248
Крестьяне обступили богатыря плотной толпой и почтительно, но громко галдели:
-Заступись, отец родной! Не выдай, золота душа! Никакого житья от него нет, от аспида!
Отец родной - смущённый парень лет двадцати с широченными плечищами, крепкими ногами и яблочно-румяными щеками, ещё безбородый, - шмыгал носом и для уверенности поминутно щупал то ножны, то рукоять меча. Его голубые глаза восхищённо блестели. Ещё бы, не каждый же день такое бывает.
- Вчерась трёх овец стащил. Девкам в озере ни искупаться, ни белья сполоснуть - озорует, охальник. Детишков в лес одних не отпускаем. Пашаницы запрошлый год два поля полегло, не иначе, дыхнул дымом, змей ядовитой.
- Земляники пять годов не едывали, - зашамкали старухи, но их тут же перебил уверенный голос старосты:
- Да погодьте вы со своей земляникой! Ну, добрый молодец, берёшься или как?
- Берусь, - вздохнул богатырь и шмыгнул носом. Это был его самый первый змей.
- Ну тогда иди себе: тут всё прямо, прямо, а потом налево, да кругом. В общем, одна дороженька-то, не заплутаешь. А мы тебя за то не выдадим, вознагражденье получишь, как положено, не обидим, не бось!
***
Богатырь стоял за калиновым кустом, тяжело дышал от восхищения и даже рот открыл - прямо перед ним на широкой поляне лежал змей горыныч о трёх головах. Весь золотисто-алый, с багряными крыльями, с тонкой серебристой искрой по шее и на бёдрах, с длинным шипастым хвостом и круглым пузом, в которое не то что три овцы, а и тридцать три поместятся вольготно.
Змей выпускал из всех трёх голов длинные раздвоенные языки, словно лопатой сгребал ими земляничины и отправлял разом в три глотки, потом чуть сдвигался, приминая когтистыми страшными лапами листья и усы, и всё повторялось. Над поляной стоял сладкий жаркий дух, у добра молодца кружилась голова и самому хотелось сочной ароматной ягоды - ух как хотелось!
Змей, наконец, отвалился, перебрался к краю леса в тенёк, завалился на бок и сказал протяжным мягким голосом:
- Воевать пришёл али просто любопытствуешь?
- А вот сейчас тебе, змеище поганый, башку снесу, так узнаешь как людёв обижать! - вскричал богатырь, как полагается, грозно и для убедительности взмахнул булавой.
Змей аккуратно прикрыл головы берёзовой кроной, пригнув её одним из крыльев и обиженно сказал:
- Что ж это я поганый? Я моюсь кажный вторник, а если б не девки здешние бесстыжие, что за мной из кустов подсматривают, и чаще мылся бы.
- А овец почто таскаешь?
- Да не таскаю я.
- Люди зазря не скажут.
- Да не нужны они мне. Я мяса в рот не беру: у него дух тяжёлый и жевать его долго. Да у меня и клыков нет, на, смотри! - И точно, зубы у змея были ровные крепкие и крупные, точь-в-точь как у коня.
Богатырь вспомнил круглое хитрое лицо местного пастуха и призадумался.
- А пшеницу зачем спортил?
- Так то ж они сами! Ленивы больно, вот и дождались дождей. Встали бы жать дня на три раньше, были б с хлебом.
У молодца оставался последний довод:
- А землянику зачем поел?
- Вкусная, - вздохнул змей и от смущения позеленел. - Люблю, страсть! Да сам спробуй, ведь не ягода - чистый мёд. А крупная какая! Здесь ещё не так, а вот глубже в лес есть сосновая рощица, так там в три раза супротив этой, ей-богу, не вру!
Богатырь вздохнул, набрал в ладонь ягод, запустил в рот и зарделся от удовольствия.
- Угу, - сказал с набитым ртом, - и што же мне ш тобой делащ? Ты ведь, как никак, змей горыныч. Мне с тобой биться-рататься полагается.
- А сколь лет тебе?
- Двадцатый пошёл.
- Молодой совсем, вот и горячий. А мне вот триста тридцать первый. Мне драться уже совсем не хочется. Так что извиняй, не выйдет у нас поединка.
- Как так не выйдет? - возмутился богатырь.
- А так. Улечу куда подальше да и всё. Давно хотел, уж больно крестьяне тут жадные.
- Как же честь? Ведь ты ж тогда трус получаешься.
- Не, - подумав, сказал змей, - я не трус. Я просто ягоду очень люблю. А драться не люблю. И тебе не советую.
© Анна Поршнева
yaplakal.com