16
-Можно?..
Молчаливый кивок румяного личика вместо ответа. Рука аккуратно и очень нежно пробегает по нежной девичьей коже от плеча ниже, бережно обволакивает грудь, запакованную в бюстгальтер, опускается ниже на слегка выпирающие ребра и плавно возвращается вверх, приподняв косточки стесняющего грудь белья. Пальцы, неуловим движением, начинают ласково массировать сосок, который, чувствуя прикосновения, начинает набухать, становиться все тверже. Вторая рука змеей, нежной и ласковой проходит по бедру, поднимается выше, задирая юбку, смещается в центр, где ждет укромный влажный рай
Она издает блаженный, томный стон, будто пытаясь в одном звуке выразить желание, страсть, нежность, мольбу… И ей это прекрасно удается.
Руки, тем временем уже успели избавить юное тело от лишней одежды. Руки… Эти руки сводят её с ума, она вся горит от возбуждения… Руки… Ласкают грудь, нежно массируют промежность, обнимают её…
«Стоп! Не поняла. Одна на груди, одна между ног, одна на животе, одна гладит голову. Четыре?!»
Она открыла глаза.
- Что происходит? Кто это? – молниеносным движением она хватает покрывало, пытаясь прикрыть им наготу, и отползает к стене, на край кровати. Её потихоньку прошибает пот.
- Это? Это Петруха. Не бойся. Он свой, - в его глазах нежность и страсть начинают стремительно умирать от руки похоти, животной и необузданной.
- Что значит «свой»? – она срывается на крик, - пошли вон оба! – мурашки бегут все чаше по ногам, по спине. Ужасно неуютно.
- Не волнуйся. Ты же хотела разнообразия. А это парень проверенный, тебе понравится.
- Пошли вон! Оба! – истерика начала полномасштабную компанию.
- Я ж сказал, по доброй воле не даст. Просто выебать. И делов-то, - Петруха лениво почесывал волосы на лобке.
- Ты пойми, тебе будет проще просто расслабиться и получать удовольствие.
- Уйдите от меня! – голос нервно предательски дрожал, ломался и никак не хотел помочь своей обладательнице убедить собеседников в серьезности своих слов, - я сейчас…
- Что ты сейчас? - не дал ей договорить Петруха, - заброшенная стройка у черта на рогах. Сюда даже бомжи не приходят. А в пол-третьего ночи и подавно. Успокойся, девочка. Хватит из себя целку корчить.
- Машенька, тебе же будет проще. Поверь, я знаю. Ты не первая, ты не последняя. Ты не задумывалась, с чего бы это на заброшке была комната, полностью обустроенная для ебли? Конечно для меня. Но почему бы мне тебя не повести домой, к себе?
- Сереженька, милый не надо, - наконец, пришли предательские слезы, - Я так не хочу. Я никому не скажу. Честно, - она подползла к нему и прижалась к оголенному бедру Сергея, - я все для тебя сделаю. Не надо…
- Сделаешь еще как. И ни дай тебе Бог не сделать, - Петруха приблизился к кровати. Она сильнее вжалась в ногу Сергея.
-Не надо… прошу тебя… пожалуйста, не надо…
-Надо. Мы быстренько. Расслабься.
-Сереженька, миленький, не надо! НЕ НАДО! НЕ НАДО!!!!
-Глотку побереги, она тебе сейчас пригодится…
************************
- Подсудимый, встаньте!
-Вы приговариваетесь к двадцати четырем годам тюремного заключения в колонии строгого режима. В соответствии с экспериментальной программой Министерства Юстиции, Вам предоставляется право выбора изменения наказания. Вы можете выбрать для себя меру пресечения, уменьшив срок до двенадцати лет с отбыванием наказания в одиночной камере.
-Я хочу одиночку, - Сергей затравленным зверем смотрел со скамьи на своего адвоката, в строгаче мне не жить. Меня там в петухи определят в первый же день, а через неделю замочат.
-Ты хорошо подумал?- Антон Георгиевич, адвокат, посмотрел на него не скрывая презрения.
-Да.
-Уважаемый суд. Мой подзащитный изъявил желание изменить наказание сроком на двенадцать лет, с отбыванием в одиночной камере…
************************
- Ну быстрее, мясо. Баб насиловать ты резвый, а тут че тормозишь? – хороший удар дубинки по правой почке, которую Сергею отбили еще при задержании, и, судя по всему, гарные хлопцы из районного УВД сообщили об этом своим коллегам тюремщикам, чем те без зазрений совести пользовались.
Он упал на четвереньки, схватился за почку, отчего потерял равновесие и упал лицом на грязный пол. Боль сводила все тело, пронимая от пяток до висков, с садистским нажимом в области поясницы.
-Хули разлегся, мразь? Уйди нахуй с порога! – удар солдатского кирзача по той же почке отдался еще одной волной боли, вошедшей в резонанс с предыдущим приступом. Сергей простонал умирающим зверем.
- Сука, ты тупой что ли? – остервеневший охранник начали неистово отрабатывать удары ногами в область поясницы на полуживом теле.
- Отставить!- немного писклявый, но властный голос прервал избиение заключенного, - какого хуя здесь происходит?
- Здравя жлаю, тварищ майор! – это уже охранник, - сержант Петренко, по Вашему приказанию, препроводил осужденного за изнасилование Сергея Шпонова к месту отбывания наказания, по экспериментальной программе…
- Да это я вижу, - перебил майор, - я спрашиваю, какого хуя ты его тут утюжишь?
- Попытка к бегству, тварищ майор. Осужденный изъявил нежелание проследовать в одиночную камеру и предпринял попытку к бегству.
- Ясно, - майор оглядел лежащего на полу «беглеца», - ну теперь точно не убежит. Сержант Петренко, занесите этого ебыря в камеру. Не гоже тут валяться. Еще споткнется кто-нибудь.
- Есть, тварищ майор! – сержант проворно подбежал к осужденному, схватив его по бокам в районе почек с усилием начал перетаскивать в камеру.
«Боль…От виска к пяткам. Назад… Господи, ниспошли мне смерть…»
************************
Через полчаса он нашел в себе силы встать на колени.
Боль… Господи, как же больно…
Сознание липко застревало в глотке, упорно не желая возвращаться. Взгляд потихоньку становился все более и более осмысленным. Одиночка… Высокий потолок, четыре убогие стены, нужник, которому подходило только определение «параша», нары, маленький столик метр на полтора и узенькое, издевательское зарешеченное и застекленное окошко под самым потолком. И все…Коробка. Нет, не так. Экспериментальная коробка. Ну что, Чувствуешь себя частью эксперимента, подопытной крысой? Нет? Ну ничего. Скоро почувствуешь. Нет, двенадцать, конечно же не двадцать четыре, но времени тебе хватит с лихвой.
Переборов себя, дополз до нар, из последних сил вскарабкался и, как ни странно, почувствовал… облегчение?.. обреченность?.. Нет! Почувствовал счастье… и потерял сознание…
Поляна. Зеленая, с бесчисленным вкраплением всех цветов радуги. Залитая солнцем и стрекотней луговых букашек. И он лежит, еще совсем маленький мальчик с венком из ромашек на голове, посреди этой поляны. Травки щекочут нос. А над головой, в безмятежной и безразличной голубой высоте лениво, перекатываясь, плывет вечное стадо облаков, гонимое своим вечным пастухом-ветром. Нет ничего и никого. Только он, ветер, облака, залитая зеленым поляна и бездонное небо. Свой собственный мир. Нет. Своя планета. Своя вселенная. И медленно, перекатами от голову к ногам и назад приближается боль, с садистским усилием, давящая в область поясницы. Небо начинает темнеть, покрывается трещинами, потеками, обвалившейся давным–давно кусками штукатуркой, сужается до неимоверно малых размеров, обретая четкие границы, перетекающие в убогие, подстать небу, стены. Запах луговых цветов и трав вскрывается наболевшей гнойной раной запахом плесени и испражнений. Исчез мир. Нет. Своя Планета. Своя Вселенная. Осталась Одиночка… И Боль… И тишина. Глухая, бездонная… Немая… И оглушающая. Сознание, как бы посмотрев на всю убогость окружения, попыталось опять ускользнуть, оставить тело здесь на жестких нарах. В одиночестве. В Одиночке…
- Шпонов! Сука! Подойди сюда, – голос сержанта, показавшегося в крохотном отверстии в двери разрядил тишину, - быстрее, мразь! Поднимайся!
- Зачем?! – прохрипел он.
- Ты, сука, еще и выебываешься? Ну пиздец тебе, гнида. Короче или ты подойдешь, или я щас на вахту за ключами схожу и сам подойду.
Узнавать, зачем сержант хочет навестить Сергея, желания особого не было, тем более, что были кое-какие догадки по данному поводу… Он и представить себе не мог, сколько усилий потребуется, чтобы заставить тело встать с загаженных нар.
- Не, бля, ты че, сука, издеваешься?- сержант явно раздражался все сильнее, - быстрее своими культяпками перебирай!
- Я иду, - шептал он, передвигая ногами, которые упорно его не слушались, - я иду…
Расстояние в полтора метра он преодолел с усилием большим, чем еще три месяца назад он тратил на сдачу 3х километрового норматива по физ.культуре в институте.
На подставку, приваренную к массивной железной двери ниже прорези, из которой виднелась часть формы охранника, со звон брякнулась алюминиевая миска с ложкой и фикалоподобной массой.
- На, сука, жри, - процедил сквозь зубы сержант.
- Я не голоден.
- А мне похуй. Через полчаса приду, тарелку отдашь. Это тоже тебе, - на подставку грохнулась кружка с мутной водой, на поверхности которой плавал какой-то сор Даже в полумраке было ясно, что в пищу не пригодно ни содержимое тарелки, ни жидкость в кружке, - бери, бля. Мне еще полкорпуса обойти. И, не дай тебе Бог оставить хоть что-то в тарелке.
Он взял с подставки тарелку и кружку, оказавшиеся непомерно тяжелыми и спросил:
- А хлеб?
- Ага, а еще бутылку холодного пива и две порции шашлыка, - сержант потопал ногой, - на губу не наступаю, а то раскатал слишком? Всё, съебись от двери.
Прорезь захлопнулась.
Боль… Но не такая сильная, и то хорошо. Он опустился на пол, поставив перед собой тарелку и кружку. Будучи по натуре истинным математиком, Сергей очертил для себя круг задач. Первое: за посудой придут, значит надо избавиться от ее содержимого. Есть хотелось, но не сильно. Конечно, при воспоминании о пиве и шашлыке, желудочный сок начинал вырабатываться усиленно, но при взгляде на тарелку, желание есть отпадало напрочь. Значит «это» надо выкинуть. Куда? Конечно же, в парашу. Второе: До параши еще надо доползти, и мало того, вернуться. Полчаса, он сказал? Должно хватить. Он снял майку, положил на нее тарелку и кружку, взял один ее конец в зубы и, перевернувшись на левый бок, начал медленно приближаться к цели. Усилие, еще. Еще чуть-чуть. Сил осталось катастрофически мало. Он поднял тарелку… черт, до чего же тяжелая!... Вывалить в нужник содержимое тарелки оказалось на так уж сложно. При небольшом наклоне тарелки, каша (да, наверное, все-таки каша) вылилась сама собой. Так, теперь кружка. Сергей поднял его над дыркой в нужнике и резким движением перевернул ее. Слишком резким. Почти половина жидкости пролилась на пол. Хуй с ней! Так. Посуду на майку. Майку в зубы. Поползли! Все! Есть. Задачи выполнены. Можно, я теперь сдохну?..
Прорезь в двери открылась и в ней показалась ехидная физиономия сержанта Петренко.
- Пожрал, бля? Э тварь, ты где?
- Я тут, - простонал Сергей из под двери, поднимаясь на ноги, держа в руках посуду.
- Сожрал? Молодец, бля. Ну-ка, отодвинься, чтоб я на камеру посмотрел, - Сергей послушно отодвинулся, Петренко начал изучать Одиночку, остановив взгляд на параше, - не, ну бля, я так и знал! Коля, открой-ка этого секс-гиганта.
Сергей затравленным зверем начал отползать в угол, понимая, что ничего хорошего сейчас не будет. Сухо брякнул металлический затвор на массивной двери и она начала со скрежетом открываться. В камеру вошли две пары ног в кирзачах. На обладателей он старался не смотреть.
- Нет, ну ты посмотри, он, сука, государственное добро переводить надумал, - голос сержанта со стороны ног, подошедших к параше. Охуел, бля!
- Отпиздить его надо для профилактики, - голос со стороны ног, стоящих у двери, - а то не порядок, бля. У меня там духи стараются, а он, сука, не ценит!
- Еще как надо. Коль, постой на шухере. Майор спалит - опять мозги ебать начнет.
- Хоп! Ты только не долго.
Ноги подошли вплотную к Сергею, начали сгибаться, и через мгновение перед ним сидел Петренко во всей красе.
- Не хорошо, чужую собственность надо уважать, - резкий подъем на ноги и… боль…Нет. Не так. БОЛЬ! Теперь у нее не один эпицентр. К пояснице добавилась голова, солнечное сплетение и рука… Это были не перекаты. Это была пульсирующая дискотека нервных окончаний по всему телу. Болело все тело. Целиком. С отдельно выделяющимися участками. Поляна… Зеленая, с бесчисленным вкраплением всех цветов радуги… Нет… Нельзя! Нельзя показывать слабость этим шакалам. Нельзя…
Он находился в пограничном состоянии, балансируя над бездной бессознания. Боль затмевала все! ВСЕ! Но сила воли заставляла, по хамски, насильно, бесцеремонно: «Терпи!»
- Хватит…- понимать получалось только отдельные фразы, - он уже мясо.
- …был мясом…
- В пизду, потом отмазываться…
- …еще зайду… за Машку!
И уже, смешанные голоса со звуком закрывающейся двери:
- …два месяца держался, интересно, сколько этот…
************************
Он был в аду. По крайней мере, лучше бы он себе не мог представить. Его тело, привязанное к вертелу над гигантской жаровней, закованное в клетку с шипами во внутрь, медленно вращалось. И тишина… Глухая… Немая… Оглушающая…
Откуда-то издалека слабое: «Шпонов… Шпонов». Тело горит, ноет. И все ближе «Шпонов!»
- Шпонов, сука! – он разлепил отекшие за ночь веки и понял, что лежит в той же Одиночке на полу, - ну, сука, заебал. Я за ключом!
- Я встаю, - хриплый, чужой голос, царапая горло, вырывается изо рта. Упор на руку. Встать, надо во что бы то ни стало встать. Неожиданно рука взвыла от боли и он упал.
- Ты, сука прикалываться решил, что ли?
Встать, надо встать!
На другую руку, правую. Боль от отбитой почки побежала от поясницы к голове. «Терпи!» Терплю. Встал. Победа.
- На! – на подставку брякнулась тарелка и кружка. Он взял тарелку, попытался поднять кружку и чуть не уронил ее. Боль в руке свела все тело судорогой. «Держи! Держи, тряпка!» Держу. К столу. Благо ноги за ночь немного посвежели, да и сил прибавилось. Поставить на стол.
Живот урчал. Да и пересохший рот в запекшейся крови явно просил влаги. Плевать! Так. Закрыть глаза и ложку в рот! Бля, какая же гадость! «Надо! Надо! Привыкай.» Привыкаю. Пить. Еще. Хватит. Побережем. Есть. «Надо!» Все. Так, кружку в тарелку, чтоб в правой руке нести. Левая, если не сломана, то с трещиной явно. Поздравляю.
************************
Бить стали реже. Да и энтузиазма уже такого не было. Били так, как - будто это было частью работы. Рука зажила, Да и почка вроде бы тоже. Поначалу он боялся ко всему в придачу ее простудить, но вскоре, стало ясно, что в крохотной Одиночке без вентиляции в летний сезон это практически не реально. Отсутствие вентиляции угнетал больше всего. Хотелось, конечно, и солнца, и неба, но такая возможность ему нет-нет предоставлялась. Когда Петренко был явно не в духе. Тут тебе и травка, и лужок, и солнышко, и неба, сколько влезет… Он выяснил, что Одиночка шириной четыре и длиною пять шагов, что равнялось восьми и девяти ступням соответственно. Каждый день ложкой он ставил крошечные засечки над кроватью, чтобы иметь представление о том, сколько он уже тут пробыл. По всему выходило, что два с половиной месяца. Духота давила. Лишний раз не хотелось облегчаться, чтобы можно было посидеть без рези в глазах как можно дольше. А от местной баланды, опорожняться получалось очень зловонно. Зато били редко. Безынициативно. В основном били, когда он пытался просунуть нос в щель для посуды в двери во время раздачи пайки. Потом открывалась дверь и Одиночка проветривалась. В такие моменты было не так важно, что она открылась только для того, чтобы впустить мучителей (или выпустить). В такие моменты он был по настоящему счастлив. Он не думал о том, как протянуть еще сто сорок один месяц. Не думал. Это вгоняло в глубокую депрессию. Не думал и о том, как будет жить, как его будут воспринимать. Это вгоняло в еще более глухую депрессию. Он вообще, последнее время не думал. Так было проще…
************************
Петренко пришел в ужаснейшем расположении духа. Он был зол, как черт. В этот раз он даже не искал повода. Просто открыл дверь, прикрыл ее за собой, размял немного шею, подошел к Сергею и просто, наотмашь стукнул его по лицу. Боли было меньше, да и рука, как и почка, почти не ныли, но сил, все-таки было очень мало. Он бы мог и толкнуть сержанта, попытаться убежать. Но сил было очень мало, и он упал. Не по своей воле, просто упал. Сержант пнул носком кирзача в почку. Та не заставила себя ждать и откликнулась резкой болью. Еще раз. Еще. Еще. Голова. Ребра. Почка. Почка…
… Зеленая, с бесчисленным вкраплением всех цветов радуги… Это свой мир. Своя планета. Своя Вселенная. На небе, из облаков причудливо начало складываться седое строгое лицо, увенчанное короной, с седой длинной бородой. «Прямо Санта Клаус».
-Сергей, - голос «Санты» был подобен грому, - ты грешен. Пришел твой час. Тело умерло, дух твой останется здесь. Навечно. На твоей планете, в твоей Вселенной. Здесь нет никого, кроме тебя. Это твой собственный ад. Прощай.
-Не-е-е-ет!
************************
- Подсудимый, встаньте!
- Вы приговариваетесь к десяти годам тюремного заключения в колонии строгого режима. В соответствии с экспериментальной программой Министерства Юстиции, Вам предоставляется право выбора изменения наказания. Вы можете выбрать для себя меру пресечения, уменьшив срок до пяти лет с отбыванием наказания в одиночной камере.
-Я хочу одиночку, - Петренко затравленным зверем смотрел со скамьи на своего адвоката, - в строгаче мне не жить. Меня там в петухи определят в первый же день, а через неделю замочат, я ж вертухай бывший.
-Ты хорошо подумал?- Антон Георгиевич, адвокат, посмотрел на него не скрывая сочувствия…
©Мое
yaplakal.com