122
Многобуков, состоящие из четырёх отдельных частей. Продолжение романа "
Девочка на Хаммере"
Никакой политики, порно и расчленёнки. Доброта, кино и дети.
ЗЫ: теперь со вкусом яблока ^_^
Приятного прочтения =)
ВведениеВ наше светлое время профессия писателя исказилась до неузнаваемости. Писатели превратилась в то, что многие эксперты называют Дарьей Донцовой. Хотя самой Дарьи Донцовой эксперты никогда в жизни не читали. Издревле же писатель был человеком, который компоновал опыт прошлых поколений в книги, чтоб учить поколения будущего. Доступ к таким книгам имели единицы, которым было суждено править всякими неразумными крестьянами. И всё бы хорошо, но как-то один умник вдруг решил, что умные крестьяне гораздо эффективнее глупых. Он начал их обучать и лет через десять благодарные колхозники сожгли его на костре или повесили где-нибудь в лесу, напевая весёлую песенку.
Крестьяне даже не осознавали, что факт их грамотности — чуть ли не важнейший переломный момент в истории человечества. Наконец-то широкие массы получили доступ к опыту поколений. Но вместо того, чтоб быстренько сделать демократию и выбрать на роль правителей самых умных с помощью «честных выборов», они начали читать интересные истории. В те времена ещё не было Доты и ВОВа, а на полях уже работали комбайны, поэтому получалось много свободного времени, которое нужно было как-то занять. Опыт поколений никого не интересовал, потому что там скучно, никаких погонь и преследований, а в конце никто не женится. В то же время появились предприимчивые товарищи, которые поняли, что используя всего пять шаблонов, построенных на стандартных литературных архетипах, можно штамповать бесконечное число захватывающих историй. И стричь на этом дензнаки.
Всем было хорошо. Правители так и остались при власти, крестьяне были увлечены иллюзорными судьбами и мирами , а писатели работали в своё удовольствие. Так продолжается по сей день. Только к книгам добавились ещё фильмы.
Конечно, мой дорогой читатель может подумать, что автор этого заносчивого текста — балбес, страдающий юношеским максимализмом. И окажется абсолютно прав. Однако, у меня есть один аргумент, доказывающий то, что подавляющее число литературы на данный момент абсолютно бесполезно, а иногда даже вредно. Чтоб понять это, достаточно ответить на вопрос: как оценить качество книги, которую вы прочитали?
И вот что я думаю на этот счёт: качество книг измеряется эффектом, который производит текст после прочтения. Ну вот к примеру, перед вами блестящая работа А. Хайнца «Выращивание раннего картофеля». Вы броситесь её читать? Да ни в жизнь. Хотя такая книга веке в шестнадцатом могла бы произвести не одну социальную, культурную и даже классовую революцию. А в своё время определила вектор развития такой замечательной страны, как Беларусь. Но, увы, этот литературный шедевр вынужден храниться на полке Жмеринского сельскохозяйственного техникума вместе со своими собратьями «Содержание иностранных растений в горшках» Диля и «Определителем семян сорных растений» Майсуряна и Атабекова.
Или же вы прочитали какого-нибудь Коэльо. Интересно, душевно, держит в напряжении, а эффекта никакого. Только времени потратили. И самое страшное — вы посоветуете эту же книгу друзьям, чтоб они точно так же нарисовали вокруг себя мир, состоящий из чужих мыслей, не желая даже включать свои.
Так вот, КПД книги, как и любой другой КПД, определяется как соотношение мыслей читателя «до» и «после» прочтения.
Есть книги, после прочтения которых не меняется ничего. Разве что лёгкое раздражение о потерянном времени. Авторов таких произведений ещё графоманами называют. Они отсеиваются сами собой и обсуждать их нет смысла.
Есть книги, прочитав которые быстро бежишь в туалет, потому что до этого оторваться не мог. Они захватывают, держат в напряжении и заставляют переживать. Они отвлекают от реальности, которая порой совершенно тосклива, и в этом их главный плюс и минус одновременно. Потому что после прочтения с читателем ничего не происходит. Читатель просто ищет новую интересную книгу и так до бесконечности.
А есть книги, которые похожи на семечко, которое прорастает только через время. Они не всегда несут литературную пользу, по удобоваримости некоторые могут сравниться с листом аллюминия, зато они рождают у прочитавших желание что-то изменить. Например, можно поверить в какого-то нового бога, бросить курить или начать делать зарядку. Ну или заработать миллион на худой конец.
Сотни раз в комментариях к своим рассказам я читал не очень приятные слова, вроде: «бред», «графомания», «не пиши больше никогда» и так далее. Поначалу это сильно ранило тонкую писательскую душу, пока я не начал наблюдать те самые «эффекты».
Об одном из таких и будет этот рассказ.
Часть 1.С Серёгой мы познакомились самым обычным способом. Он написал мне пару строк благодарности за буквы, слово за слово и через недельку он купил билет на поезд «Москва-Симферополь». А ещё через недельку гостеприимные братья-украинцы запретили братьям-русским въезд на/в гостеприимную Украину и билет пришлось сдать и купить ещё один, но уже на самолёт.
Серёга был обычным москвичом из Чебоксар. Ему было 22, он работал на приличной работе и жил со своей девушкой на съёмной квартире. В выходные они с друзьями собирались, чтоб жарить шашлыки или гуляли по магазинам, но, видимо, душа Серёги требовала чего-то безумного.
За десять дней пребывания в Крыму мы облазили весь Артек (а это территория чуть больше Монако), весь Гурзуф, научили Серёгу снимать со студийным светом, получили азы игры на пианино, выходили в море на лодке, в горы ходили и ещё много чего интересного. Когда он улетал, я почти сразу заскучал. А скучаю я очень и очень редко.
После Серёга меня несколько раз выручал, то купив билет на самолёт, то приютив на ночь, а я фотографировал его девочку, которая, как мне кажется, меня сильно не любила и не любит до сих пор, потому что ревнует. Сама она утверждает обратное.
Написав свой последний (на данный момент) рассказ о лагере «Шамаевка», я разослал его фокус-группе, чтоб внести финальные корректировки и выпустить в свет. Серёга был одним из первых, кто отписался.
— Блин, Колян, круто! Самому вожатым поработать захотелось!
Я был рад, потому как основная моя цель была достигнута.
В то же время мне написала Аня. Они организовывали осеннюю смену и им были нужны педагоги. Предварительно уточнив у Серёги, я решил идти ва-банк:
— Я только с Серёгой поеду!
Аня сделала обычное в таких ситуациях лицо.
— Коля, у нас нет денег на лишних сотрудников. Мы вообще на этой смене ничего не заработаем. Это исключительно имиджевый проект. Если твой Серёга готов работать бесплатно, я не против.
Очевидно, в Анином буржуинском мозгу не укладывалась мысль о том, что работать можно не только за деньги, а ещё и за идею. И она сильно удивилась, когда я сказал, что Серёга согласен. Тогда она решила, что Серый точно больной, но попала в свои же силки и отказать не могла. Поэтому придумала серию испытаний как в сказке про «летучий корабль», пройти которые нормальный человек не в состоянии. Но это если нормальный. Как она меня потом благодарила за то, что я нашёл такого ценного сотрудника! Хотя и ценность его по прежнему оценивалась в ноль российских рублей. Это при том, что Серёга на всё потратил (с учётом отгулов, за которые он не получил зарплату) около моего месячного оклада в Артеке.
Короче, всё получилось. Мы были вожатыми отряда, состоящего из двенадцати человек возрастом 10-12 лет. Самый противный возраст, кстати.
В то время Аня жила в Москве, но перед самым моим отлётом как бы уточнила, у кого из своих читателей я остановлюсь. Подобный вопрос меня удивил, так как я соскучился и планировал провести с ней хотя бы один спокойный вечер. Но раз такие вопросы возникли, то, видимо, вечер придётся отложить на когда-нибудь потом.
Я прилетел в Москву и тусанул у своего гостеприимного кореша Лёхи, который специально для меня купил надувной матрац и пару раз чуть не убил, гоняя на своём болиде. И уже самым вечером, почти ночью у меня случился ещё один разговор с Аней:
— Нам опять не получится организовать машину в Шамаевку. Мы едем на электричке.
Такой ход дел меня вообще не удивил, но не постебаться я не мог.
— А «мы» это только крестьяне или ваше величество тоже?
— Куда ж я своих крестьян самих отпущу? И наше величество тоже.
«Вот это поворот!», подумал я и начисто забыл все издевательства, которые родились в моей одноглазой голове. Аня в электричке — это как… даже не знаю. Такого просто не бывает.
Аня ждала издёвок с моей стороны, но так и не дождалась. Я просто уточнил время и продолжил наслаждаться компанией своего кореша Лёхи. А утром он отвёз меня на Ленинградский вокзал, заработав по пути пару штрафов за превышение скорости.
Наверняка, Лёха хотел посмотреть на «ту самую Русинову», но, я уверен, он её не заметил среди типичных вокзальных обитателей. Я сам её еле узнал.
Аня стояла среди педагогов, с которыми нам предстояло снимать детское кино. И если летом трендом были короткие носки, то сейчас самым смаком было одеваться в так называемые парки. Парки — это куртки-пальто, совершенно бесформенные и неинтересные. У меня таких на даче есть несколько на случай, если нужно побить уголь для печки или вскопать огород, а уже холодно.
Но Аня превзошла всех. На ней вместо привычного длинного дорогого пальто и сапог на шпильке была спортивная болоньевая куртка, смешные зелёные колготки, ботиночки и удивительно безобразная шапка. Шапка скрывала Анины роскошные волосы и делала её похожей на симпатичного мальчика-итальянца лет пятнадцати.
Хотя у меня в голове тут же родилась сотня блестящих эпитетов, ни одного я не озвучил. Попрощавшись с Лёхой, я поздоровался с творческой интеллигенцией. Она включала Вадика, который был фотографом и оператором, Юру, который отвечал за весь звук в лагере и Артёма, который отвечал за всё, за что не отвечал никто. Формулировка непонятная, но именно так Тёма сам себя характеризовал.
Через полчаса мы сели в электричку. Причём слово «сели» здесь как бы эпитет. Мы совершили посадку. Стоя.
Если вы решили поехать из Москвы в Тверь ясным субботним утром, то лучше поиграйте на флейте или свяжите носочек. Ну или хотя бы понедельника дождитесь. Там не было даже стоячих мест. Мы ехали в тамбуре, набитом почти до отказа. Но никто не жаловался, даже наоборот. Концентрация творческой интеллигенции в замкнутом пространстве всегда рождает что-то интересное. Ехавшие с нами сначала стеснялись, а потом просто ржали вслух, слушая наши разговоры. Было очень клёво. Жаль только, Серёга с нами не поехал. Его, как самого ответственного, наградили возможностью сопровождать детей из Москвы во время заезда. Хотя трястись с ноющими школьниками 6 часов в автобусе — сомнительная награда.
Но самое интересное, что было в тамбуре — это Аня.
Я никогда не упоминал, но она не очень любила людей. Ещё с детства она была одиночкой и всегда стремилась избежать любых компаний. Хотя по иронии судьбы это было частью её работы. С больших встреч она всегда приходила разбитой и всегда нуждалась в уходе. В моём уходе. Я — единственный, перед кем она могла себе позволить быть искренней.
Так вот, видеть её среди толпы бабулек и колхозников искренне улыбающейся своими голливудскими зубами было волшебно и удивительно. Я искренне радовался, когда она начинала рассказывать что-то интересное, не стесняясь посторонних, когда гоготала и, в особенности, когда активно жестикулировала, задевая пассажиров и мило извиняясь перед ними. Казалось, что ей это даже нравится. А почему бы и нет? Почему обязательно портить себе жизнь из-за таких мелочей, когда ей можно наслаждаться?
Шамаевка встретила нас тленом и безысходностью. В Тверской области только-только закончился сезон дождей, а новый ещё не успел начаться. Всё было грязно-зелёного цвета. Даже корпуса, выкрашенные в весёленький оранжево-зелёный казались кислотно-депрессивными. Вот что происходит, когда долго не общаешься с детьми.
Времени отдохнуть у нас не было. Нужно было подготовить корпуса к холодному периоду и реорганизовать все рабочие пространства.
Из семи корпусов отапливалось четыре, и силы были распределены следующим образом: мы с Тёмой занимались творческими помещениями, Вадик с Юрой — жилыми. А Аня внезапно пошла готовить ужин. Я ожидал бутерброды из хлеба с хлебом, но не тут-то было! К девяти часам вечера нас ждал чудесный борщ с мясом и гречка с гречкой, потому что Юра был вегетарианцем. Ещё Аня нарезала летний салат и сварила всем кофе. Крепкий кофе на ночь может показаться чем-то странным, но в детском кино это совершенно нормальное явление. Кстати, пока у нас кофе-машина не сгорела, за месяц ушло почти 50 капсул.
Во время ужина мы обсуждали, как будем встречать детей, но меня это совершенно не интересовало. Мне было интереснее наблюдать за Аней. Её поведение для меня всегда было чем-то вроде книги, которую хочется перечитать снова и снова. Но на этот раз была почти новая и неизвестная книга, написанная тем же любимым автором. На этот раз история рассказывала не про железную леди, которая пойдёт на всё ради своего, а про милую и внимательную девушку с хорошим чувством юмора. Она не сидела с идеально ровной осанкой, а позволяла себе горбиться. Свои роскошные волосы она собрала в хвост, совершенно не стесняясь своей лопоухости. И ещё она не смотрела на всех свысока, как это обычно бывает.
Если раньше мы ссорились из-за всякой фигни, на которую нормальные люди вообще не обращают внимание, то последнее лето мы провели в жарких диспутах об организации труда. Она давила меня опытом, а я её знаниями, почерпнутыми в трактатах Форда и Тейлора. И меня жутко бесило то, что она даже не хочет представить, что может быть неправа. Я не столько настаивал на своей точке зрения, сколько предлагал хотя бы попробовать то, как это вижу я. Её методы, конечно, работали, но какой ценой? Я всегда последнюю неделю спал по четыре часа в сутки. Точно так же, как и все остальные. Самое смешное то, что Аня спала ещё меньше. Но упорно продолжала стоять на своём.
Сейчас же напротив. Она советовалась.
Нам всем (а не ей одной) предлагалось придумать, чем мы будем заниматься ближайшую неделю. Звучало несколько вариантов, но дальнейшего развития они почему-то не получили. Пока все обсуждали, я пошёл заварить чаю (так как кофе не люблю) и обратил внимание на чайный пакетик с британской символикой:
— Товарищи, а давайте сделаем британскую смену? — все притихли, ожидая продолжения. — Погода идеально подходит. И каждый день новый детектив в стиле Шерлока Холмса?
Впервые за много раз моя идея всем сразу понравилась, и её активно начали развивать.
А я всё продолжал смотреть на Аню. Она тоже пару раз с гордостью посмотрела на меня. А после попросила зайти к ней.
В комнате креативного директора горел одинокий светильник, слабо освещающий вспоротый чемодан, который я таскал по всему Тверскому вокзалу. Возле чемодана неаккуратно лежали Анины вещи. Увидь я хотя бы одну из них раньше, я бы никогда не подумал, что она принадлежит Ане.
Она сидела за столом и что-то читала.
— Коль, ты как?
Я удивился и почувствовал какой-то дискомфорт, как будто меня сейчас будут жалеть.
— Да обычно вроде. А что?
— Как мама? Сейчас у вас вроде перемирие?
— Да нормально. За курей переживает, чтоб не помёрзли. А ты почему спрашиваешь?
Аня присела рядом, но так, чтоб нашим глазам было сложно встретиться. Она легонько коснулась моего плеча, и между нами пробежала искорка.
— Коль, я хотела попросить прощения за наши ссоры и за свой эгоизм. Этим летом.
Я молчал. Не потому, что какие-то там эмоции переполняли меня, а потому что не понимал, что происходит. Она опять начала траву курить?
— Коль, мы с тобой ссорились этим летом часто. Извини. Я прочитала твой последний рассказ и поняла, насколько была неправа.
— Где неправа?
— Ну, — Аня уселась поудобнее, пару раз коснувшись моего плеча, — когда обижалась на тебя из-за Марины. Хоть меня и обидело то, что ты пошёл со своей проблемой к ней, я тебя понимаю. Иногда нужен посторонний человек, которому можно выговорить всё. Но постарайся в следующий раз со мной такие проблемы обговаривать.
Мне совершенно не нравился ни разговор ни тема, ни то, к какому настроению всё это приведёт. Нужно было менять тему.
— Ань, а ты к Жукерберг ревновала?
— Конечно! — ответила Аня чрезмерно возбуждённо. — Я её вообще не хотела на вторую смену брать.
— Ну и зря. Мы просто друзья.
Аня села напротив и посмотрела на меня как на маленького дурачка.
— Ты баран, Коля. Я видела, как она на тебя смотрит. Не как на друга.
— Сама ты баран. У неё есть любимый человек, и она не планирует его бросать.
— Коля, это не важно. Я же не говорю, что она с тобой сексом занималась или что-то такое. Но то, что влюбилась — можешь мне поверить. У неё на лице мысли были написаны. Это только ты, великий психолог, таких простых вещей не замечаешь.
В таких вопросах я предпочитал с Аней не спорить, даже если был уверен в обратном.
— Ну хорошо, допустим. Но мои-то помыслы перед тобой чисты?
— Чисты, — довольно улыбнулась Аня. — Мне приятно то, что ты не бегал за юбкой, которая чуть-чуть приподнялась. И у меня для тебя есть подарок.
— Какой?
— Тебе понравится.
— Ещё ни один твой подарок мне не понравился.
Аня немного смутилась, хотя и оценила юмор.
— Кстати, тот айпэд, который тебе так не понравился — очень удобная штука. Вообще не представляю, как раньше без такого обходилась. Зря отказался. Но сейчас точно говорю: это тебе понравится. Я сделала выводы и выбрала то, что нужно.
— Ты мне гитару наконец купила? — наивно спросил я.
— Нет. Гитара тебе не нужна.
— Ну да, конечно. Ты-то лучше знаешь, что мне нужно, а что — нет. Когда подаришь?
— Это от тебя зависит. Если будешь себя хорошо вести, то скоро. Если нет — себе оставлю до лучших времён.
— То есть ты меня решила подкупить?
От удовольствия Аня щёлкнула пальцами.
— Точно.
Я тоже растянулся в улыбке.
— Тогда знай, что у тебя это получилось. А теперь давай любовью займёмся?
Не дожидаясь ответа, я накинулся на Аню и начал её щекотать. Она боялась щекотки до коликов в попе, поэтому начала визжать и просить, чтоб я прекратил, а то услышат. А когда я прекратил, отдышавшись, начала щекотать меня. Я-то поверил этой коварной женщине, потому что не знал, что в корпусе кроме нас никто пока не живёт. А щекотки я боялся больше Ани раз в сто, поэтому верещал настолько громко, что нас могли услышать и в соседнем корпусе. Ане пришлось прекратить меня мучить и мы занялись другими интересными делами.
Проснувшись рано утром, первым делом я начал осматривать комнату на предмет того, где можно спрятать подарок. Хотя я не представлял, что это могло быть. Единственное, чего я тогда искренне желал — это квартиру в Ялте, русский паспорт и чтоб дома прекратили стрелять. Остальное было или вот-вот будет.
Аня всегда утверждала, что статус важнее всего. И что хорошо выглядеть — обязанность любого достойного человека. Я говорил, что видел кучу достойных людей, которым бы позавидовали многие обрыганы в убогости туалета. На что Аня говорила, что это такая хитрость, и что всегда есть какая-нибудь мелочь, которая выдаёт статус. Часы или цепочка. Может, часы?
— Коль, сколько времени? — сонно просопела Аня.
— Уже вставать пора. Хочешь чаю?
— Чаю? — Аня лениво раскрыла глаза. — Где ты возьмёшь чай?
— Сбегаю в столовую.
Аня закрыла глаза и, мечтательно улыбаясь, растянулась в постели:
— Тебе не лень вылезать из тёплой кровати и идти в мороз за чаем?
— Я хочу подарок скорее. — честно признался я. — Мне кажется, это будет что-то очень крутое. Это ж носки?
Аня сладко улыбнулась.
— Если я тебе скажу правду, ты же мне за чаем всё равно сбегаешь?
Мне понравилась шутка, поэтому я не стал спрашивать и побежал в столовую.
Там никого не было, поэтому никто не задавал вопросов «почему я в футболке и шортах?».
Аня оценила. Она вкусно чмокнула меня в щёчку, а потом попросила выйти, потому что будет одеваться. Зачем, спрашивается? Чего я там не видел? Или девушки, когда переодеваются, делают что-то ужасное, на что смотреть нельзя?
Во время завтрака силами творческой интеллигенции было разработано приветствие детей. Ночью приехал ещё несколько интеллигентов, среди которых самым интересным являлся Николай, который был вожатым, и по совместительству народным артистом. И ещё режиссёром какого-то московского театра. Именно он предложил обыграть приезд детей как прибытие следственной группы, которая должна расследовать убийство огромного плюшевого медведя. Всем понравилось, но потом пришла Аня и сказала, что убийство — это жестоко и что маленькие дети могут по этому поводу закатить истерику. Ведь многие из них здесь уже были и очень любят это несчастное животное (о чём говорят многочисленные швы недостаток ваты внутри). Все согласились, и было решено сделать убийство, но не убийство.
Посреди плаца красным и жёлтым скотчем огородили периметр, как в голливудских детективах, мелом нарисовали силуэт двухметрового медведя и наляпали в области головы красным джемом. Типа кровь или мозги. А рядом положили маленькую кастрюльку измазанную тем же джемом.
Дети приехали на полчаса раньше, но мы провели всё достойно. Мне была отведена роль тупого полицейского Лестрейда, и я должен был всех приветствовать и провожать к месту преступления. Выгнав всю молодёжь из автобуса, я наконец-то увидел Серого, который проверял автобус на предмет забытых детьми вещей. Мы с ним крепко обнялись и пошли наружу. Хотелось много чего обсудить, но не было времени. Я должен был играть роль полицейского-идиота и постоянно мешать Николаю, по совместительству Шерлоку Холмсу. За что получал в свой адрес острые шуточки. Причём Николай был народным артистом не просто так. Он говорил свои остроты настолько натурально, что я серьёзно обижался. Хотя и понимал, что это всего лишь игра.
Детям предлагались доказательства, а они делали экспертные заключения. Было особенно здорово, когда Николай попробовал мозги с кастрюли на вкус и предложил попробовать детям. А ещё было здорово наблюдать за тем, как на это всё смотрел Серёга. Ему как будто самому двенадцать было.
Я очень переживал из-за того, что ему здесь могло не понравится. Всё-таки, он немало пережил, немало вложил и немало потерял. И всё это с моей подачи. Одной из задач этой смены я ставил сделать так, чтоб Серёге здесь было круто.
После традиционного поднятия флага нам с Серёгой дали отряд и отправили в корпус.
Дети смотрели на нас немного подозрительно, но всё же как на тех, кого стоит слушать. Наверное, потому что мы с Серёгой держались абсолютно уверенно. Хотя и не представляли, что делать с двенадцатью детьми. Ведь совершенно не важно, знаешь ты, что делать или не знаешь — если у тебя вид знающего человека, за тобой всё равно пойдут люди. Даже если ты говоришь сферический бред, но держишься уверенно (как тот же Кличко), люди всё равно будут думать, что ты знаешь, что делаешь.
Распределив всех по комнатам, мы с Серёгой организовали наше первое общеотрядное мероприятие: ЗНАКОМСТВО.
Собрав всех в холле, мы начали играть в «снежный ком». Суть игры заключается в том, что участники садятся в круг, и каждый по очереди должен назвать имя всех, кто был до него и потом своё. К имени нужно прилепить ещё какую-то характеристику, которая начинается с той же буквы, что и имя. Например «Коля-Кинематографичный». Следующий говорит «Коля-Кинематографичный», «Серёжа-Самый ». Вожатые умные, поэтому всегда начинают игру. Самый же сок начинается человеке на десятом, который забыл половину всех, кто был до него. И чем дальше, тем веселее. Суть игры заключается в том, что когда имя произносится много раз, оно легче запоминается. А ещё в таких играх дети неплохо показывают свой темперамент. Сразу видно тех, кто стесняется, видно тех, кто открыт. А ещё видно лидера.
Найти лидера — одна из первостепенных задач вожатого.
Глупый вожатый будет пытаться командовать всем сам, а умный построит внутри отряда иерархическую систему и будет просто отдавать поручения лидеру, корректировать курс и давать леща тем, кто вносит смуту и хаос.
Лидеров оказалось целых два, причём они совершенно не кофликтовали друг с другом. Это были прелестные девочки Даша и Настя. Во-первых, они не ждали с ужасом своей очереди, а внимательно следили за остальными, а во-вторых, тихонько подсказывали, если кто-то начинал тупить.
Самым страшным в тот день был обед.
По традиции первый обед накрывают вожатые, потому как дети только приехали и ничего не знают. Оказывается, накрыть на четырнадцать человек — не такая уж и простая задача. Самое обидное, что когда мы с Серёгой сели за стол, все уже допивали чай. Было немного обидно, но я понимал, что сам виноват, и что уже с сегодня нужно приучать отряд к автономности и дружности.
Серёга предложил мне напрячь малых отнести всю посуду на мойку, но я в ответ предложил сделать это самостоятельно, чтоб использовать потом. Так и сделали.
Пока все разбирали вещи, мы с Серёгой наконец-то смогли сесть и спокойно поговорить.
Мы распластались на приятных кожаных диванах, потому как реально устали. За полтора часа нам задали миллион вопросов, на половину из которых мы не знали ответа, но всё равно ответили. Ещё мы организовали обед и расселение. Мы уже были большими молодцами.
— Ну как ты? — спросил я Серёгу.
— Да нормально. Дрыхнуть только хочется. Мы ж в пять утра выехали.
— Так иди, поспи. Я пока подежурю. У тебя часика два есть до полдника. Давай, дуй. Нам сегодня нужно будет выложиться на вечернем мероприятии.
Серёга не стал упираться и пошёл в нашу комнату. А ко мне подошла Соня.
Соня была вожатой младшего отряда, с которым мы делили корпус. Помимо вожатой Соня заведовала художественной мастерской. Она была очень красивой девушкой с внешностью русской аристократки XIX века. У неё было чуть пухлое детское лицо с милейшими щёчками, красивые длинные волосы пшеничного цвета, а ещё у неё были самые красивые в мире брови. Я как-то работал администратором салона по дизайну бровей и немного в этом разбираюсь. Так вот у Сони брови как будто бы проектировались ведущими дизайнерами, а рисовались с помощью лекал самыми выдающимися художниками. А ещё у неё были очень добрые глаза. И сама она была очень доброй. Я знал её с лета, но ни разу не видел, чтоб она злилась. А даже если она злилась, получалось у неё это очень по-доброму.
Соня упала на диван и закатила глаза:
— Коля, убей меня. Я с ними только два часа, а мне уже повеситься хочется.
Я рассмеялся, хотя понимал, что это может быть не очень смешно.
— Расслабься. Самое страшное позади. Дальше будет только лучше.
Соня посмотрела на меня с благодарностью и по-дружески обняла. Ей было тяжело и она просто нуждалась в понимании и поддержке.
В этот момент зашла Аня. Я ожидал, что она презрительно посмотрит на меня и молча пойдёт к себе. Но она снова меня удивила. Немного растрогавшись, она присела к нам на диван.
— Ну, как дела? — спросила она у Сони. — Живая?
— Ой, не знаю, Ань. Мне кажется, если я ещё и художником буду на картинах, меня точно не хватит.
Аня по-матерински взяла Соню за руку.
— Сонечка, хорошая моя, ты поменьше переживай. Если что, Коля тебя заменит. К тому же у тебя есть замечательный напарник Артём. Мы тебя в беде не бросим. Ты, главное, не держи в себе. Если вдруг будет тяжело — говори. Придумаем что-нибудь.
— Спасибо, Ань, — сказала Соня и обняла свою руководителя.
Это было очень странно.
Если людей Аня просто недолюбливала, то девушек она конкретно не любила. А красивых девушек прямо-таки ненавидела. Понятно, что Соня — педагог, а Аня её непосредственный начальник. Но вот такой искренней доброты я никак не ожидал.
Я посмотрел на Аню, транслируя в мыслях фразу «Девушка? Кто вы такая? И где Русинова?». Но девушка только хитро улыбнулась и ушла к себе. А через пару минут из части корпуса, где жил младший отряд, послышался мощный детский рёв. Соня как будто бы сдулась на секунду, но потом обратно наполнилась верой в себя и пошла в ад событий. Я тоже пошёл, потому что детские конфликты — это всегда интересно.
— Он сказал, что я бомжиха! — ревела какая-то совсем маленькая девчушка лет семи, показывая пальцами на мальчика постарше, которого я запомнил с самой первой смены. — Он сказал, что я бомжиха, А-а-а-а!
Тёма с Соней размышляли, как поступить, и я решил вмешаться.
Аккуратно я взял ревущую девочку на руки и начал потихоньку убаюкивать.
В то же время я обратился к Герману:
— Герман, будь любезен, назови меня бомжом?
Герман понимал, что его сейчас будут ругать, поэтому на всякий случай приготовился плакать. Он часто так делал, поэтому довёл этот навык до уровня рефлексов. Мой же вопрос его поставил в тупик.
— Герман, — напомнил я, — назови меня пожалуйста бомжом. Точно так же, как ты вот это милое создание назвал.
Я немного подбросил милое создание вверх и оно довольно захихикало.
— Но вы же не бомж? — с надеждой спросил Герман.
— А это не важно, — по-доброму улыбнулся я, — просто назови и всё. Я очень хочу это услышать. Тебе жалко что ли?
Герман виновато посмотрел мне в глаза и тут же отвёл взгляд. Потом ещё раз посмотрел. На этот раз надолго. Он понял, что просто так я от него не отстану и что проще сделать то, что просят. Ещё он понимал, что попадает в западню, но совершенно не понимал в какую.
— Вы бомж.
Герман виновато посмотрел на своих вожатых. Они не очень понимали, что происходит, но делали важный и недовольный вид. А я отдал уже улыбающуюся девочку Тёме, пожал Герману руку и отправился к своим детям. Нужно потихоньку присматриваться к ним.
Первой на очереди была комната мальчиков.
Увиденное мной меня нисколько не удивило.
Молодые люди лежали на застеленных кроватях. Трое из них пристально вглядывались в свои телефоны, а четвёртый (самый маленький) что-то писал в пухлой тетради.
— Молодые люди! Ближайший час можете посвятить отдыху. Если кто-то хочет, можно поспать. Может, возникли какие-то вопросы? Вам ничего не нужно?
Молодые люди не посчитали меня достойной альтернативой своим мобильный устройствам. Только самый маленький отвлёкся от пухлой тетрадки.
— А можно будет свой сценарий предложить? Мы же будем кино снимать? У меня в голове тысячи историй. И я постоянно придумываю новые.
— Не можно, а нужно. Только «тысяча» это слишком много. Мы за неделю не сможем снять тысячу фильмов. Выбери один, но самый лучший. И, когда будет питчинг, расскажешь всем. Договорились?
— А можно будет сегодня всем рассказать после тихого часа? Хотя бы пару?
— У нас сегодня есть важные дела. Но если ты считаешь, что твои рассказы действительно достойны этого времени, то я только за. Может, даже один поставим вечером.
Мелкий на несколько секунд уставился в тетрадь.
— Ну, хорошо. Я подумаю и потом скажу.
— Подумай, — закрыл диалог я и вышел.
Блин. Лучше бы они орали и подушками дрались. Что за отряд? Может, у девочек лучше?
Предварительно постучав в первую девчачью комнату, я дождался разрешения и зашёл.
Девочки аккуратно потрошили свои необъятные чемоданы и раскладывали всё по полочкам.
— Девочки, всё хорошо? Может, вам что-то нужно или что-то непонятно?
— Нет, всё хорошо, — вежливо ответила Настя, которая лидер.
— Да, нам всё нравится, — подхватила Даша.
Я ласково улыбнулся.
— Это пока что. Не обольщайтесь.
Девочки оценили шутку и начали хихикать, продолжив заниматься своими делами.
А я направился в третью комнату.
Благосклонная судьба понимала, что с таким хорошим отрядом я помру со скуки, поэтому всё веселье сконцентрировала в комнате №8, которую я потом прозвал «Очаг хаоса и беспредела». А ещё позже «комната №8» стала нарицательным и не нуждалась в каких-либо метафорах.
Когда вошёл, сам удивился. У меня много друзей-разгильдяев, чьи жилища запросто можно снимать в кино как убежища, пережившее войну. Я и сам такой. Поэтому удивить меня сложно. Но комната №8 дала мне понять, что я в этом мире ещё ничего не видел.
Везде, абсолютно везде где только можно и даже там, где нельзя, лежали вещи. Самые разные: кофточки, плойки, футболки, плюшевые медведи, ботиночки, книги. Я даже пару лифчиков заметил. А ещё была куча всяких тюбиков и баночек с красивыми рисунками.
Девочки сидели на кроватях. Первая, рыженькая, имя которой я не запомнил, плела из бисера какую-то бижутерию. Вторая, светленькая с красивыми голубыми глазами, ела шоколадку. По валявшимся рядом обёрткам и вымазанному рту было понятно, что это не первая. Эту я запомнил сразу. Её звали «Яна».
— Яна, ты не наелась на обеде? — спросил я с самой доброй в мире интонацией.
Яна застыла с набитым ртом, попыталась что-то сказать, но не смогла, потому что рот был забит. Наспех прожевала, с трудом проглотила и замотала головой в стороны.
— Нет, наелась. Очень вкусно было.
— А почему батончики трескаешь? — спросил я чуть более жёстким тоном, но не переставая излучать вселенское добро.
— А мне нужно сладкое постоянно есть. Мне доктор прописал.
— Анорексию лечить?
Яна и вправду была худенькой.
— Нет, у меня недостаток сахара в крови.
Яна вопросительно посмотрела на меня. Как будто ждала чего-то плохого. А я немного задумался.
Вчера вечером я бегло просмотрел анкеты своих подопечных — ничего такого не было. Пара астм, аллергия на киви и боязнь мышей. Да и странно как-то. Даже если человеку нужна глюкоза, нужно фрукты есть. На худой конец глюкозу в таблетках. Но точно не шоколадки.
Но в любом случае нужно быть душкой. Лучше сейчас показать безоговорочное доверие, а потом вставить хороших пистон, чем сейчас ошибиться и обвинить ребёнка ни за что.
— Хорошо, Ян. Я попробую для тебя в столовой отдельно сладкого попросить, чтоб не усугублять твои страдания.
Яна довольно улыбнулась. Слишком довольно. Точно сочиняет. По глазам видно.
Третьей была чёрненькая девочка, имени которой я тоже не запомнил. Или Ксюша или Света.
Ксюша или Света сидела на своей кровати и тихонько играла на флейте. Учитывая обстановочку вокруг, это было и удивительно и смешно и непонятно.
— Девочки, — начал я. — У меня будет к вам большая просьба.
— Какая? — спросила Яна.
— У нас в лагере есть такая традиция. Соблюдать чистоту. Я понимаю, что есть разные устои, и что у вас дома так скорее всего принято и что вы привыкли жить, когда вокруг всё валяется, но я всё же попрошу вас навести здесь хотя бы какое-то подобие порядка. Договорились?
Девочки не поняли моей тончайшей издёвки.
— Вообще-то у меня порядок в комнате всегда, — начала оправдываться рыженькая, — просто только приехали, ещё не успели навести порядок.
Я улыбнулся. Но не хитро, а как идиот. Чтоб думали, что я идиот.
— Ну и прекрасно. Тогда у вас есть полчаса чтоб прибраться. А потом мы будем заниматься другими делами.
— Какими? — спросила Яна с какой-то очень странной интонацией, как будто ей было совершенно неинтересно, но спросить она была обязана.
— Есть такая вещь как «общеотрядное дело». Вот у нас будет общеотрядное дело.
— А что это такое? — спросила Яна всё тем же голосом.
У меня начало складываться впечатление, что у неё просто потребность задавать вопросы без всякой цели.
— Это когда вы всем отрядом делаете что-то.
— А что мы будем делать?
Я понял, что нужно самому переходить в наступление.
— А что бы ты хотела?
Яна растерялась.
— Не знаю.
— Ну, тогда подумай, и вместе обсудим. Хорошо?
— Хорошо, — согласилась Яна и развернула новый батончик.
Наверное, это был четвёртый или пятый. А мне потом её диатез лечить.
Я ещё раз напомнил девочкам, что нужно привести комнату в порядок и пошёл к себе.
Серёга сладко дрых на своей койке, а я тихонько уселся на свою.
Почему-то стало страшно.
Я понял, что не знаю, что делать дальше. Вот конкретно сейчас. Двенадцать штук детей через стенку сидят без дела. А это критическая масса в терминальном состоянии, после которого идут сломанная мебель, увечья, хаос и то, что Аня разочаруется во мне как в гениальном педагоге.
До конца тихого часа был ещё целый час.
Конечно, можно было бы придумать что-то интересное, но я не хотел начинать без Серёги. Мы же команда. А если вожатые не будут дружными, то про дружность в отряде можно и не вспоминать.
Можно было сходить к Юре, поспрашивать у него что-то интересное про сведение и аранжировку, но он жил в другом корпусе, а оставлять детей было как-то боязно.
А вот к Ане зайти можно.
Когда я зашёл, она переодевалась и чуть испугалась, потому что была в одном нижнем белье.
Не дожидаясь комментариев, я закрыл дверь на замок и присел на диван.
Натянув тёплый уютный свитер почти до колен, она присела рядом.
— Ну как отряд?
— Скучный. Слышишь?
Аня прислушалась.
— Что слышу?
— Визги, крики?
Аня ещё раз прислушалась и вопросительно уставилась на меня.
— Вот именно, моя дорогая. Ничего этого нет. — я неуютно поёрзал. — Это странно. По крайней мере меня настораживает.
Аня улыбнулась.
— Не переживай, они только приехали. Шесть часов дороги. Пусть отдохнут, не волнуйся. Будут тебе и драться и кричать, потерпи до завтра.
Аня аккуратно прижала меня к груди и мягко начала гладить. Я не ожидал такой реакции, немного испугался, но почти сразу закрыл глаза от удовольствия.
— Ань, а я тебе говорил, что всегда знал, что мою любимую будут звать Аней?
Аня хихикнула:
— Нет, не говорил. Почему?
— Знаешь, что такое «анима»?
— Мультики японские?
— Нет, это аниме. А анима — это женская душа. Точнее, женское начало души. В каждом из нас есть женское и мужское начало. Анима и анимус. Но в мальчиках больше анимуса, а в девочках анимы. Как бы две половинки. А когда мальчик и девочка вместе, то их анима и анимус образуют одно целое и получается гармония.
— А причём тут то, что твоя любимая будет зваться Аней?
— Не знаю. Просто я знал это и всё. Я ж писатель. Я хорошо чувствую слова. Даже не слова, а звуки. И мне всегда нравились звуки, из которых состоит твоё имя. «А-а-аня». Вот послушай: анима, ангел, АН-24. Мне просто приятно говорить это вслух. И слышать тоже. Если бы мы жили вместе, я бы чаще произносил твоё имя вслух. Это было бы чем-то вроде вредной привычки. Такие как бы порции микрорадости.
Аня довольно замурчала.
— Мне кажется, если бы мы жили вместе, ты бы эти звуки ненавидел уже через месяц.
— Возможно, — согласился я, — но через месяц и один день снова любил бы по уши.
Я открыл глаза и увидел, как Аня улыбалась. Давно её такой счастливой не видел. Захотелось её поцеловать.
— Коль, погоди-погоди, — начала противиться Аня.
— Ну чего ты. Давай, — продолжал настаивать я.
— Ну Коль, давай потом, — противилась Аня на словах, а сама с трудом скрывала чувства, которые давно уже просились наружу.
— Потом у меня дети будут орать и убивать друг друга, — сказал я и приступил к действиям, при которых говорить вслух уже нельзя.
И в тот же момент откуда-то из глубины корпуса послышался девчачий визг, такой, как будто девочки нашли у себя в комнате разложившийся труп.
Крепко поцеловав Аню напоследок, я вышел наружу и направился на звук. Крик звучал из комнаты хороших девочек. Вместе с криком кто-то громко смеялся и ещё была слышна беспорядочная болтавня.
— Что случилось?! — спросил с ходу я, расталкивая девочек из восьмой комнаты, которые тоже прибежали посмотреть.
Даша-лидер стояла на кровати, визжала и пальцем показывала на серый комок, который бегал по полу. Стоявшие рядом мальчики заливались от смеха, а девочки пытались успокоить Дашу, хотя подходить близко не решались.
Я вслушался в царящий хаос. Хаос сообщал:
— Даша, не бойся! Это же просто мышка! — говорили девочки, сидя на кроватях с ногами.
Я подошёл к бегающему пушистому комку и взял его в руки. Это была игрушка, очень похожая на настоящую мышь. Она пищала, быстро перебирала механическими лапками и виляла хвостом. Парни почему-то перестали смеяться и сделали вид, как будто их сейчас будут бить.
— Чья идея? — спросил я, показывая на мышь.
Спрашивал я по-доброму. Так, как будто хотел похвалить.
Один из парней (Сергей) несколько раз поднял глаза, чтоб удостовериться, что я не в ярости. Было интересно наблюдать за тем, как у детей рвётся шаблон. Они же ждут, что их сейчас угнетать будут. А всё наоборот
Все молчали.
— Ну алё, товарищи? Чья идея, спрашиваю? — спросил я снова, чуть более раздражённо, но всё равно без какой-либо претензии на дальнейшие унижения.
— Моя, — виновато поднял руку Дима.
Я немного удивился, потому что думал, что это дело рук Серёги, и что это он у нас тёмная лошадка и неявный лидер.
— Красавчик! — довольно пожал Димину руку я. — Откуда узнал, что Даша мышей боится?
— А мы с ней в одном классе учимся, — уже увереннее сообщил Дима.
— И часто вы так над несчастной? — спросил я и с сожалением посмотрел на Дашу.
— Ну, бывает, — застенчиво признался Дима и тут же засмеялся. — И она каждый раз боится и орёт как резаная! Гы-гы-гы!
Дима засмеялся, и я тоже заржал. Он думал, что мне показалось комичным то, что издеваются над несчастной девочкой, а я на самом деле смеялся с того, что он думает, что очень остроумный.
— Ну, хорошо. А теперь помоги Даше слезть с кровати и попроси у неё прощения.
Дима, который уже записал меня в «нормальные пацаны», немного удивился. И опять начал смеяться, очевидно предположив, что я пошутил. Но я не пошутил и своим видом дал понять, что пока он не извинится, я от него не отстану.
Кое-как подав руку, Дима помог Даше слезть и выдавил натянутое «извини». Даша была сильно обижена, поэтому от комментариев отказалась.
— Друзья, хочу рассказать вам историю. Она случилась с отрядом моего друга в Артеке. Очень похожая на вашу. Вам интересно?
Было не интересно. Но Настя почему-то выявила особое любопытство, и внимательно начала слушать, усевшись прямо передо мной. Это возымело некий эффект и я хотя бы частично, но завладел аудиторией.
— Так вот. У нас есть такая «легенда про Белую Леди». Как будто некая белая леди ходит по Артеку и до усирачки пугает юных пионеров.
Парням понравился оборот «до усирачки», и они его тут же принялись повторять, демонстрируя изысканный поэтический вкус.
— И очень много шутников набрасывали на себя простыню, брали фонарик и ходили пугать своих соседей. Утром у кого-то обнаруживалась не очень чистая простынка или фингал на поллица. Или гематома на ползадницы. Но однажды произошло действительно страшное.
Краем глаза (который не пластиковый) я заметил, что почти все меня слушают. Было сложно не ржать, но уроки актёрского мастерства от Ани не прошли зря.
— Никто даже не подозревал, что может произойти что-то страшное. Все ж как думают? Напугаем, посмеёмся, и спать. Ну, поругает вожатый утром. Ничего плохого не будет. Так вот двое молодых и предприимчивых людей решили сделать всё на высоком уровне. Они уже несколько раз приезжали в Артек и имели некий опыт в этом деле. Поздно вечером, уже после отбоя они пришли к своим соотрядникам и начали рассказывать про то, как Белая Леди приходит по вечерам, а утром обнаруживается маленький детский трупик. Причём рассказывали они в лучших традициях лагерных страшилок. Со свечкой и шёпотом. А в отряде был мальчик, который страшно призраков боялся. Они как раз к нему и пришли. Вроде бы взрослый, лет пятнадцати, крупный такой, бугай, а всё равно как маленький кутался под одеяло, когда что-то подобное слышал. Где-то к часу ночи все разошлись спать. И только этот несчастный никак не мог уснуть. Ему казалось, что вот-вот за ним придёт Белая Леди и заберёт его душу. Вместе с мозгами и всем остальным. И вот он уже почти заснул, как услышал легонький стук в окне. «Неверное, ветер», подумал он и не стал вставать из кровати. Хотя и снова начал бояться. Он смотрел на стену комнаты, на которой отражался свет уличного фонаря. Внезапно на стене появилась тень, напоминающая человеческую, только очень худую. Будто скелет. Мальчик начал нервничать ещё сильнее. Он понимал, что, скорее всего, это что-то обычное. Но в окно посмотреть не решался, — я оглядел всех. Все внимательно смотрели на меня. — В окно ещё раз постучали. На этот раз настойчивее. И вдруг свет уличного фонаря потух. В комнате стало абсолютно темно. Мальчик забрался под одеяло с головой и зажмурился настолько сильно, насколько мог. Сквозь шуршащее одеяло он услышал шаги, которые подходили всё ближе и ближе. И вот, шаги подошли совсем близко. Мальчик понял, что совсем рядом с ним кто-то стоит. Его сердце сжалось и он почувствовал, как холодеют руки. Ему казалось что совсем немного, и сердце вообще перестанет биться. Он понимал, что ещё совсем чуть-чуть, и страх парализует его полностью. Он собрал всю силу в кулак, и, не открывая глаз врезал тем самым кулаком в пустоту. Кулак напоролся на что-то твёрдое. Очень похожее на лицо. А ещё послышался сдавленный крик… — я внимательно осмотрел всех. Все смотрели на меня с открытыми ртами. — Мальчик открыл глаза и с трудом в темноте увидел… — я выждал паузу, — своего ВОЖАТОГО. Вожатый валялся на полу и держался за голову. «Ты что, больной?», спросил его вожатый, с трудом сдерживая злость. И мальчик рассказал ему всё как есть. Приложив лёд, мой друг быстренько побежал на улицу и словил двух клоунов, которые, к слову, продолжали стучать в окно и уже заготовили простыню, надетую на швабру. На следующее утро все трое вместо купания в море мыли посуду в столовой, а вместо футбола чистили картошку. На весь лагерь. А мой друг ходил почти месяц с гематомой. И ему очень повезло, что с глазом ничего страшного не произошло. Как у меня, например, — для подтверждения я потыкал пальцем в пластмассовый глаз, отчего половина отряда чуть не упала в обморок. — И вот что я вам скажу, друзья. Я не против розыгрышей, даже наоборот за. Но при условии, что смешно потом всем, — Я выпрямился и сделался серьёзным. Многие повторили за мной. — Если ещё раз я узнаю, что кто-то кого-то пугал, я сделаю две вещи. Во-первых, шутники получат административные работы в наказание, а, во-вторых, я лично их ночью напугаю до такого состояния, что одной обписяной простынкой не отделаетесь. Все меня услышали?
— Коля, а что у вас с глазом? — робко спросила Настя.
Очень плохо то, что они запомнили про глаз а не про то, что я их напугаю. Ну ничего.
Ещё раз потыкав в глаз пальцем, чтоб как бы убедиться, что с ним действительно что-то не так, я снова уставился на всех.
— Расскажу, если будете душками. Три дня без залётов, и эта леденящая душу история ваша. И вообще. Ваш вожатый спит, а вы тут орёте. Как не стыдно?
— Ну я просто мышей боюсь, — виновато опустила глаза Даша.
— А ты бойся, но молча. О! Хочешь, отучим тебя от этого страха? — я протянул Даше игрушку, но ребёнок опять попятился на койку. — Смотри, Даш. Сейчас я рядом с тобой сяду. Мышь будет у меня в руках. Я не буду её ни кидать, ни заставлять тебя гладить. Просто рядом посижу. А игрушка у меня в руках будет. Ты будешь в полной безопасности. Идёт?
— А может, лучше не надо? — сжалась в комок Даша.
— Даш, — начал я очень по-доброму. — Если захочешь, мы излечим твой страх. До конца смены управимся. Через неделю ты вообще не будешь бояться ни мышей, ни крыс, ни даже вьетнамских тушканчиков. Но для этого придётся делать неприятные вещи. Иногда. Но это только если ты захочешь. Если нет — никто никого не будет заставлять.
Даша посмотрела на меня, а потом на остальных. Всем было интересно и все ждали её реакции. Она не хотела видеть рядом с собой мышь, но отказываться было ещё более неловко.
— А вы точно не будете заставлять её трогать?
Я улыбнулся светлой материнской улыбкой.
— Даш. Да и вообще все. Прошу запомнить одну простую штуку: я не хочу никому здесь делать неприятно. Если я вдруг буду делать вам плохо, вы меня не будете любить. А я хочу, чтоб вы меня любили. Потому что вас я уже немножечко люблю. Особенно Димончика. Поэтому могу вас уверить: всё, что я буду делать, направленно на то, чтоб вам здесь было хорошо. Если вдруг вы посчитаете, что я где-то неправ, или вас что-то будет огорчать, скажите мне обязательно. Я ведь тоже могу ошибаться и мне нужна ваша помощь.
Посмотрев Даше в глаза я ещё раз попросил присесть рядом. На этот раз она мне доверилась. Хоть ей и была неприятна мысль о том, что рядом будет находиться мышь, она понимала, что я — тот, кто будет заботиться. Она посмотрела мне в глаза и подвинулась. Я присел рядом. Все с интересом наблюдали за тем, что будет дальше. Мне и самому было интересно, что будет дальше. Но, пока я не придумал, и нужно было тянуть время, параллельно отвлекая Дашу от страшных мыслей.
— Друзья, а как вы думаете, чего больше всего боюсь я?
— Высоты? — спросил кто-то из мальчиков.
— Пауков! — предложил кто-то из девочек.
— Бабайку! — предположил Димон, и все захихикали.
Я продолжал улыбаться спокойно и умиротворённо.
— Я больше всего боюсь, что я вам не понравлюсь. Что я сейчас выйду за дверь, а вы начнёте говорить, что я какой-то не такой. Я очень из-за этого переживаю. Я очень хочу быть хорошим вожатым, но боюсь, что у меня не получится.
Дети смотрели на меня по-разному. Пацаны с непониманием. Некоторые девочки смотрели как на больного, но нужная мне аудитория, а именно Даша и Настя смотрели очень заботливо. Как дочки папы, который с бодунища пытается приготовить яичницу и не может попасть ножом по яйцу, а попав, не попадает в сковородку.
— Коля, вы нам нравитесь, — по-доброму призналась Настя.
От радости я почувствовал, как потеплело в животе.
— Но это только ты так говоришь. А остальные не любят.
Остальные почувствовали, что их мнение играет какую-то роль, начали довольно улыбаться и подтверждать слова Насти.
— Ну, хорошо, товарищи. Обнимашки пока устраивать не будем, а то меня Серёга будет ревновать к вам. Он тоже очень переживает. Вы его тоже подбодрите по возможности. Кстати, вы знаете, как он сюда попал? Он вам ещё не рассказывал?
Дети отрицательно но с любопытством закивали. И я рассказал им всю историю начиная с момента, как я стал писателем и до момента, когда мы уговаривали Аню, чтоб Серёга поехал. Вообще-то хотелось сказать, что я Ане поставил серьёзный ультиматум, но тут опять профессиональная этика. Если она главная, она должна быть главной и у детей. Но она с детьми практически не работает, поэтому детям это осознать сложно. Она-то со взрослыми только контактирует. А ещё я планировал использовать Аню как последнюю инстанцию. Как внешний рычаг давления. Допустим, когда дети начнут буйствовать, можно не заставлять их вести себя тише (и тем самым давить на них), а напугать Русиновой. Чтоб она была чем-то вроде злого директора или клизмы. Поэтому я ещё немного приукрасил образ Ани, добавив к её описанию ещё жестокости и деспотичности.
Я настолько увлёкся сочинительством, что не заметил, как в комнате появился ещё один слушатель. Точнее, я заметил, но на словах «…товарищи, будьте бдительны. Если вдруг Анна Александровна вас застукает за чем-то эдаким, то будет угнетать по самые не балуй. Ой, Анна Александровна… здрасте».
Анна Александровна взяла стул и с невозмутимой улыбкой присела рядом со мной.
Боясь смотреть в её сторону (благо она села слева, а у меня слева слепая зона), я выругал взглядом детей за то, что они не предупредили о надвигающейся беде.
Я чётко понимал как и где накосячил. Единственным слабым оправданием, было то, что когда-то давно, когда у меня ещё не было айфончика, Русинова сама утверждала, что подчинённых нужно держать в страхе.
— Коленька, а что вы тут про меня рассказываете? — явно провоцировала меня Русинова. Коленькой я разрешаю называть себя только трём людям на Земле. И Ане пока ещё нельзя, кроме вот таких случаев.
— Анна… Александровна… может, мы лучше не при детях?
— Отчего же, Коленька? Дайте я вас поугнетаю. Я же это так люблю делать!
Весь ужас был в том, что я не понимал, издевается ли Русинова по-доброму или действительно обиделась.
Дети смотрели на меня с пониманием и сочувствием. И даже хотели чем-то помочь. Но не знали, чем.
— Ну Анна Александровна. Ну извините меня. Я был неправ. Просто дурачился, — начал оправдываться я. — Но вы же понимаете, что чем больше вы меня сейчас будете угнетать, тем больше я буду оказываться прав? А это вам не на руку.
Русионва задумалась и, улыбаясь, покивала головой. Дети тоже хихикнули.
Пока у неё было хорошее настроение, нужно было быстренько реабилитироваться.
Я обратился к детям.
— Дети мои, не смотря на то, что Анна Александровна — самый страшный в мире ужас, который может с вами здесь приключиться, она самый милый и добрый в мире арт-директор. Я её просто обожаю!
— А вы вместе типа? — спросила Яна.
На этот нетривиальный вопрос мы с Анной Александровной не можем ответить очень давно. Мы глупо смотрели в стороны как пойманные воришки. Хотя я и сказал «КОНЕЧНО!», это звучало скорее как ирония. Затем, Аня попросила прощения и удалилась.
— А вы что, правда встречаетесь? — начали дети.
— Да с чего вы взяли?
— Коля, нам не пять лет, — ответила Даша.
— И мы смотрим сериалы, — добавила Яна.
Все захихикали, а я вздохнул.
— Дорогие мои дети. В трёх книгах, которые я написал, я сам для себя пытаюсь ответить на вопрос вместе мы или нет.
— А вы её любите? — спросила Настя.
Всем было интересно узнать ответ. Дети обожают подобные шуры-муры, но обсуждать их крайне непрофессионально. Поэтому пришлось включить демагога.
— Ребята, — добродушно посмотрел на всех я. — Думаю, вы согласитесь, что обсуждать другого человека за его спиной не очень хорошо.
— Так давайте Анну Александровну сюда пригласим? — предложил Яна.
Я засмеялся, но оказалось, что это не шутка. Дети смотрели на меня серьёзно.
— Товарищи. Я вас попрошу посидеть пока тихо, а сам к Анне Александровне пойду. Мне кажется, я ей сейчас нужен больше, чем вам. Хорошо? Только не подведите меня.
Все одобрительно закивали, а я пошёл к Ане.
У себя её не было. Пришлось обуться и прогуляться в офис. Там её тоже не было. Наверное, курить пошла. Зараза.
До полдника оставалось полчаса, и я вышел на улицу.
Даже если я быстро найду её, поговорить всё равно не получится. Это если найду. А если её понесло куда-нибудь далеко, то я обречён на провал.
— Бульк! Аня, приём? — вызвал я по рации.
Никто не ответил.
— Анна Александровна, прём.
Снова ничего.
Радиус у рации около километра, а она так далеко не могла уйти. Значит, просто игнорирует.
— Товарищи, кто нашу любимую начальницу видел?
— Слушаю, — вдруг сухо ответила Аня.
— Ань, мне нужно у тебя уточнить план-график на сегодня. Что после полдника?
— Все сидят со своими любимыми детьми. Завоёвывают авторитет и готовятся к вечернему мероприятию.
Её слова немного кольнули, но всё же были справедливым наказанием.
— А по завтра? У нас же фотоквест запланирован. Ты говорила, что тебе помощь нужна будет.
— Нет, спасибо, не хочу тебя отвлекать. У вас сейчас оргпериод. Очень важно наладить контакт с детьми.
Я немного подумал.
— Ань, ну давай поговорим нормально.
Аня тоже выждала паузу.
— Ну, заходи в офис.
Было немного обидно, что опять нужно разуваться.
Через пару минут дверь туалета открылась и оттуда вышла Аня. Не подавая виду, она важно присела рядом со мной.
— Так что там с фотоквестом?
— Ну ты обиделась что ли?
— Ты хотел обсудить фотоквест.
— Ну Ань, ну извини меня. Я больше так не буду. Я правда не хотел ничего плохого. Я хотел, чтоб дети тебя сначала боялись, а потом увидели, что ты замечательная и полюбили. Тем более последнее время ты какая-то особенно волшебная. Такая добрая и заботливая.
Долю секунды на её лице мелькнула доброта, сразу же сменившаяся прежней циничностью.
— То есть по фотоквесту вопросов нет?
— Ну Ань. Что мне сделать, чтоб ты на меня не обижалась? Давай я при всех публично попрошу у тебя прощения?
— Если по фотоквесту вопросов нет, иди к своим детям. Прошу не отвлекать.
Я улыбнулся.
— От чего не отвлекать? От сидения в туалете?
Шутки Аня не оценила.
Её непробиваемая апатия угнетала хуже любого другого угнетателя. Она не показывала ни обиды, ни агрессии — просто ноль. Холодный и абсолютный. Лучше бы она кричала на меня или раз по уху хорошо дала. Или по печени. Но не сильно.
Выждав пару секунд, Аня присела к ноутбуку и начала что-то печатать.
Осознав, что все идеи закончились, я пошёл в коридор обуваться.
Завязывая последний шнурок, я вдруг заметил Аню в дверях. Она довольно улыбалась.
— Если я ещё раз узнаю, что ты пользуешься подобными методами, тебя ждут взыскания. Понял? Это единственное и последнее предупреждение.
Я настолько обрадовался, что не смог сказать ничего членораздельного. Родив что-то вроде «Ыыы!», я опять развязал шнурки, и побежал обнимать Аню, как маленький ребёнок. Она не особо противилась.
— Между прочим, дети чувствуют то же самое, когда ты их «воспитываешь». Поэтому будь аккуратнее.
— Ты на меня не обижаешься?
— На таких как ты не обижаются.
— Между прочим, я правда делал это с самыми светлыми намерениями. Через три дня мои дети тебя бы обожали. Я ж хочу, чтоб они тебя обожали.
— Они меня итак будут обожать, — довольно съязвила Аня и вдруг стала серьёзной. — Меня только одно огорчило. Зачем ты им сказал, что мы вместе?
— Я не говорил.
— А кто сказал? Сергей?
— Ну почему сразу Сергей? Им никто не говорил, они сами догадались. Сказали, что мы как муж с женой себя ведём.
Аня улыбнулась.
— Эх, Коля-Коля…
— Зато рассказ получится хороший…
Очень часто осознание того, что ты сказал глупость, приходит ровно через секунду после того, как ты сказал глупость.
Уже сто раз я мог убедиться в том, что эта фраза вызывает у Ани фрустрацию во всём смысле этого прекрасного слова. Именно в момент, когда у Ани появляется слабая надежда на то, что я умею думать, я её блестяще кладу на лопатки каким-нибудь подобным умозаключением.
Я приготовился к беде.
Но Аня просто засмеялась.
— Хлевицкий, ты удивительно тупой человек. Невероятно тупой. Твоя тупость настолько непробиваемая, что к ней проще приспособиться, чем излечить.
— Кстати, про тупость. Знаешь, как сделать вечный двигатель, основанный на тупости? — Аня посмотрела на меня скептически, но ей было интересно. — Достаточно просто поставить динамо-машину большую, а сверху табличку «НЕ КРУТИТЬ».
Аня хихикнула.
— Это было хорошо. Сам придумал?
— Нет, на «Башорге» выичитал.
— Ну, я и не сомневалась, — съязвила Аня.
— Но я могу думать, что моя карма чиста, не так ли? — с надеждой спросил я.
Аня даже как-то растрогалась:
— Ну иди ко мне, мой маленький баранчик, я не буду сильно сердиться.
От радости я чуть не уписялся. Если Аня называет меня «баранчик», то это было проявление высшей благосклонности её величества. А если ещё и «маленький», то можно было ждать теплоты и ласки. Хотя, когда я описываю такие вещи, она жутко злится.
Мы начали мило болтать, обсуждая происходившее. Мы смеялись как в сериалах, когда показывают парочку, которая только-только начала узнавать друг друга и начинает друг другу нравится. Я совсем забыл о времени, а опомниться мне помог желудок, который лучше любых часов напомнил, что настало время полдника.
— Блин! Я ж детей должен вести на полдник! — перепугался я и быстро побежал обуваться.
— Так у тебя ж есть твой любимый напарник. Ты что, всё сам должен делать?
Аня всё ещё недолюбливала Сергея. Наверное, потому что ревновала.
— Да он прилёг с дороги отдохнуть и задрых. Я не стал его будить.
— Ну-ну, — саркастично хмыкнула Аня.
Когда я выбежал на улицу, мой любимый отряд во главе с моим любимым коллегой направлялся в столовую. Жаль, что Аня не видела. Я не на секунду не сомневался в Серёге!
Как выяснилось, Серёга ответственно поставил будильник и всё сделал сам без единого вопроса. Ещё он узнал, куда делся я и увёл тему, вставив детям за то, что обсуждают меня без меня и направил их энтузиазм в сторону придумывания названия, девиза и вечернего выступления.
Остальная часть дня прошла хорошо. Отряд придумал себе название «Тюгры», случайно оговорившись. В тему я рассказал, что название производителя спортивной одежды «BOSKO» было придумано таким же образом. Просто кто-то из управленцев не выговаривал буквы «Р» и хотел назвать компанию «BROSKO». Вот так и получилось. Так же отряд придумал соответствующую кричалку и музыкальный номер на вечерние выступление. Серёга и Ксюша играли на гитаре и флейте, а остальные пели. Я не участвовал. Мне было интересно посмотреть со стороны, чтоб потом вечером сделать анализ.
Без ложной скромности скажу, что наше выступление было самым дружным. Может, оно не отличалось искромётным юмором (как у старших), и не было очень ярким (как у малышей), но оно было «на уровне». Сделать такое за пару часов непросто. Причём у нас всё придумывали дети.
Я гордился всеми. Особенно Серёгой. Я видел, что он сам всё хорошо организовывает, поэтому старался не вмешиваться. Хотя постоянно хотелось влезть.
Наша первая отрядная свечка прошла не очень хорошо. Дети не особо блистали изречениями, говоря общие фразы типа «было клёво!» и шумели, перебивая друг друга. А вот мы с Серёгой решили разлиться мыслью по древу. Я, как человек наблюдательный, рассказал про особенности всех, а Серёга пихнул красивую речь про то, какие у нас замечательные дети. Мы даже в конце устроили обнимашки. Даже не верилось, что я на своём первом в жизни отряде так быстро добьюсь такой близости на первый же день. Точнее, не я, а мы с Серёгой.
Идеальным окончанием дня было то, что Серёга захотел пойти на вожатскую свечку. Для меня вожатские свечки были самым нудным в мире занятием, а ему наоборот хотелось. Потому что там не было детей.
Погасив свет, мы остались с Соней в корпусе, заварили чай, и начали делиться впечатлениями и сладостями. На младшем отряде всё тоже было хорошо. Настолько, насколько это вообще возможно с маленькими. Моя коллега уже и забыла про то, как переживала каких-то пять часов назад.
Серёга вернулся к полуночи. Усталый и довольный. Наши дети уже спали и никакой серьёзной угрозы не представляли ни для себя ни для окружающих. Мы решили последовать их примеру.
Хитрыми и коварными способами я раздобыл пароль на лагерный вай-фай. Правда, пользоваться им можно было только ночью, потому как с полуночи до шести утра у нас был относительный безлимит.
Уже лёжа в тёплой кроватке я решил почитать почту. Среди сообщений повседневного характера было два интересных. Первое — от моего боевого товарища Жуковича. Жукович сообщал о том, что я забыл отнести своё заявление на бесплатный отпуск в отдел кадров. Я попросил его сделать это за меня, хоть и понимал, что когда вернусь, заявление будет лежать на том самом месте, где я его забыл. Второе было от Марии Жукерберг. Она писала о том, что кругом все скоты и фашисты, и что её тонкую натуру никто не понимает. Кроме меня, конечно.
Марина была хорошим человеком. С одним лишь серьёзным недостатком — она очень любила внимание, но нормальными способами получать его так и не научилась. Вместо того, чтоб написать что-то типа «Коля, мне одиноко, расскажи мне анекдот», она начинала жаловаться на жизнь. А у меня таких радостей у самого хватает, поэтому если я и обсуждаю какую-то жизньболь, то исключительно в позитивном ключе. Я говорил ей об этом сто тысяч раз, он почти всегда отступала, но потом опять начинала по-новой. А когда я говорил, что не терплю нытиков, могла даже начать шантажировать. Например, она любила как бы невзначай проговориться о том, что жизнь её достала, перспектив нет, и она не прочь наглотаться таблеток или спрыгнуть с крыши. Сначала я и вправду переживал, но со временем научился различать не очень удачную актёрскую игру и в подобных ситуациях сильно просил, чтоб она засняла то, как прыгает с крыши на камеру, чтоб я запостил это на Ютубчике и заработал пару миллионов просмотров.
Жукерберг обижалась, но не сильно. За пару месяцев я её таки перевоспитал на здоровое человеческое общение.
Но в ту самую ночь она мне прислала письмо следующего содержания:
— Коленька, я правда
Это сообщение отредактировал deathmetall - 15.02.2015 - 22:34
yaplakal.com