай, Леший, а я хочу солёной рыбки. Где бы достать?
Рыбки? Теперь рыбки? Я посмотрел на неё с недоумением. Мы встретились взглядами глаза в глаза. И тут она расхохоталась, да так громко, что на нас начали оглядываться прохожие.
- Леший, ну купи хотя бы фисташек! Не будь ты таким занудой!
Вечер уже накрыл покрывалом дома и медленно обволакивал дымкой фонарные столбы. Они стояли друг против друга, свесивши светлые головы. Народ расползался по квартирам, и в домах загорались бесчисленные глаза, с бесконечным разнообразием штор. Автобусы забирали последних усталых трудяг, засидевшихся в учреждениях. И только мы вдвоём на остановке пили пиво с фисташками. Мне кажется я впервые тогда почувствовал себя свободным.
©Алексей Лукачи
yaplakal.com