5
ЗАПАХ ЯБЛОК ЗИМОЙ БАБАМ ЗАТЕРЯННЫХ ГОРОДОВ РОССИИ В ту осень я нанялся временно грузчиком в продуктовый магазин, чтобы хоть как-то удержаться на плаву и не захиреть совсем без собственных финансов.
Работка была из простых простейшая, по типу "бери больше - кидай дальше и, пока летит, отдыхай". Что я, собственно, и делал. К тому же здесь никто не интересовался моим прошлым и не учинял допрос с пристрастием по поводу непонятных записей в трудовой книжке, видимо, уже привыкли к таким случайным бродягам, каковым я и являлся в тот момент.
Но самым замечательным здесь было то обстоятельство, что прямо через улицу, на углу, стоял покосившийся деревянный барак - общежитие СМУ-13, где жили рабочие-строители, и там предоставлялись койки-места и для работников ОРСа, а так как я, по роду своей "службы", входил в штаты последней организации, то мог валяться в этой богадельне на самых, как говорится, законных основаниях.
Словом, лучшего в своей молодой, но уже довольно крутоватой жизни, я и не мог желать. Хотя и не рассчитывал там оставаться до самой пенсии... Мне бы только зиму перекантоваться, а весной рвану в другие края, на север, за птицей удачи, там говорят, затевается большое дело, а значит - и большие деньги.
Ну, вот, казалось, и все бы хорошо, да...
Но не зря ведь говорится: "Человек полагает, а Бог располагает"... Народная мудрость...
Короче, жил - не тужил, и пахал, согласно известным принципам "бригады ух, которая работает до двух", да только вот, попал ...
Но, по порядку...
***
В то утро я вышел на работу совершенно "убитый" после большой традиционной пьянки в бараке, сейчас уж и не помню, в честь кого или чего, да это и не важно, мало ли, по какому поводу бухают на святой Руси грузчики и землекопы в будние дни...
С разламывающейся башкой, с глазами умирающего оленя, с трудом подавляя тошноту, то и дело подкатывающуся к горлу, и шатаясь былинкой на осеннем промозглом ветру, кое-как добрался до знакомой уже, обитой железом, тяжелой двери с заднего входа магазина. Только ухватился было обеими руками за ручку, чтобы со всех оставшихся сил рвануть на себя эту тяжеляку, как она вдруг легко распахнулась сама и, чуть не свалив меня, отлетела с треском в сторону, стукнулась глухо о стену так, что осыпалась обветшалая штукатурка.
Тут же изнутри, как чертовка из табакерки, выскочила Марька, продавщица овощного отдела, сгребла меня, и так еле державщегося на мандраживших отчаянно ногах, за грудки, и заорала, разом заложив мои уши, где и так с утра шумело вовсю:
- Ты че, сцукин сцын, делаш?! Почему не разгрузили "тепляк" из центра?! Скоро магазин открывать пора, а вы все гуляете, заср...цы! Где твой напарник, гад?! Работать по-людски не хотите, сволочи, ну дак я вам устрою веселье, ублюдки!..
И она затрясла меня так, что голова моя затрепыхалась, как у тряпичной куклы, благо продавщица эта была бабой здоровой, и иногда даже помогала нам разгружать очередную "фуру", это когда мы с Костиком, напарником моим, не успевали справляться.
- Да скоко же мне с вами, козлами вонючими, мотаться, мля..,- проговорила сквозь зубы раскрасневшаяся от злости Марька и, рванув меня к себе, так саданула коленом в живот, что я так и сел на месте, открыв рот и судорожно хватая воздух. - Через час, не дай бог, не разгрузите, не складируете все в подсобке, после обеда получите расчет, работнички хреновы, это я вам обещаю... И из общаги вашей тож вылетите на хрен, гады!..
И, презрительно сплюнув мне на штаны, будто поставив точку в приказе, разьяренная баба исчезла в черном проеме двери, так мотанув на прощание своим мощным, как корма грузовой баржи, крупом, что на меня аж ветром дунуло!
А я только тут заметил стоявщий между складами "камаз" с "тепляком" - утепленным грузовым кунгом, в котором обычно возят овощи, фрукты и другую сельхозкультуру, боящуюся мороза. И обычно такие штуки бывают забиты до отказа...
"Да-а...Хорошая работенка с утра, особенно с похмелья, блин... - обреченно подумал я, с трудом поднимаясь. - А где же этот сосунок, напарничек, едрит его...Костик?"
Вообще-то, Костик, мой напарник, был студентиком, а еще и "ботаником", который уже по природе своей дохлой не мог быть настоящим биндюжником, и потому его нечаянное появление сегодня, в которое, честно сказать, уже мало верилось, никак не могло повлиять на расклад сил, но я, тем не менее, использовал эту мифическую причину, чтобы хоть немножко оттянуть время и повалять ваньку и дальше...
Тут дверца машины открылась, и оттуда спрыгнул, весь серый от недосыпа, хмурый "водила".
- Ну вы, мужики, даете.., -проворчал он. - И где гуляете, бля... А я тут ночевал даже, вас, голубков, дожидаючись...Во, яблоки привез...Давай, раскидайте по-быстрому, мне спешить надо, итак уже день потерял на хрен...А ты че, один, что ли?
- Не...Щас напарник придет...и начнем, потихоньку распрямясь.., - ответил я, присаживаясь на подножку. - Курить есть? Дай в зубы, чтоб дым пошел...
- А когда он придет-то, напарничек твой? - с тревогой поинтересовался водила, давая мне сигарету.
Я задымил, небрежно-умело пустив кольца, и проговорил с усмешкой:
- Вот сам тож хотел бы знать...
- Не-э, однако, так не пойдет, - возмутился шофер и пошел к магазину. - Достали вы меня тут все, мля... задолбали, уже, в корень, чмошники... Щас, заведующей скажу...
- А заведующей нет, на похоронах, одна продавщиха на все, - крикнул я вослед ему. - так что...с тебя магарыч... ну, раз спешишь так...
Скоро мужик показался вновь, а за ним шла Марька опять, обе злые-презлые.
- Чалдон... слышь ты, гуляка...Ты здесь больше работать не будешь, обормот, понял, да? - зарычала Марька, подходя ко мне.
И тут мне, как говорится, уже до луны стало все:
- И то верно... Че я стою тут... Пойду-ка лучше покемарю, малехо...Пока, Машка...
Я выплюнул окурок и повернулся, чтобы уйти восвояси, но Марька-падла сразу ухватила меня за плечо и резко развернула лицом к себе.
- Я те, бляха-муха, уйду щас, по ушам! А ну начинай разгружать! - заорала она, шаря по мне бешеными глазищами, словно выискивая, куда на этот раз шарахнуть кулаком. - Ты понял, пьянь подзаборная?!
- Да че я, один буду пахать?! - заупрямился я, тоже начиная потихоньку шалеть от назойливой бабы, и вообще разозлился, особенно за "пьянь". - Че я вам, негр, что ли?! За сверхурочные скоко раз не платили, шкурники, и еще хотите тут горбатить заставить, гады!..А сама не хочешь ли, Машка?!.. И цыпки убери свои, тож...А то...
Тут мы с Марькой стали чуть ли не драться, а шоферюга пригрозил:
- Да мне побоку разборки ваши, работнички тоже, мать-перемать всех!...Я, блин, щас в контору поеду, там буду разгружаться... у начальника вашего!..
- Да подожди ты.., - Марька озадаченно замолчала, видимо, поняв, наконец, что не взять ей меня "на арапа".
Она странно так уставилась прямо в мои глаза, особенно как-то, потом вздохнула... и вдруг, неожиданно мягко взяв за руку, повела меня в сторонку.
И попросила, теперь уже заискивающе смотря:
- Ну ладно... Давай по-хорошему, ага?.. Санечка... ну, давай начинай разгружать, а я помогать буду тебе... Ну, пожалуйста... Я тебя прошу, сделай доброе дело...
Да еще и... погладила мою руку!
Я с удивлением и тоской посмотрел на нее...Чего это она, никак, тронулась от злости?!
И у этой ведьмы, оказывается, такие большие голубые глаза, прям, как чашки с водой...
Некоторое время мы с Марькой молча вглядывались, будто впервые разглядели, в друг-друга, а потом я плюнул и... пошел открывать двери тепляка...
***
Продавщица моя надела поверх белого халата "спецтелагу", ну, телогрейку, и полезла в "тепляк" и оттуда подавала, приволакивая с треском к дверям ящики с фруктами, а я хватал их с краев и, покачиваясь то ли от ветра, то ли от "нездоровья", летел на заплетающихся полусогнутых ногах в подсобку, с грохотом бросал их там в стопку, выводя что-то наподобие рядов, и возвращался к машине, жутко матеря в душе все: и утро это хмарное, и водилу этого с "тепляком", так некстати явившегося тут, и Марьку проклятую с ее настырностью, да и вообще все на свете...
Но всему бывает конец, и через час фура уже уезжала, а мы с Марькой стояли, еле дыша от усталости.
С меня холодными ручейками катил пот, что, кстати, очень помогало восстановить пошатнувшееся здоровье, так как вся утренняя хмель выходила вместе с ним.
- Занеси ко мне в отдел несколько ящиков, - сказала Марька и пошла открывать торговый зал.
Я занес в овощной пару ящиков с яблоками, а сам зашел в бытовку покурить.
Сидел, вернее, лежал там, восстанавливая силы, на широкой, сбитой из теса, лавочке, где иногда обедали и резались в карты, а то и бухали, рабочие, и не заметил, как закемарил...
***
- Ну что, опять спишь, лежебока? - разбудил меня голос Марьки, но голос ее уже был не грубый, спокойный. - И чем только ты занимаешься по ночам, парень?
Она стояла рядом, со свертком в одной руке и дымящимся чайником в другой.
- Да ничем особенно, - ответил я хмуро, поднимаясь на лавочке. - Только вот баб гоняю иногда...А че, незаметно, что ли...
- Ну да, ты погоняешь - усмехнулась Марька, садясь рядом, и не было заметно, чего же больше в ее словах: осуждения или одобрения. - Обедать собираешься?
Она с грохотом придвинула ногой валявшийся поблизости пустой ящик, поставила на него чайник, рядом развернула сверток, оказавшийся полным домашней еды, налила чаю в кружку, поставила передо мной и кивнула:
- Ешь, парень, попробуй...А то вы там у себя в бараке, небось, одними консервами питаетесь, голодранцы и пропойцы...
Я, уже окончательно "вылечившийся" от остатков похмелья, неожиданно почувствовал такой аппетит, такой голод, что меня не пришлось уговаривать дважды, так и накинулся на эту вкусную снедь, без зазрения совести жадно уминая все, что принесла женщина. И довольно так долго жрал, в прямом смысле этого слова, нестеснительно причавкивая и шумно прихлебывая горячий густой и ароматный чаек.
За всей этой трапезой я даже несколько и подзабыл о существовании самой хозяйки яств и вздрогнул, когда услышал ее удивленный возглас:
- У-ой...ну ты и едок, оказывается! Иль проголодался так на вольных хлебах?
И тут я понял, что вообще-то ничего и не оставил Марьке от ее же пайка...
- Ну...ты извини, Марька.., - пробормотал я смущенно, вытирая губы рукавом куртки. - С утра не рубал...
Подняв глаза на свою собеседницу, я опять удивился ее взгляду, каким она смотрела на меня теперь...Снова, как и утром...Было в нем такое, нет, не осуждающее, не злое и даже не насмешливое, а что-то из жалости или... удивленно-заинтересованное?
- Да ладно, парень, что ты... Ешь на здоровье, - улыбнулась женщина. - Я-то не голодна... И, к тому же, хочется и лишние килограммы сбросить!.. Ты не думаешь так, разве?
Я покосился на ее мощные груди, что выпирали из-под служебного халата, верхние пуговицы которого не были застегнуты по причине таких объемов, и промолчал. Потом не торопясь закурил, тренированно пуская ряды колец.
Марька проследила за этим моим действом, а потом заметила с ехидцей:
- Ловко у тебя получается... Если бы и работал также...
Я снова промолчал, только отправил плевок сквозь зубы в дальний темный угол бытовки.
- Слушай, Саня, - неожиданно, уже второй раз за этот день, обратилась ко мне по имени женщина. - А ты, вообще, как здесь появился-то, откуда? А то я тебя чей-то не видела раньше в наших краях...
- Тебе какое дело, - грубовато ответил я, немного уже начиная чувствовать какое-то смущение от такого вот внезапного и непонятного внимания своей "коллеги по цеху". - Волнует, что ли?
- Да, вот, волнует, - простодушно призналась она с улыбкой, и улыбка ее была искренне-доброй. -Представь себе... Ты же молодой, тебе бы еще учиться где-нибудь, студентом стать...в больших городах гулять, в театры там всякие, в библиотеки ходить...культуры, ума набираться...а ты тут околачиваешься...среди всей этой...грязи...Что, разве не так...И чему же ты полезному научишься, в вашем бараке-то...Только пьянки вечные да драки...А ты...а ты, ведь, не похож на других, я же вижу...Вот пьешь только...а так... ну, не твое это, парень, место... ну, правду говорю...Саша...
Я тут начал различать в ее голосе какие-то материнские нотки, никогда еще не слышанные не то что от Марьки, но и от женщин вообще... И это уже не на шутку начало тревожить меня, но я промолчал снова, ибо не хотел больше отвечать ей грубостью.
- Саша, а ты не такой уж и плохой.., - продолжала моя собеседница, и с каждым ее словом удивление мое все возрастало. - а если бы и не пил, то вообще был бы молодцом...Ты уж прости, что я так иногда отношусь к тебе...грубо...По работе это так, понимаешь...Тут же люди все время, покупатели, их обслуживать надо...На нервах все...Вот и срываешь зло...Не сердись, не от сердца идет это...нет...
У меня в этот момент, наверное, был дурацкий вид, если представить сейчас: сижу с открытым от изумления ртом, глаза выпучены, забытая сигарета сгорела до пальцев. Ну еще бы, слушать такое сочувствие, и от кого - от Марьки! Она еще оправдывается, что ли?!.. Передо мной?!..
- Ну и видок у тебя, парень, что ты так пялишься на меня?
Марька захохотала, откинув голову назад, и я увидел, какие же у нее золотистые веснушки на гладкой шее, на нежной белой коже открытой части груди, и, видимо, по всему телу, и это странно вдруг возбудило меня.
Я увидел перед собой женщину, совсем еще и не старую, ну лет на несколько всего старше меня, крепкую и полнотелую, вдобавок еще и веселую, хотя и грубоватую.
Марька сняла продавщицкий свой колпак, распустив пышные волосы, и на плечи ей хлынули волны рыжего золота. Она начала заново собирать-закручивать эту густую и мягкую свою гриву, зажав в зубах шпильки, а я следил за ее движениями, такими изящными и милыми, притягивающими своей женственностью, и уже понимал, что начинается новый, незнакомый пока, но весьма волнующий этап моей трудовой биографии в этом захолустном магазинчике...
А тут Марька еще, стерва такая, укладывая короной свою длинную и толстую косу, озорно так подмигнула мне, улыбнувшись, не вынимая шпильки изо рта, краешком полных и ярких губ!
Рукава служебного халата спустились, обнажив белые округлые руки женщины, и то, что они оказались такими красивыми, окончательно покорило неуклюжее мое сердце.
Нет, я не скажу сейчас, да и тогда не считал ее красавицей: это была невысокая, коренастая, широкобедрая и грудастая-задастая баба, если уж быть точным в определениях, с овальным, чуть удлиненным широким лицом, про таких обычно говорят - "с лошадиной мордой", да и манеры ее особо не отличались благородством, и разгульная речь временами сильно резала слух, но...
Но была в ней ужасно притягательная сила, которая неудержимо влекла к себе! Вот в этих ее угловато-нежных движениях, грубоватой грации полного, но гибкого тела, в гордых и изящных поворотах головы, в свободных ее жестах, в походке, и, даже, в низком хрипловатом голосе - всюду чувствовалась достойная сила.
И эта была волшебная сила ее природы, покоряющий властный зов женщины!
Женщины, ради которой теряют голову сильные мира сего, возводят дворцы, совершаются великие подвиги и начинаются грандиозные войны!
- Что, малыш, заметил? - улыбалась моя диковатая продавщица яблок и картошки. - А ты думал?
- Заметил, - пробормотал я, сглотнув от волнения пересохшим внезапно горлом. - Ты отличная баба... то есть, женщина, Марька... и ты... красивая...Мар...Мария...
Мария внезапно посеръезнела, положила свою ладонь, мягкую и теплую, сверху на мою, и сказала тихо:
- И ты тоже, Саша, добрый парень... А я ведь раньше никогда и не интересовалась особо вашим братом, что здесь калымили... Ну ходят - и ходят себе пускай... И на тебя не обращала внимания, ты был для меня как будто и совсем за глухой стеной... а я и не пыталась заглядывать по ту сторону этой стены... и не хотела знать, что там, за ней... зачем... зачем мне чужая жизнь, ее интересы... тут и своих проблем хватает... Да и ты, наверняка, считал меня обычной стервой... Ходит, орет баба глупая...
Женщина помолчала немного, неторопливо и нежно поглаживая мою ладонь, и продолжила:
- А сегодня увидела как-то случайно твои глаза утром... грустные... с безысходным каким-то отчаянием... и внезапно поняла...а как же все-таки тяжело иногда тебе здесь...нет, не от одной пьянки, хотя и это тоже есть... просто ты здесь - как белая ворона... ну как бы сказать...будто "свой среди чужих и чужой среди своих", во как... И одиноко тебе, я же вижу... хоть и стараешься прятать это... И я пожалела тебя, и так сильно... Так сильно, что аж сердце мое заныло вдруг...Саша... Ну, почему же ты такой... неприкаянный...некому и приголубить-приласкать... пожалеть... Бедный мой...
Я сидел, опустив голову и слушая эти неожиданно откровенные слова женщины, как-то уже сразу ставшей мне дорогим и близким человеком.
В горле моем что-то жестко застряло, перебивая дыхание, и я сжал ладонь женщины, схватившись за нее, как утопающий хватается за протянутую руку своего спасителя...
И понял в тот миг, что теперь я не один, ибо рядом со мной сидела женщина - моя
вера и
надежда, которую так долго искал на этой холодной земле.
***
С той поры в мою серую угрюмую жизнь ворвалось совершенно новое, неизведанное до сих пор чувство, наличие которого в природе я, будучи парнем молодым, все же предполагал с неясной тревогой, но не ожидал, что сам столкнусь с ним лицом к лицу, и в таком месте: среди мешков и ящиков...
Марька... Мария стала для меня...нет, не любовницей, это было бы слишком банально и приземленно для моей романтической души...но просто родным человеком...
Ибо наконец-то появился на свете человек, ради которого я приобрел смысл существования в не таком уж и прекрасном мире, живое существо, ради которого теперь спешил по утрам, иногда даже и позабыв о скудном завтраке работяги, так прямо бежал, сломя голову, на работу, о которой всего каких-нибудь пару месяцев назад не мог отзываться иначе, как в нецензурных выражениях, а теперь боялся больше всего потерять ее.
Более того, я впервые - с изумлениеми и восторгом! - заметил, что в этом старом магазинчике, с заплесневевшими сырыми стенами подсобных клетушек, витает в воздухе... аромат яблок!
Да-да, аромат яблок, который перебивал всякие другие запахи!
А вы знаете, как пахнут яблоки зимой?!
И этот чудесный райский запах для меня был запахом моей женщины! О, как же я теперь благодарил свою поганую судьбу за эти минуты - о часах уж и не говорю! - неземного счастья, когда мне выпадала честь выполнять все просьбы, теперь уже и не приказы, моей Марии: носиться с ящиками и мешками по складам и подсобкам, стараясь угодить и обрадовать еще раз любимую женщину своей расторопностью и сообразительностью, старанием оказывать заботу ей, сладостным раболепием доказывать искренность чувств!
И вот эти маленькие мгновения блаженства, когда приходилось, как будто невзначай, как будто совсем и случайно, прикасаться к моей милой, чувствовать ее женское тепло и уют, вдыхать запах волнующего тела, окунаться в лазурный свет прекрасных глаз, ощущать легкое щекотание ее локонов на своей щеке, этот трепет души, это бущующее желание обнять, привлечь, прижать к груди свою зазнобу и целовать, целовать бесконечно долго нежные губы...
А потом сидеть во время обеда в тесном уголке подсобки, касаясь плечами, есть пищу, приготовленную руками любимой, ощущая на себе заботливое тепло милых глаз, в благодарность целовать пальцы, пропахшие зимними яблоками, а после и снова губы, нежно впиваясь, со вкусом, жадно, взахлеб, и плакать, и смеяться, от избытка чувств, крепко обнявшись, дрожа и качаясь, и чувствуя биение сердец друг-друга...
И вечером еще долго сидеть, глядя в сумерки за окнами магазина, держась за руки, как малые дети, не решаясь расстаться, и тихо мечтать о будущей нашей жизни, прекрасно понимая, что не сбудется ничто никогда...
***
Кто-то посмеется недоверчиво, мол, да что там...тоже нашел себе красотку!..
Ну так что...
Сказал же однажды один
Влюбленный, которого знает весь мир: "Над шрамом шутит тот, кто не был ранен!"
Мария для меня стала самой прекрасной из всех женщин!
Лучшей из всех красавиц...
И столько раз повторял я это, целуя заплаканное и такое родное лицо моей милой!..
***
Наверное, есть где-то на Земле страны, и там живут только счастливые люди, которые от зари до зари поют серенады любимым...
При луне ли ясной...
При солнце ли светлом...
И никто, и ничто не мешает им наслаждаться своей любовью...
Хотел бы я хоть краешком глаза увидеть эту сказочную жизнь...
И попросить Того, Кто распоряжается нашими судьбами, одарить и нас с моей любимой счастьем таким!..
Но это, увы, оказалось, не для всех и возможно...
Потому, родившаяся среди яблок и картошек наша любовь была обреченной...
И дело было вовсе не в том, что Мария старше меня на десять лет, просто она была замужней женщиной, и муж ее был хорошим человеком, и у нее были дети, а я еще не стал тем самым волком, который походя разрушает, ничтоже сумнящеся, чужие семьи и чужое счастье...
***
Весной, с первыми теплыми ветрами с юга, под ласковыми порывами которых тают снега и появляются веселые ручьи, я покинул этот городок - мой Город Печальной Любви, и отправился в далекие северные края, покорять золотую тайгу.
***
Ну, вот, собственно, и вся история о том, как пытались бросить вызов серой судьбе и построить свое тихое счастье продавщица яблок и молодой бродяга...
***
Боже, как пахнут яблоки зимой!..© Ронин (копирайт выставлен под ответственность Редда, сам автар подтверждение копирайта не давал)
yaplakal.com