Зло. ( Фантастический роман. Продолжение)

Начало

Таэр не спеша взошел по трапу, отделявшему взлётную полосу Ласта от борта небольшой посудины, которой больше бы пошло перевозить скот, нежели доставлять победителей общепланетарной лотереи на «Гулу». Флегиец мысленно ухмыльнулся, не показав окружающим, что его состояние хоть сколько–нибудь изменилось. Никто (конечно, если Минос сдержал свое слово и не стал выдавать способ, каким Таэр получил путевку в райский уголок) не подозревал, что на борт "Челленджера" на этот раз входят не только удачливые жители Кносса, но и один человек, сумевший добиться этой почести куда более сложным путем.

Личина флегийца была превосходной. Даже сопровождающие не спешили приближаться к мужчине, настолько мерзким ему удалось себя выставить. Вот уже несколько часов Таэр разыгрывал один из лучших спектаклей в своей жизни. Лучшим он станет, если ему удастся добраться до цели, которую поставил перед ним Великий Отец.

«Рэйтор Дево. Рэйтор Дево. Рэйтор Дево.»

Эти два слова, вместе с деталями образа человека, на которого указал перс Великого, не покидали разум Таэра ни на секунду. Все эти долгие месяцы подготовки, перед сном и рано утром, утоляя жажду плоти и пробираясь по темным коридорам Лабиринта – каждую секунду и каждое мгновение флегиец воспроизводил в памяти образ цели. Образ и деяния, за которые Великий решил его покарать, ибо не престало роду людскому представать перед Грядущими, имея в своих рядах таких людей, как господин Дево.

Чрево «Челленджера» произвело на Таэра точно такое же впечатление, как и его внешний вид – корабль давно было пора списать в утиль. Полтора десятка счастливчиков занимали свои места в пассажирском отсеке челнока, видавшего и лучшие времена. Ни о каком "комфортабельном путешествии до нетронутого разрухой оазиса в цилиндре О’Нилла", как говорилось в брошюре, выданной каждому выигравшему в лотерее, не могло быть и речи. "Челленджер" представлял из себя побитый жизнью и переделанный под нужды гражданских перевозок старенький десантный бот, из всех удобств обладавший лишь крошечным туалетом вблизи пилотского отсека.

– Мне обещали более презентабельный апартаменты, – щеголь, одетый по последней моде во все золотое, высказал свое недовольство одному из сопровождающих, брезгливо отодвинувшись от Таэра, который сел рядом с ним. Тело щеголя, лишенное каких бы то ни было модификаций, отметало саму возможность его причастности в высшему сословию Кносса. Больше он походил на мелкого жулика, который после победы в лотерее, возомнил себя важной птицей.

– Я отказываюсь лететь вместе с этим, – мужчина в золотом поморщился, указывая мизинцем в сторону Таэра. Флегиец продолжал «веселиться», не подавая виду – да уж, поморщился было от чего. Лохмотья, которые ещё сильнее поистрепались за время путешествия в глубинах старого Кносса, Таэр и не подумал менять. Напротив, он усугубил свой образ, плюнув на два дня, предшествовавшие его вылету с планеты на вожделенную станцию, на все мыслимые и немыслимые нормы гигиены. Непередаваемый аромат немытого тела дополняло бесноватое выражение лица и струйка слюны, стекавшая из его рта на и без того грязную одежду. Несомненно, щеголь имел полное право на недовольство, находясь поблизости от такого индивидуума, коим себя выдавал флегиец. Лучшей маскировки и быть не могло. Никто и подумать не мог ждать подвоха от "овоща", которому невесть как удалось выиграть путевку в лучший мир.

– Простите, сэр, – один из сопровождающих подошёл к моднику и надёжно затянул на его груди фиксирующие ремни, – этот господин, так же как и вы, законным путем попал на этот рейс, а значит, и на станции у вас с ним будут равные права... Удача не различает чинов и ступеней иерархии.

Сопровождающий тепло улыбнулся продолжавшему что–то бухтеть себе под нос моднику и, похлопав его по плечу, занял свое место в пассажирском отсеке. Через несколько мгновений корабль стартовал. Если он и обладал какими–то антиперегрузочными устройствами, то они либо приказали долго жить, либо работали на минимальных мощностях – сразу со старта людей что есть силы вжало в спинки кресел. Даже Таэр, подготовка которого была незримо лучше любого из здесь присутствующих, не сразу смог вернуть своему лицу первоначальный отрешенный вид, когда стартовая перегрузка ударила по нему незримым прессом. На секунду разум флегийца посетила безумная мысль, что его совершенный план маскировки рушится в этот самый момент. Момент, когда истинная его личина выступила наружу, словно ураганом согнав с лица образ городского сумасшедшего. Таэр повернул голову в сторону сидевших недалеко от него сопровождающих и убедился в бредовости этой гипотезы – оба стюарда, как и все "нормальные" люди, закрыли глаза, с натугой пережидая старт. Все шло превосходно.

Таэр расслабился, привел внешний вид в надлежащее состояние и принялся ждать окончания путешествия, которое не заставило себя долго ждать.

Станция «Гулу» встретила счастливчиков веселым смехом стюардов, принявшихся будить пассажиров, большая часть которых потеряла сознание во время столь экстремального подъёма «Челленджера» в космос.

– Ну что же вы, господа? Просыпаетесь, дивный новый мир ждёт вас. И каждому из вас здесь уготована поистине выдающаяся роль. Любому и всякому! – После этих слов двое стюардов зашлись в приступе гомерического хохота.

– Простите, любезнейшие, – пожилая дама обратилась к укротившим свой смех сопровождающим, – а когда нас будут кормить? Знаете ли, в моем возрасте не перестало пропускать обеды – каждый из них может оказаться последним.

Женщина игриво подмигнула стюардам, получив в ответ лучезарную улыбку.

– Конечно–конечно. Как только стыковка закончится, все мы попадем на обед, – стюард скривился в улыбке, заставив свои мелкие глазки почти спрятаться за сомкнувшимися веками. Галопанель над входом, через который все присутствующие попали на «Челленджер», загорелась зелёным.

– Стыковка закончилась, все могут выстраиваться на очередь к входу, – стюард, лицо которого было "изуродовано" непропорционально длинным носом, подошёл к женщине, принявшейся отстегивать ремни и, положив руку ей на плечо, сказал:

– Поторопитесь. Раньше встанет в очередь, раньше попадете на трапезу.

Старушка добродушно улыбнулась и встала у входа одной из первых, чтобы встретиться лицом к лицу с обитателями станции, которые уже ждали прибывших с другой стороны. Шлюз отворился, и лица пассажиров резко изменились. Радость и азарт, озарявшие глазах людей, сменились на трепет, моментально мутировавший в своего куда более древнего сородича – первобытный ужас.

Таэру стало почти жаль этих людей. Людей, которые оказались жертвами Миноса и его давнего делового партнера Рэйтора Дево, или попросту выродка Дейва. Флегиец всеми фибрами души чувствовал, как страх, бушевавший внутри пассажиров «Челленджера», готов вырваться наружу посредством крика. Он почти им сочувствовал. Почти… Их отправил на заклание свой собственный правитель, тот, кому они позволяли управлять своим городом, своими судьбами. И без этой, достаточно невинной строки своей биографии, Минос заслуживал быть свергнутым, но его терпели. Терпели эти самые люди. Они принимали его подачки, как несметные блага, и молчали в ожидании удачи. Удачи, которую Минос превратил в цветастую обёртку для смерти. Таэр не мог себе представить ситуации, при которой его сородичи, его братья и сестры стали бы терпеть гнет кого бы то ни было, не говоря о том, чтобы идти на поводу у такого типа, как Минос. Эти люди своим бездействием заслужили ту полноту мрачных мыслей, которая разгоралась в их головах, когда они смотрели на обитателя «Гулу», встречавшего их первым в этом «райском» уголке.

Они смотрели на мужчину, волосы которого уже порядком тронула седина. Одет он был в замызганную майку, темные штаны, явно когда–то входившие в комплект боевого обмундирования, и высокие ботинки. Щербатая улыбка играла на скуластом лице. Был на мужчине ещё один предмет гардероба, который сам по себе мог вызвать насторожённость. Поверх майки на тело обитателя «Гулу» был надет вымазанный чем–то бурым кожаный фартук. Но даже не это вызывало страх прибывших на станцию «счастливчиков». Страх, превратившийся на борту «Челленджера» из какой–то эфемерной субстанции в нечто почти осязаемое. Его вызывало существо, которое встречающий держал на поводке рядом со своей ногой. Существо, которое когда–то было человеком. Мужчина в фартуке потянул строгий ошейник на себя и обратился к своему "питомцу":

– Ну как, Спарки, нравится пополнение?

Существо замахало лысой головой и попыталось подняться с четверенек, на которых стояло. Мужчина лишь легко толкнул его в бок и крикнул:

– Сидеть!

"Питомец" быстро вернулся в свое исконное положение и застыл, ожидая команды хозяина, дав людям изучить свое изуродованное тело. Из одежды оно имело лишь пропитанную испражнениями набедренную повязку. Лишения волос голова увенчана безумными, вечно бегающими глазами, которые изучали замершую толпу. Десятки шрамов и синяков создавали на спине существа затейливый узор, а обрубки ушей и носа постоянно дергались, словно его била вечная дрожь. Довершал истерзанный образ рот, с границ которого хирургически были удалены губы. Рот человека был превращен в постоянно скалящуюся пасть, из которой вырывались звуки похожие на лай.

– Учуял что–то, Спарки? – Мужчина в фартуке посмотрел на существо, а потом перевел взгляд в сторону, куда оно смотрело.

Таэр напрягся – именно на него были обращены две пары безумных глаз. Глаз палача и глаз его жертвы.

– Эл, был кто–то подозрительный на борту? – Мужчина в фартуке подошёл к стюардам, игнорируя взгляды и тихие всхлипы пассажиров «Челленджера», лишь изредка покрикивая на своего «питомца», продолжавшего лаять в сторону, где стоял флегиец.

– Мясник… Сразу к делу? Это ты псине своей доверяешь? У нее же носа нет, как и причиндалов. Он не то что опасность – даже бабу не учует. – Сказал один из членов экипажа «Челленджера».

– У Спарки чуйка на неприятности, так что не надо тут. Бузил кто–нибудь?

Сопровождающий, которого, как выяснилось, звали Эл, подумал секунду и указал на мужчину в золотом. Щеголь, забыв про всю свою брезгливость, жался к Таэру, как к родному. Мясник ловко вытащил из–за пазухи небольшой нож и метнул его щеголю аккурат в шею. Кровь из пробитой сонной артерии начала заливать все вокруг. Бордовые капли взвились в воздух. Это было последней каплей, переполнившей чашу смирения пассажиров. Ужас вырвался из толпы наружу, и люди, как почуявший хищников скот, начали бегать по чреву «Челленджера» в попытках спрятаться.

Таэр решил влиться в массы и принял участие в забеге «скота», мыча под нос дурным голосом что–то неразборчивое. Трое жителей «Гулу» – выродков, как называли каннибалов во всем человеческом космосе – принялись за отлов людей, примеряя на них совсем уж древние, механические наручники. Людей, глаза которых начало захватывать безумие, не хватило на то, чтобы дать отпор вовсю веселившимся «стюардам» и Мяснику со странным существом, чью участь каждый из пассажиров сейчас примерял на себя. Вскоре загнанный «скот» выстроили в шеренгу по двое, оставив неокольцованной лишь одну из пассажирок, на пышных формах которой задержал свой взгляд один из «стюардов».

– Милая, будешь хорошей девочкой, я тебя при себе оставлю, – Эл улыбнулся, мерзко вздернув карикатурно большой нос. Тихо всхлипывающая девушка, услышав эти слова, предприняла попытку пробежать мимо выродков в лоно «Гулу», но тут же была поймана, оказавшись в объятиях прикусившего нижнюю губу Эла. «Стюард» схватил беглянку за волосы и поводок в один из коридоров станции.

– По–плохому хочешь, сука? Будет тебе по–плохому. Папочка постарается…

Мясник и второй «сопровождающий» повели скованных кандалами пассажиров в противоположном направлении.

Колонна продвигалась вглубь станции. Таэр, как самый безобидный, замыкал шествие. Ему не нашлось пары – тело щеголя продолжало лежать внутри «Челленджера», дожидаясь возвращения Эла. Флегиец походя проверял готовность всех имплантов, включая модификаторы мышечной ткани и внутреннюю сферу. Перед глазами мелькали столбцы цифр, свидетельствующие о готовности его тела к дальнейшей реализации плана. Оставалось только улучить подходящий момент. Цепочка людей, ведомая Мясником и его «питомцем», регулярно меняла направления, петляя по лону «Гулу». На пути конвоя попадались другие обитатели станций. Флегиец смотрел на этих вроде бы обычных людей и понимал то, о чем ему говорил Отец, описывая отличительные черты выродков – черты, по которым можно было узнать каннибалов даже в обычных условиях. Неважно, кто попадался им на пути: мужчина или женщина, молодой парень или старик – две черты присутствовали в каждом из них. У всех обитателей «Гулу» были розоватые щеки, как будто они только что пришли с мороза. Они прямо–таки лоснились. Казалось, все они пышут здоровьем. Вторую черту было не так легко распознать, ведь она нередко встречалась и не у каннибалов. Таэр не раз видел этот холодный, неестественно–яркий блеск глаз во взоре маньяков и убийц, которых ему приходилось приносить в жертву по указу Великого. Алчность, похоть и безумие порождали этот блеск. Его, этот блеск страстей человеческих, нельзя было спутать ни с чем.

Таэр продолжал проводить диагностику, вслушиваясь в степенный разговор «стюарда» с Мясником.

– И долго нам торчать у этой хреновины? Чего капитан ждёт?

– Я тут слыхал, – Мясник поддернул за поводок своего питомца, продолжавшего изредка поглядывать в сторону Таэра, и заговорил тише. Суть его слов стала недоступна всем, кроме Таэра. Сенсорные импланты делали свое дело. – Вояка, который иногда нам поставляет скотину, сделал заказ. И, что самое интересное, вроде бы этот же самый заказ потом продублировал Минос. Мы должны кого–то дождаться.

– Что–то серьезное?

– Да вроде бы нет. Заманить, если клюнет, одно судёнышко. Если нет –выслать за ним «Нюхача» и найти в следующей точке.

– Здоровая дичь? Фрегат? Корвет? Транспортник?

– Самое–то смешное, что там что–то вроде яхты, и экипажа два человека. Чем они могли насолить этим жлобам? Рэйтор приказал готовить два отряда абордажников. Куда? Двадцать человек против двоих? С двумя кордами бы справились, про людей–то что говорить?

Колонна миновала зал, в котором толпа выродков развлекалась метанием ножей в огромную мишень, в центре которой был привязан человек. Судя по обилию крови на полу и отсутствию признаков жизни у привязанного мужчины (что было неудивительно, учитывая с десяток колотых ран в районе его груди), жители «Гулу» неплохо владели искусством метания ножей. Но все равно это было не сравнить с умениями флегийца. Убийца позволил себе на секунду поморщиться, увидев, как топорно выродки метают свои коротенькие клинки.

"Я вам покажу, как это делается," – думал про себя Таэр, когда колонна повернула за очередной поворот, а воздух сотряс сигнал тревоги. Пространство исполинского корабля пронизывал высокий, но в то же время очень властный голос. Голос, знакомый Таэру по записям, которые он изучал при подготовке к операции. Голос Рэйтора Дево.

– Всем членам экипажа занять отведенные посты. Заглушить все силовые установки. Ожидается глубокое сканирование. Приструнить скот. Минимум активности. До начала операции тридцать стандартных минут.

Мясник и «стюард» погнали пассажиров «Челленджера» вперед по коридору. До "хлевов" оставалась почти сотня метров. Никто не хотел расстраивать капитана невыполнением приказа. Никто из людей, посмевших это сделать, ещё не оставался в живых.

Мясник бежал по коридорам «Гулу» и не обращал внимание на постоянное поскуливание странного существа, в которое он превратил одного из попавших на «Гулу» за то, что тот осмелился ему перечить. Существо все никак не могло привлечь внимание своего хозяина. Клэй Коллинз, который когда–то давно был рядовым на линкоре человечества "Мор" и оказался продан своим капитаном адмиралом Харуки Оно в рабство, давно уже забыл, как это – говорить. Бесконечные побои и пытки Мясника выбили из его головы всю память, всю человеческую суть, оставив лишь одни природные инстинкты. Личность и естество человека заменило единственное желание – желание не расстраивать своего хозяина, желание избежать побоев. Именно поэтому рядовой Коллинз, которого теперь звали Спарки – единственный заметивший, что в колонне "скота" стало на одного человека меньше – так отчаянно хотел предупредить своего хозяина об опасности. Хотел предупредить, но не мог, ведь животные не умеют говорить…

Таэр аккуратно поставил стеновую панель на первоначальное место. Технический отсек «Гулу» погрузился во тьму. Карта грузового тяжеловоза класса «Шайр», который выродки переоборудовали в свое логово, вспыхнула перед глазами флегийца. Очередная, завершающая стадия операции начиналась.

На ЯП продолжаю заливать.
Ссылка на весь текст.

https://author.today/work/68131

Сын Тифона.

Киллиан очутился на полу. Не успел он вскинуть импульсник, как к нему подбежало с десяток пестровооруженных мужчин, холодный блеск глаз и немного пьяные улыбки которых не предвещали для мемора ничего хорошего. Несколько плазмометов и импульсник были направлены Сивару прямо в забрало, исключая любую возможность сопротивления. Жажда мести, подтолкнувшая Киллиана на этот необдуманный (как он теперь понимал) спасательный поход, улетучивалась, растоптанная действительностью.

– Забрало просвети, – один из напавших на Киллиана постучал дулом своего лучевика в шлем «Регула» и повторил свою просьбу жестом, опасаясь, что интеллектуальная броня загерметизировалась окончательно и не пропускает даже звуки. Киллиан, секунду помедлив, все же решил подчиниться. Залп из большого количества орудий мог в секунду уничтожить даже такое совершенное средство обороны, коим являлась броня Сивара, не говоря уже о хрупком теле недавнего курсанта. Мужчина с лучевиком увидел лицо топазца и выругался.

– Второй где?

Мемор лишь растерянно улыбнулся:

– Ну, по–моему это очевидно: на корабле, – Сивар вздохнул. – Второй поумнее меня оказался и не повелся на вашу дешевую приманку.

Безысходность положения начинала влиять на психику Киллиана совершенно неожиданным образом – вместо того, чтобы оцепенеть и впасть в ступор, обреченный на смерть (как ему самому казалось) юноша принял условия игры и отбросил страх:

– Ничего–ничего, даже если меня убьете, в корабль вам не пробиться. Ваши пуколки обшивку не пробьют, а палить из крупнокалиберных орудий внутри станции вы не станете, вы же не идиоты. Или все же они?

Мужчина с импульсником, одна из бровей которого была перечеркнута длинным шрамом, лишь усмехнулся в ответ на эту браваду:

– Мальчик, ты жив до этой самой секунды лишь потому, что броня, которой ты так никудышно пользуешься, стоит гораздо больше, чем даст удовлетворение от вида твоих изжаренных мозгов. И я тебе обещаю, ты проживёшь очень долго даже после того, как мы стянем с тебя эту скорлупку, – мужчина лукаво повел бровям, – только вот счастливой эта жизнь совсем не будет.

После этого он махнул рукой, и Киллиана, давно уже обезоруженного, подняли на ноги и поволокли подальше от шлюзового отсека. Красное освещение, по–видимому запущенное хозяевами «Гулу» специально для "представления", сменилось на более привычный холодный свет галопанелей. Топазец смог рассмотреть людей, захвативших его в плен, и место их обитания. Мемор, наивно считавший себя неплохим специалистом по убранству кораблей, сразу обратил внимание на специфичность обстановки «терпящей бедствие» посудины. Огромный корабль находился в плачевном состоянии. То ли из–за отсутствия должного обслуживания, то ли по причине неимоверно долгой эксплуатации, все нутро корабля заставляло задуматься о необходимости срочного ремонта. Десятки сплетённых самым причудливым образом коридоров, которыми вели Сивара, могли отличаться друг от друга цветом стен или яркостью света галопанелей, но одно было в них едино – разруха и захламление были безраздельным правителями «Гулу». Обрывки проводов, свисающие с потолка словно лианы; груды хлама, норовившие целиком перегородить некоторые коридоры; полчища крыс, бесновавшиеся у людей под ногами; отсутствие освещения в целых сегментах судна – буквально все свидетельствовало о скорой кончине корабля выродков.

Киллиана провели мимо пары отсеков, стены которым заменили грубо соединенные металлические прутья. Помещения, выделявшиеся своей загаженностью даже на фоне остального «великолепия» «Гулу», почти до отказа были забиты людьми. Оборванные, закутанные в грязные тряпки мужчины и женщины жались друг к другу, будто животные, которых готовили на убой. В вонючих клетках кружили облака мух. У единственной решетчатой двери стояла металлическая колода с чернеющими остатками помоев, которыми кормили пленников. Сивар заглянул в затравленные, истерзанные страхом глаза этих людей и увидел там радость. Радость приговоренных к смерти, из стройного ряда которых палач выводил очередную жертву. Их глаза сияли безумной благодарностью. Они хотели упасть перед своими истязателями ниц, они хотели целовать им ноги, они молили богов о здоровье своих палачей, ведь сейчас выбор пал не на них.

Ни взгляды затравленных рабов, ни бедлам царивший в чреве тяжеловоза ничуть не смущали конвоиров Киллиана. Они споро пробирались к конечной точке маршрута, которая на поверку оказалась капитанской рубкой. По меркам «Гулу» эти апартаменты можно даже было назвать роскошными. Стены, внизу отделанные деревом, сверху покрывались пурпурными тканями. Огромная галопанель, занимавшая большую часть дальней стены, была разбита на несколько сегментов, на которых мелькали столбцы цифр и кадры с камер. На одном из изображений узнавались подступы к шлюзовому отсеку Вергилия. Центр рубки, или лучше сказать зала, занимал массивный стол, над которым вихрилось несколько голограмм, которые исчезли, стоило хозяину кабинета обратить свое внимание на визитеров.



Тучный лысый мужчина поднялся и растянул пухлые губы в лощеной улыбке, заставив свою темную эспаньолку потерять исходный вид. Он вышел из–за стола и подошел ближе к процессии, центром которой и был удерживаемый конвоирами Киллиан. Пиджак мужчины был распахнут, да и вряд ли в условиях наличия такого огромного живота, коим располагал хозяин рубки, застегнуть его вообще было возможно. Толстяк приблизился к мемору и застыл от него в паре шагов. Его узко посаженные глазки сверлили шлем «Регула»

– О, какие гости, – из его рта вырвался неправдоподобно высокий голос, – И что это мы сидим и не вылезаем из своей раковины, мой крабоподобный друг?

Мужчина улыбнулся, на этот раз обратившись к конвоирам:

– Мальчики, вы же знаете, я терпеть не могу консервы. Что вы мне эту консервную банку приволокли? Мне бы мякотки его.

Вся шестерка сопровождения дружно загоготала, косясь на Киллиана, которому от этих слов стало совсем не по себе.

– Ну что, молодой человек, сами выберемся или помучаемся?

Мужчина продолжал «тепло» улыбаться мемору одними губами, до тех самых пор, пока Сивар не нашел силы выдавить из себя одно единственное слово:

– Помучаемся.

– Какой серьезный молодой человек, только посмотрите, – толстяк похлопал «Регул» по плечу и начал прохаживаться перед броней, скрестив руки за спиной, – как невежливо с моей стороны, я не представился. Очень приятно, молодой человек, меня зовут господин Дево. Я на этой посудине главный. И нам с вами предстоит познакомиться поближе. Я узнаю вас, молодой человек, как никто другой. Можно сказать, я заберусь вам под кожу.

После этой фразы конвоиры вновь загоготали, словно сборище павианов. Тут Дево отвлекся, уставившись в пространство – кибер, пусть и плохонький, по–видимому, имелся и на этом корабле. Через несколько секунд лицо капитана «Гулу» прояснилось, и он вновь начал приветливо улыбаться Сивару.

– Не хочет ваш товарищ выходить наружу. Да и корабль какой–то несговорчивый. Хамы. С чего это они? Не знаете, молодой человек? Мы же само радушие, – конвоиры вновь оскалились. Они как верные псы улавливали эманации своего вожака, подчиняясь его настроению. Дево с трудом повернул свое шарообразное тело вокруг оси и, призвав гостей кабинета проследовать за ним, побрел к столу. Усевшись в обитое кожей – о происхождении которой Киллиан начинал догадываться – кресло, толстяк отдал несколько команд через кибер и вновь обратил все свое внимание на Сивара.

– Сейчас мы свяжемся с кораблем, и ты попросишь своего старшего товарища выбраться, иначе мы достанем тебя из твоей раковины, и ты будешь его уже не просить, а умолять.

Киллиан промолчал, лишь вновь сделав забрало своего шлема непроницаемым. Слишком много удовольствия блуждавший на лице топазца страх доставлял его пленителям. Хотя бы в этом он хотел их уколоть. Откуда–то из аппаратуры стола раздался голос Айзека.

– Вниманию всех разумных существ, находящихся на борту корабля «Гулу», – Капитан Дево от неожиданности повел бровями, – с вами разговаривает Эксперт по экстренным ситуациям Космических сил самообороны Человечества Айзек Райберг. Призываю отпустить моего подчиненного, находящегося у вас не по своей воле. Это зачтется вам, как содействие властям. В противном случае, корабль «Гулу» будет уничтожен вместе со всеми находящимися на нем живыми организмами.

Райберг на секунду замолчал, а потом менее официальным тоном продолжил:

– Не бойся, Киллиан.

Капитан «Гулу», с лица которого наконец–то исчезла самодовольная ухмылка, забыв о наличии рядом с собой Сивара, связался с кем–то из членов своего экипажа. Сделал он это не через кибер, а воспользовавшись обычной голосовой связью.

– Экранирование не подведёт? Этот хитрожопый мудак не сможет запросить помощь?

– Босс, да он просто цену себе набивает, все сигналы глушим.

– Хорошо. Давайте сюда Мозгуна. Мальчишку нужно достать.

Киллиан, слышавший весь разговор капитана с незримым собеседником, после этих слов должен был бы начать нервничать, но ему сейчас было совсем не до этого. Стоило голосу Айзека оборваться, воздушная смесь внутри «Регула» изменила свой состав. Вместо обычного кислорода нутро брони наполнила темно жёлтая взвесь, имевшая просто невыносимый запах. Казалось, будто внутрь герметичного скафандра бросили несколько дохлых крыс, внутренности которых уже порядком подгнили. Топазец дышал ртом, изо всех сил старался не подавать виду, что с ним что–то произошло. Дево и конвоирам незачем было знать о случившихся с интеллектуальной броней изменениях. Одно мемор знал точно: Айзек Райберг ничего не делал просто так. И если для спасения ему требовалось терпеть невыносимую вонь, то он с радостью готов был это сделает.

Взвесь постепенно начала оседать, позволив Киллиану, который на несколько минут потерял обзор, рассмотреть окружающую обстановку. Людей в комнате прибыло. К капитану Дево и конвоирам прибавился ещё один малоприятный субъект. По–видимому, это и был тот самый Мозгун, которого толстяк вызвал по голосовой связи. Новый член свиты капитана самим своим внешним видом оправдывал данное ему прозвище: на голове немолодого мужчины почти не осталось свободного места; череп был испещрён десятками имплантированных прямо в мозг вставок. Из редких просветов, не занятых врощенным в кость псевдопластиком, торчали сальные белые волосы. На шее был закреплён странный аппарат, больше всего походивший на дыхательную маску. Отличался он от нее лишь тем, что от того места, где аппарат подходил к лицу, вперед выступали постоянно вибрирующие механические щупальца. С десяток вертких, как змеи, металлических трубочек выполнял совершенно очевидную функцию. Щупальца на "наморднике" заменяли Мозгуну отсутствующие руки. Нет, мужчина не был лишён рук каким–то изуверским путем. Верхние конечности у него наличествовали, но в каком–то усеченном, зачаточном состоянии. Крошечные руки, едва виднелись под замызганным халатом, в который был одет Мозгун.

Дево откинулся на спинку кресла и принялся вертеть в руках огромный нож, который секундой ранее он выудил из лона стола. Капитан «Гулу» уставился на Мозгуну, принявшегося копаться своей имплантированной конечностью в обшивке «Регула».

– Ущербный, отключи вначале моторику, чтобы наш друг не брыкался. Эти зверские рожи мне уже порядком опостылели.

«Зверские рожи» в составе шести человек молниеносно понурили взор. Никто не хотел гневить босса. Как только чудаковатый механик, изо рта которого постоянно вылетали ясные только ему одному звуки, показал капитану, что броня не активна, конвоиры, не оборачиваясь к вожаку спиной, вышли из рубки. Дево тут же ухмыльнулся:

– Видишь, мальчик, что делает хорошая дрессура? Бегают как угорелые – все, чтобы порадовать папочку. Папочка может рассердиться, а может и отблагодарить их, – толстяк смотрел в зеркальный шлем брони, словно никакого забрала и не было, словно он видел Киллиан. Видел страх в его глазах. С наслаждением впитывал его панику.

Сивар продолжал молчать. Взвесь внутри «Регула» уже осела, но вот запах… Запах остался, и топазцу стоило немалых усилий, не подавать виду и скрывать свои трудности от Дево. Капитан «Гулу» не должен был почуять неладное.

– Может, все же выберешься и не будешь заставлять старого человека ждать?

Мозгун на секунду поднял голову – ему показалось, что хозяин говорил о нем.

– Чудище, работай, я про себя, – Дево хохотнул и придвинулся к столу, облокотившись на него руками. Толстяк продолжал крутить нож, – ты подумай, малец. Сдашь второго, а я тебя отблагодарю. Будешь, как сыр в масле кататься. Ну, правда, есть у нас с ребятами, так сказать, гастрономические пристрастия, и тебе их не избежать. Но ведь это такая мелочь, по сравнению с ожидающей тебя жизнью, а лучше сказать с тем, во что я могу превратить твое дальнейшее существование. Ты, вроде, симпатичный малый. Знаешь ли, у нас на борту девок не то чтобы много, так что сам подумай, что с тобой может сделать толпа голодных до свежей плоти мужиков, у которых тестостерон капает изо всех дырок.

Толстяк ухмыльнулся скабрезности и продолжил:

– Ноготочки мы тебе повыдерем, чтобы ты не царапался. И с зубками придется попрощаться… Сам понимаешь. Вдруг ты будешь неблагоразумен... Станешь любимой подстилкой моих ребят, – Дево стучал пальцами правой руки о стол, держа нож в левой, и продолжал ухмыляться, пытаясь разглядеть лицо Киллиана за забралом. Монолог капитана «Гулу» заставил топазца забыть про вонь внутри «Регула». Он сидел, словно кролик перед удавом, не смея даже пошевелиться. Картины нелицеприятного будущего стали формироваться у него в сознании, стали брать верх над решительностью и смелостью, которые выступали хрупкой стеной, отделявшей сознание Сивара от паники. Дево не шутил и не сгущал краски, он с холодом и прямотой палача предсказывал судьбу своей очередной – не первой и даже не десятой – жертвы.

Киллиан, узнав очередного сильного мира сего, поразился одной отличительной черте, которая выделяла всех без исключения представителей высшей касты человечества: мораль и честь – понятия, которые во все времена пытались прививать людям их родители и учителя – напрочь отсутствовали у индивидов, которые управляли массами. Благородство и честь у этих людей заменила страсть к исполнению своих собственных желаний и прихотей. Сивар вспомнил речь Миноса, гремевшую над его головой перед самым входом в Лабиринт, и поймал себя на мысли: «Как же Минос и Рэйтор Дево похожи.»

Оба упиваются своей властью над людьми. Власть пьянит, власть развращает, власть выводит наружу низменные желания. Минос гнал людей на убой, потакая нескончаемой темной похоти своего сына. Дево же извращал людей, оказавшихся на борту «Гулу», с помощью другого табу, даже подумать о котором было дико людям, вступившим в космическую эру. Каннибализм – отголосок дремучего прошлого, всплыл из небытия, подпитываемый вседозволенностью власти и обернулся нескончаемым потоком людских жертв, которые Дево приносил не сколько ради утоления голода, сколько для вовлечения людей в свой круг, свою свиту. Человек, познавший вкус своего сородича, прошедший через обязательный для всех жителей «Гулу» ритуал, никогда бы не посмел бежать с этого корабля, осознавая тяжесть своего поступка.

Ворох мыслей о том, что он навечно может стать рабом – не физически, а духовно – подстегнул Киллиана. Страх и образы будущего, воцарившиеся в сознании мемора, сгинули, скрытые стеной из решимости стоять на своем. Решимости, которую почти сразу же придется подтверждать действиями.

Мозгун оторвался от начинки «Регула», до которой ему не сразу, но все же удалось добраться с помощью принесенных инструментов и, опустив голову вниз, будто опасаясь смотреть в глаза своего хозяина, обратился к Дево:

– Господин капитан, – к удивлению Сивара, Мозгун мог выражаться внятно. Слыша бормотания механика, топазец сомневался в его вменяемости и уж точно не надеялся, что тот способен говорить с этой диковинной штукой на голове. – Все готово. Открывать мальчишку?

– Чего ты ждёшь, убогий? Хочешь, чтобы я отобрал у тебя этот чудный кляп? Живо! – Щупальца на лице Мозгуну задергались, страшась быть отнятыми от носителя, и техник бросился к броне, чтобы через секунду отпрянуть под шум активированной начинки доспехов. «Регул» раскрылся, продемонстрировав Дево Киллиана. Капитан «Гулу» помахал свободной рукой у лица и сморщился:

– Ты что там, обделался? – Вонь взвеси и не думала ослабевать и, вырвавшись из брони наружу, обрушила всю свою мощь на ближайших жертв. Даже Мозгун отошёл на несколько шагов, позабыв о раболепии.

– Ну, впрочем, это уже не важно – свой шанс ты упустил. Сейчас мы тебя направим к вашему кораблику и посмотрим, какая из частей твоего тела дорога этому мудаку больше.



Дево отложил нож в сторону и начал делать над столом пасы руками, видимо, намереваясь вызвать кого–то из конвоиров, в тот самый момент, когда одна из потолочных панелей с шумом обвалилась, прижав руку толстяка. Капитан «Гулу» взвыл, пытаясь выдернуть отбитую конечность, но ему помешал человек, рухнувший с потолка вслед за панелью.

Внутри Сивара что–то ёкнуло. Силуэт человека, который фривольно сидел на корточках прямо на руке капитана Дево, был ему до боли знаком. За несколько часов путешествия по Лабиринту он успел выучить эту спину досконально. Следом за ним он пробирался темными тоннелями Тайруса. Именно ему он доверился и был предан. Чтобы поквитаться с ним, он и пришел на «Гулу».

Таэр сидел на столе, словно наслаждаясь воплем Дево, с руки которого на пол начинала струиться кровь. Флегиец поднес руку к голове толстяка и легонько сжал его череп. Крохотная нить выскочила из пальца убийцы и забралась в ухо капитана «Гулу». Через секунду Таэр отпрянул от Дево. Идентификация объекта прошла успешно.

Совершив кульбит, Таэр оказался перед Мозгуном. Щупальца техника задрожали, предвкушая недоброе, которое не заставило себя долго ждать. Флегиец молниеносно, почти не меняя положение корпуса, нанес безрукому удар ногой по голове такой силы, что техник и его имплант полетели в разные стороны. Киллиан как в замедленном повторе наблюдал, как тело мужчины и "рукозаменитель" разлетаются по разным углам. Щупальца продолжали двигаться, даже когда их разделили с человеком. Абсолютная невероятность и абсурдность ситуации родили в голове мемора бредовую мысль. В пристанище каннибалов, перед лицом смерти и мужчины, который однажды уже на эту самую смерть его и обрёк, Киллиану стало жутко интересно: может быть, всё–таки это щупальца управляли Мозгуном, а не Мозгун щупальцами.

«Хвост и собака. Собака и хвост.»

Эта аналогия вызвала на лице мемора улыбку. Именно так – идиотски улыбаясь, он и встретил Таэра, наконец обратившего на него свое внимание.

– Знакомые все лица, – будто в противовес толстяку Дево, который все время скалился, Сектант и не думал улыбаться, – ты там в Лабиринте не сдох случайно? А то я по запаху не пойму. Или это от меня?

Флегиец понюхал обноски, в которых прибыл на «Гулу», и поморщился:

– Не твое конечно амбре, но тоже не манящий аромат.

Взгляд флегийца расфокусировался, при этом остановившись на Киллиане.

– Интересно, а я думал эти твари давно повымерли.

Бросив эту фразу, Таэр оставил Киллиана и подошёл к Дево. Капитан каннибалов продолжал силиться вытащить руку, перейдя от воплей на тихий скулеж. Пальцы толстяка шкрябали по металлу, не в силах помочь своим собратьям. Флегиец прошёлся вокруг кресла капитана и потом нехотя облокотился на потолочную панель. Изо рта Дево вырвалась новая порция нечленораздельных звуков, смешанная с угрозами и бранью:

– Аааа, сука! Кусок дерьма! Скоро мои мальчики тебя к херам порвут! Ты узнаешь, что не стоит со мной так шутить. Ты узнаешь, ааааааа, – Таэр ещё раз нажал на панель, заставив Дево проглотить свои слова.

– Помолчи, а? Ну и мерзкий же у тебя голосок. Он, впрочем, очень подходит такой мрази, – Таэр немного подобрался. Его осанка стала идеальной. Теперь его невозможно было принять за бездомного. Маскарад исчез. Порода и выучка чувствовались в каждой его клетке, в самой плоскости положения его тела. Сектант застыл в ритуальной стойке.

– Рэйтор Дево, учителя Тоциуса и сам Великий Отец признали недостойным сам факт твоего существования. Ты опорочишь человечество перед Грядущими. Твои деяния оставят грязное, несмываемое пятно на репутации всего рода людского, и посему ты был приговорен к смерти.

Таэр приблизился к покрывшемуся потом толстяку и продолжил:

– Вот уже целый год ты мертв. Ты ходишь, дышишь, предаешься своим желаниям, но... Все это время ты был мертв и даже не знал об этом. Ты разносил заразу своего учения, заставляя других людей становиться живыми мертвецами, трупами, которые горят в котлах и не замечают этого. Но они прозреют. Они увидят, что расплата приходит. И неважно, Грядущие это сделают, я или то, что приготовил тебе человек стоящий за этим мальчиком. Неважно. Люди, обрекающие других на жизнь в аду, люди, которые разносят эту ядовитую метастазу преисподней по свету, получат свое, а ты получишь совсем скоро.

Таэр схватил нож Дево со стола и размахнулся, заставив толстяка зажмуриться. Клинок капитана «Гулу» легко прошил массивную потолочную панель в том самом месте, где была зажата рука толстяка и пригвоздил Дево к столу. Уже отходя, Таэр бросил:

– Никуда не уходи.

Он позволил себе немного расслабиться. Флегиец подошёл к Киллиану, продолжавшему молча наблюдать за развитием событий.



– Не держи на меня зла, мой юный друг. Когда–нибудь ты меня поймёшь, – Флегиец смотрел в горящие злобой глаза Киллиана и улыбался, – а если не поймешь сам, то тебе заставят понять – цель оправдывает средства. Все мы должны жить ради цели, а люди на пути – это средство. Ты повинен лишь в том, что попался на моем пути и послужил великой цели.

Таэр ещё раз обвел Киллиана взглядом:

– Мое почтение твоему товарищу. У него отличное чувство юмора. Черное, но отличное. Так наказать каннибалов... – Флегиец хмыкнул и, резко оттолкнувшись, взмыл к потолку. Такой прыжок не был подвластен человеку. Киллиан начинал сомневаться, являлся ли таковым представитель планеты убийц. Черный балахон скрылся среди коммуникаций «Гулу».

Лица и силуэты, замелькавшие на обзорной галопанели, объяснили торопливость флегийца. Сивар подошёл к панели ближе, чтобы увидеть то, что Таэр подразумевал под "наказанием каннибалов". Черно–фиолетовая груда мышц носилась по кораблю и уничтожала все на своем пути. Огромная, размером с половину Вергилия, туша сносила некоторые особо обветшалые перегородки, не зная преград. Тварь передвигалась на четырех конечностях. Задние были гораздо короче передних и служили исключительно для бега. Зад твари венчался крохотным, можно даже сказать забавным (учитывая то, как активно вилял им монстр) хвостом. Передние конечности – какие–то гипертрофированно мускулистые гранитоподобные лапы – были выгнуты, как у некоторых пород собак. Венцом же кровожадной твари являлись три головы, каждая из которых имела пасть норовившую цапнуть любого встречного. Что, собственно, тварь безустанно и делала, размазывая каннибалов ровным слоем ошметков по полу их вотчины.

Киллиан застыл перед галопанелью и не без удовольствия наблюдал за расправой над выродками. Экран продемонстрировал мемору одну из немногих хаотичных контратак людей Дево. Несколько мужчин использовали груду хлама в одном из коридоров станции, как баррикаду, и начали палить в тварь из нескольких орудий. Монстр приблизился к позиции людей, не обращая внимания на такие мелочи, как потоки когерентного излучения и выстрелы плазмометов, и принялся раскапывать баррикаду, когда двое выродков бросились на него сзади. Полноценным отпором назвать это было сложно, ведь только один из нападавших имел стрелковое оружие. Эта безумная атака больше походила на агонию загнанной в угол крысы. Один из выродков бросился к твари с легким импульсником, а его совсем уж оптимистично настроенный товарищ прыгнул на спину монстра с ножом. Как ни странно, именно атака второго достигла цели. Именно цели, ведь успехом назвать это было сложно. Каннибал – седеющий мужчина в кожаном фартуке, вонзил свой нож в спину монстра и повис на нем, как скалолаз на отвесной стене. Монстр и не думал стряхивать своего наездника, а продолжил крушить все вокруг. Товарищ «скалолаза» угодил в правую пасть твари и был перекушен пополам. Груда хлама разлетелась в стороны, и монстр завершил разгром «ловушки», активно поработав над телами охотников зубами.

Лишь обезглавив последнего каннибала и прожевав его череп, тварь заметила присутствие наездника. Монстр повалился на зад и попытался стряхнуть помеху задней ногой. Киллиан даже улыбнулся, когда увидел, как коротенькая задняя лапа монстра активно бьет по воздуху, пытаясь почесать спину. Исполин наконец–то смог удобно устроиться и достать ногой до лысой спины. Обезумевший от страха выродок так и висел на твари, не в силах отпустить кинжал. Зубы левой пасти, работая с неимоверной скоростью, за несколько секунд превратили «скалолаза» в груду перемолотых останков. Триумфальное шествие монстра по «Гулу» продолжалось. Чернильные глаза, расположенные строго по бокам голов, постоянно выискивали жертву, а крохотные уши на трех лысых макушках были вздернуты, улавливая любые звуки.

Наблюдая за бойней, Сивар понял одну вещь – перемещения монстра не были хаотичными. Тварь периодически останавливалась и втягивала воздух двумя отверстиями в морде, которые заменили ей нос. Она что–то искала. Наблюдая, как существо пробирается внутрь корабля, Киллиан совсем забыл, что он сам на нем же и находится. Вспомнил мемор об этом, когда увидел, что монстр застыл у закрытой двери. Существо разбежалось и ударило в перегородку всеми тремя головами. Дверь в капитанскую рубку вогнулась. Мемор обернулся к двери и начал судорожно перебирать варианты спасения. Галопанели перестала его интересовать. Ужас сменил триумф от смерти выродков. Он бросился к дальнему концу кабинета, в котором находилась ещё одна дверь. Панель ввода моргнула рядами цифр, запрашивая код. Топазец начал набирать первые попавшие комбинации. Панель раз за разом отвергала попытки Сивара. Цифры моргали, сменяя друг друга, словно секунды на таймере обратного отсчета. Скрежет гнущейся перегородки заставил его вжаться в стену. Совсем по–детски он сел и начал загораживать лицо руками, будто это могло спасти его от существа, чьи когти так легко разрывали листы многослойной корабельной брони. Монстр ещё раз разбежался и снёс дверь, словно та была выполнена не из прочнейшего металла, а состояла из гнилых досок.

Трехголовое существо секунду озиралось, переминаясь передними лапами, словно не зная, что делать. Тварь клацнула зубами, перекусив пополам лежавшее рядом со входом тело Мозгуна, и одним прыжком оказалось рядом с Дево. Капитан «Гулу», о существовании которого Сивар совсем забыл, будто дикий зверь, попавший в капкан, пытался отсечь себе руку ножом, который таки смог вытащить из потолочной панели. Он уже начинал пилить себе кость, когда тварь нависла над ним, разинула пасть и одним махом отсекла предводителю каннибалов голову. Центральная морда существа принялась пережёвывать череп Дево, усердно хрустя костями, крайние же чуть было не повздорили, начав набрасываться друг на друга в попытках решить, кому же достанутся самые лакомые кусочки капитана «Гулу». Чавкая и раздирая плоть, они поедали человека, пока от него не осталось и следа.

Киллиан, вжавшись в угол комнаты, наблюдал за расправой над выродком, не в силах двинуться с места. Страх и ужас в его голове невообразимым образом гармонировали с чувством удовлетворения от того, что этот тип именно так закончил свою жизнь. Если бы Киллиан был далеко от этой твари и ее жертвы, он бы даже улыбнулся. Каннибал оказался съеден.

Тварь перешагнула кровавые ошмётки, оставшиеся от Дево, слизала огромным синим языком кровь с пасти и направилась к топазцу. Сивар зажмурился в тот самый момент, когда центральная пасть монстра застыла в десятке сантиметров от его головы.

Он не мог пошевелиться. Всякий раз представляя себе момент смерти, он думал, что ему, как героям фильмов, которые изредка демонстрировали курсантам, дабы их мозги окончательно не изжарились от бесконечной муштры, привидятся все самые важные моменты его жизни: он увидит дом; увидит Топаз с его необыкновенным небом; увидит детство – детство простого отпрыска Выживания, лишённое тепла и мелких радостей, вроде дней рождения и праздников. Но вместо этого был страх, обернувшийся в плащ из пробиравшего до пяток холода. В Лабиринте он не успел понять, не успел подумать, что его ждёт впереди. Адреналин от схватки с оборотнями, вперемешку с болевым шоком, не давал мозгам нормально думать. Он просто не осознавал, что возможно уже больше никогда не откроет глаза. Но сейчас, когда он чувствовал дыхание скалоподобной твари, застывшей от него в считанных сантиметрах, он начал понимать. Тьма и пустота будущего кристаллизовались в мириады осколков льда и кололи его душу. Пронизывали его плоть, заставляя терять власть над телом.

«Неужели вот так бывает? Крошечный центр мироздания, крошечный мир с собственными законами и причудами может в раз перестать существовать? Неужели за этим белковым экзоскелетом не стоит ничего, что достойно существования и после смерти? Неужели крошечная вселенная моего тела и разума рассыплется на составляющие, не оставив после себя и следа?" – Киллиан задавал себе эти вопросы и получал ответы от единственного возможного собеседника. Тьма, прокравшаяся в него из гиперсна, тьма, поселившаяся в его душе с началом путешествия, злобно смеялась внутри его сознания, обдавая холодом. Она продолжала терзать его разум иглами безнадёжности, приговаривая себе под нос:

«Конец… Конец… Конец.»

Ледяные иглы страха и боли, пронизывая тело мемора, выходили наружу и таяли, согретые все ещё бьющимся сердцем. Холодный пот морозил дрожащую спину.

Вывел Киллиана из состояния забвения, заставив прервать панихиду по самому себе, странный звук, доносившийся от монстра, который не спешил приниматься за трапезу. Юноша открыл глаза. Их примеру собирался последовать рот Сивара, но тот вовремя смог остановить начавшую было отвисать челюсть.

Трехголовый монстр и не думал нападать. Вместо этого он прижал головы к полу, согнув передние лапы, карикатурно задрал круп вверх и производил манипуляции отростком, заменявшим ему хвост. Довершали образ языки, вывалившиеся из двух периферийных ртов твари. Монстр возбуждённо дышал (именно этот звук и привлек внимание мемора) активно махая задом. Киллиан не сразу сообразил, что зверюга от него хочет, благо монстр оказался настойчив и указал «глупому человечишке», что от него требуется. Зверь на секунду приподнялся и толкнул центральной головой кость, лежавшую между ним и юношей. Свежеобглоданная, с ещё видневшимися шматками мяса часть ноги человека (судя по размеру, она принадлежала Дево, так как Мозгун был маловат для такого внушительного элемента скелета) была выбрана зверем для забавы. Толкнув кость, монстр вновь припал у полу раскуроченной капитанской рубки и нетерпеливо задергал хвостоподобным отростком.

Киллиану осторожно, как можно более плавно потянулся к кости, приковав внимание трёх пар глаз чудовища. Стоило Сивару поднять вожделенный "снаряд", дрожь из хвоста подчинила все тело зверя, и монстр нетерпеливо задергался.

Сивар что есть силы замахнулся и бросил кость в проход. Та, вращаясь и скидывая с себя ещё не запекшуюся кровь, улетела во мрак, царивший в коридоре, словно флейта крысолова увлекая за собой трехголового "вредителя". Зверюга, торопливо мельтеша лапами по гладкому полу и снося все на своем пути, бросилась вдогонку.

Сивар осторожно поднялся, но только для того, чтобы быть прижатым к стене тварью, которая уже вернулась с выловленным в коридоре снарядом. Зверь приблизился к мемору, бросил к его ногам кость и принялся возбуждённо дышать, разгоняя тяжёлый корабельный воздух мощными лёгкими. Он секунду пялился на Киллиана, а потом перешёл в наступление, продемонстрировав человеку свое отношение. Шершавые теплые языки, вывалившись из пасти на добрый метр, принялись елозить по Киллиану, пропитывая своей вязкой слюной волосы и комбинезон. Трехглавый зверь не успокаивался пока Сивар почти полностью не намок и лишь затем отступил. Да и сделал он это не из–за того, что лобызание наскучило – внимание зверя привлекло движение в дальнем углу рубки.

Киллиан присмотрелся и увидел, как "дыхательный аппарат" Мозгуна, медленно перебирая щупальцами–ножками, пробирается к расчлененному человеку. Видимо, отсутствие нижних конечностей мало интересовало протез. Однажды заменив Мозгуну руки, протез, возможно, надеялся заменить собой и другие недостающие части тела, руководствуясь непонятной человеку протезовской логикой. Щупальца взобрались на положенное место и подчинили себе остатки и до расчленения не великого тела техника. Полутруп медленно начал подниматься. Кишечник, растекающийся по сукровице наружу, ничуть не замедлял это обстоятельство. Крохотные, словно не человеческие совсем, а крысиные, руки–лапки Мозгуну начали медленно карабкаться по полу, а затем и по стене. Щупальца, не переставая вибрировать, принялись помогать трупу занять вертикальное положение. Техник, сбрасывая, как ненужный балласт, свои внутренности, поднимался. Его руки, развернувшись под неестественным углом, карабкались по металлу, пока труп не застыл оперевшись на перегородку. В таком виде техник походил на уставшего, решившего немного передохнуть путника. Ну или половину путника…

Даже вызывавший трепет всего живого зверь нерешительно пялился на этого вурдалака, сомневаясь, стоит ли с ним связываться. Чего уж было говорить о Киллиане, которому все случившееся казалось каким–то сюрреалистичным бредом. Сивар легонько ущипнул себя. Боль в руке засвидетельствовала реальность всего происходящего, каким бы странным это не казалось.

Метаморфозы трупа продолжались. Усевшись поудобнее, останки Мозгуна обернулись в сторону Киллиана. Мемор не смог сдержать возглас, когда труп открыл глаза. Почти полностью красные от крови белки с темно синими зрачками немного подергались, чтобы замереть, уставившись в сторону юноши. Из–под протеза донеслись первые робкие хрипы, сменившиеся гулкой, совсем не свойственной Мозгуну речью:



– Мы жили–существовали–обитали–населяли–развивались долго, настолько долго, что утратили свое «Я». Мы открыли–распознали–опробовали–применили–приняли путь единения и самопознания в переходе. Мы перешли–убежали–скрылись–слились лишь для того, чтобы забыть–раствориться–расщепиться–потерять себя в дебрях времени. Потерять смысл существования, дабы обрести–распознать–увидеть–почувствовать–полюбить его, лишь когда все было утеряно, – Мозгун говорил очень быстро и слова проносились мимо Киллиана непонятной тарабарщиной. – Из миллиардов вероятностей, проверенных–просчитанных–изученных–познанных–отброшенных воплотилась одна. Одна единственная–невероятная–несущественная–невозможное–неизбежное, где пришло Зло! Новое–неизведанное–чуждое–невозможное Зло! Оно растерзало–уничтожило–обмануло–стерло–отбросило–воскресило–объединило нас. Ибо не было больше смысла, чем ответ–последствия–расплата–счёты–месть. Мы учиться–совершенствоваться–внедряться–хитрить–обманывать–покорять–подчинять–убивать, – Мозгун продолжал тараторить гулким механическим голосом и не обращал внимания, как зверь начал к нему приближаться. Монстр не спеша ступал, будто опасаясь реакции трупа, пока не добрался до его туловища.

– Мы сеяли–распространяли–познавали–понимали, мы ошибались. Ошибались. Ошибались. Ошибались. – заевший было труп опомнился, когда монстр начал смыкать на его плоти свои клыки. Киллиан слушал чавканье и хруст перемалываемых костей, за которым последовал новый монолог уже повалившегося на бок Мозгуна:

– Мы ошиблись. Мы поняли–приняли–осознали–простили–затаились пока не пришли они!! Они сделали–совершили–перевернули–сломали–создали то, чего не было уже очень и очень давно. Они разъединили нас. Легион ушли. Легион предали. Легион хотели большего. Легион поверили. Но не мы, – зверь принялся за крошечные руки Мозгуна, но его речь продолжилась. – Мы не хотим этого. Эта вероятность–возможность–случайность–неизбежность не должна стать реальностью! Они не заслужили. Вы не заслужили! Вы должны мучиться!!! Вы должны терзать самих себя! Вы должны жить! Зло убьет себя! Легион неправы. Ты можешь все остановить. Ты можешь принять–примириться–стереть–ответить–воспротивиться–подчиниться–прервать цепь! Ты еще можешь умереть!!! – Голос трупа оборвался, когда монстр растянул свою правую пасть по–шире и поглотил голову техника вместе с щупальцами.

Киллиан все так же стоял у двери в дальнем конце рубки и не двигался. Вслед за угрозами смерти ему поступило предложение умереть добровольно. Дело, в которое его втянул Айзек, становилось все более и более странным. Вслед за флотом, кордами и каннибалами, в дело вмешались какие–то потусторонние силы. Какие–то трупооживляюшие "Мы". Киллиан собирался было задуматься о бренности бытия, но философским думам недолго было суждено терзать его мысли.

Трехглавый монстр браво засеменил в его сторону и, не удосужившись спросить разрешения, схватил левой пастью за загривок комбинезона. Мемор стал сопротивляться, на что получил очень доходчивый ответ, в виде рыка из двух незанятых делом ртов чудища. Сивару оставалось лишь пытаться не задохнуться и следить за тем, куда его доставит такой экзотический транспорт. Комбинезон, прихваченный клыками твари, трещал и растягивался всю дорогу, но все же прошел это испытание, продержавшись до момента, когда монстр разомкнул пасть и швырнул Сивара аккурат ко входу в шлюзовой отсек Вергилия. Рядом со шлюзом расположилась до омерзения довольная физиономия Айзека. Эпос просто сиял. Киллиан, не сумев сгруппироваться, рухнул на пол всем телом, отбив ценнейший орган, расположенный чуть ниже спины. Боль вырвалась из мемора протяжным стоном. Эпос еще шире улыбнулся и заговорил с монстром, будто это его домашний питомец:

– Молодец, хороший мальчик, принес папе феромонный маяк. Ай, какой умница.

Трясущиеся от злости руки топазца сами потянулись в сторону Фобоса, не такого уж и страшного, в сравнении с тем, чего Киллиан насмотрелся за последние сутки. Выпрямиться во весь рост юноше помешало препятствие, которое встретило макушку Сивара недружелюбной твердостью и ещё более неприятным рыком. Голова мемора ударилась в один из подбородков трехголового зверя. Кости черепа будто напоролись на каменную стену. В глазах топазца завели хоровод радужные круги. Монстр недовольно фыркнул, оскалившись.

– Ну, ладно–ладно тебе, Черныш. Этот остолоп не со зла, он не хотел тебя обидеть. – Айзек принялся успокаивать возмущенного зверя. Киллиан отпрянул в сторону, не зная за что держаться: то ли за отбитые голову и зад, то ли за сдавленное комбинезоном за время транспортировки в зубах Черныша горло. Умная ткань оставила красный след на его шее. Висельник ни дать ни взять. Айзек, не обращая внимания на метания мемора, стоял и почесывал поднятую от наслаждения морду монстра. Задрана была лишь одна из голов, а две другие, и не думая расслабляться, насторожено смотрели в сторону мемора.

– Это его–то обидеть? Это он–то Черныш? Чего ж не Малыш или Пушок? – Киллиан злобно таращился на Райберга и его ручного зверька, потирая ссадину на шее.

Айзек оторвался от почесывания шеи монстра и отошёл в сторону:

– А тебе не нравится? Давай, я тебя здесь оставлю. Ты его будешь воспитывать, дрессировать, а потом и имя придумаешь – любое, какое захочется, да хоть Беренгария Наваррская.

Судя по оскалу, появившемуся на одной из морд твари, она не одобрила бы ни дрессуры, ни такого роскошно–породистого имени.

– Нет уж, спасибо. – Киллиан зашел внутрь Вергилия. «Спасательная операция» на борту «Гулу» наконец–то подошла к концу. Шлюзовой отсек встречал его радостными возгласами корабля:

– О, юный помощник капитана вернулся. Какая радость, а мы тут переживали, нервничали, ногти, можно сказать, грызли.

– Знаю я вас. Грызли, конечно, – Киллиан от избытка эмоций пнул ближайшую перегородку.

– Но–но, молодой человек. – Неодобрительно буркнул искин.

– Что «но–но»? Чтоб я ещё раз тебя, железку, послушал. Чтоб ещё раз!!!

– Вот чему бы хорошему научились у капитана, ведь нет же – надо перенимать худшие черты характера этого любителя фамильярностей.

Киллиан не слушал причитания корабля и отправился в медотсек, который уже начал считать своим местом на борту корабля. Там его, стягивающего с себя остатки одежды и кусочки прилипшей к ней человеческой плоти, и нашел Айзек.

– Ну что, великий спасатель детишек, наигрался в супергероев?

Киллиан, неделю назад не осмелившийся бы Айзеку и слово сказать поперек, сейчас и не думал сдерживаться:

– Да пошел ты! Все вы пошли! Питомцы, железяки, феромонные маяки, миносы... Ты ведь все знал! Все! И про каннибалов, и вообще... Ты всегда все знаешь, но только это не мешает тебе отправлять меня черт поймёшь куда.

Эпос и не думал обращать внимание на нарушение субординации. Его рука осторожно легла на плечо Киллиана:

– Ты сам решил. Сам собрался идти. Сам хотел кого–то спасать.

Мемор не выдержал. Стресс и ужас, копившиеся в нем все это время, вырвались наружу:

– Что «сам»? Что «сам»? Малолетний дурак я сам! Нихренашеньки я сам не знаю! – Слезы побежали из его совсем ещё детских глаз, и Сивар начал прятать их, сев на пол и уткнувшись лицом в колени. Лицо, до того сердитое и строгое, потеряло весь налет воинственности. У ног Эпоса, сжавшись в один твердый комок нервов, сидел и старался остановить предательски катившиеся слезы Киллиан Сивар, шестнадцати лет от роду. Простой курсант, который хотел защищать свою родину, а не быть игрушкой у руках монстров, по сравнению с которыми трехголовый Черныш просто милое создание.

Айзек, упершись спиной, сполз по стене и уселся рядом с Киллианом. Он согнул одну ногу и упёрся локтем в колено, принявшись судорожно поглаживать лоб. Холод и лёд его глаз на секунду испарились, уступив место чувству, которое Айзек никогда не выпускал наружу на людях. Из его глаз струилась, норовя поглотить все вокруг, неимоверная, неописуемая усталость. Если бы Киллиан смотрел на него, он мог бы наконец узнать, насколько этот человек стар. Стар душой. Никакие биокоррекции и чудеса Вергилия не могли скрыть ту неописуемую тоску и усталость от прожитого, что сейчас виднелись на дне хрустальных глаз Эпоса. Да и не Эпосом он был сейчас вовсе, так – уставший старик.

– Знаешь, я ведь был когда–то таким же, – Айзек провел ладонью по ершику белых волос и опустил руку в карман. Капсула нейрокатализатора, раздавленная у глаза, обернулась жидкостью и обволокла зрачок Райберга. Лёгкий несертифицированный наркотик моментально начал действовать, расслабив Айзека настолько, что он почти перестал скрывать свои эмоции. – Был таким же открытым, рвущимся вперёд очертя голову. Тогда я умел мечтать. Мечтать по–настоящему. Не подпитывать, как сейчас, едва живую, уже вовсю харкающую кровью надежду во что–то светлое где–то глубоко у себя внутри, а верить. Верить во что–то большое. Нечто более значимое, чем я, ты, да и каждый из нас. Я мог мечтать о будущем. И я был не один.

Слова Айзека заставили Киллиана поднять голову. Никогда ещё Эпос не был так открыт и так прям. Не было уловок и игры. Не было махинаций и субординации. Был простой разговор двух измученных багровой дорожной пылью странников, у которых не было ничего кроме самих себя и этого бесконечного пути.

– «Арго»… Он был прекрасен, наш хрустальный гроб. Наш мавзолей с живыми трупами, отправившийся в глубины космоса, как только мы получили от менталов первые сверхсветовых двигатели, – Киллиан вздернул брови. Он даже не мог подумать, что чужие, хоть сейчас и являвшиеся номинальными союзниками человечества, тогда могли оказать людям такую услугу. Оказалось, что технологию гипер–перехода не пришлось «выторговывать» у инопланетян огнем и мечом. Айзек заметил удивлённое лицо Сивара и, задрав голову вверх, продолжил:

– Не удивляйся, много чего ещё не расскажут в учебниках. Многое замалчивают в проповеднической чепухе, что вправляет людям мозги. Даже кибер можно изменить, как того требует ситуация... Пятьдесят человек. Ты можешь себе представить? Всего пятьдесят нас было перед уходом в гипер. Мы ещё не знали тогда, что нас ждёт. Не знали всю глубину технологий чужих. Не знали, вернёмся ли... Мы ложились в свои псевдопластиковые усыпальницы, словно древние фараоны, не зная, когда проснёмся. Разведывательная миссия невозможных, нереальных масштабов. Мы должны были пройти почти через весь рукав Ориона и найти контакт. Быть может, на это потребовались бы месяцы. Быть может – годы, или даже вся жизнь. Мы были молоды и полны веры. Веры в человечество. Мы были готовы искать новые горизонты. И мы нашли.

Слезы Киллиана давно унялись. Он завороженно слушал рассказ Айзека. Рассказ о тех временах, за которые Сивар и миллионы других детей по всему человеческому космосу считали Эпоса своим кумиром.

– Пятьдесят аргонавтов, словно герои, боги древнего мира, мы искали для своего возлюбленного человечества "золотое руно", но нашли нечто другое. Нашли нечто совсем чуждое. То, что показало каждому из нас, кто мы есть. Показало каждому, что у нас внутри. Показало нам, каково человечество. Нас было пятьдесят, а осталось лишь трое. Ну, можно сказать, трое с половиной. Трое "героев", – Айзек легко улыбнулся и покачал головой, – которым жизнь потом отвела свою роль, свое предназначение.

Эпос поднялся на ноги и протянул Киллиану руку.

– И самое веселое, что человека, вернувшегося со мной из той одиссеи, нам и нужно найти. У мироздания… или кто там есть? Бог? У него забавное чувство юмора. Из миллиардов людей нам нужен именно тот, которого труднее всех отыскать. Тот, которого не перехитрить и не обмануть.

Айзек повел Киллиана в пилотскую рубку, стены которой уже перевоплотились в один огромный обзорный экран. Сивар не заметил, как Вергилий отстыковался от «Гулу», который не спеша кружился вокруг своей оси где–то впереди.

– Минос назвал всего одно имя. Имя человека, обладающего ныне технологией органической взрывчатки. Имя человека, который любезно поделился ею с кордами, – Айзек выдохнул, – Джуд Лайтберин. Мой друг и мой враг. Враг всего человечества.

От одного упоминания главного перебежчика в истории огонь азарта с новой силой вспыхнул в глазах Киллиана, словно и не было тьмы и холода, сковавших его душу перед лицом смерти. Сивар вновь был готов к пути.

– Вергилий, готовься к старту на Аверитию, – Айзек вновь закупорил свой разум и скрыл эмоции, которым только что позволил вырваться наружу. Неожиданная открытость Эпоса уступила место привычной холодной осторожности, – Черныша жалко. Хорошо хоть пропитание у него пока есть.

Киллиану, прекрасно помнившему, что Черныш делал с окружающими, отчего–то было не до сантиментов, и зверя он совсем не жалел. Впрочем, как и обитателей «Гулу».

– Последний эмбрион керберосса пришлось из–за тебя размораживать, – Эпос вздернул палец вверх, но так и не смог вызвать у Киллиана чувство благодарности, – редкие, знаешь ли, твари. Что не удивительно, впрочем. Не остановятся пока все живое вокруг не сожрут, так что с кормовой базой у них плохо. Ну или их кормовой базе плохо, как это лучше сказать?

– А он где все это время, простите, прятался? – Мемор прикинул размеры Черныша и сопоставил их с параметрами корабля Райберга. Вергилий, сохранявшийся молчание все это время, напомнил о себе:

– Да за обшивку держался и ждал, когда его позовут, знаете ли, молодой человек. Они, кербероссы, такие – деликатно–терпеливые.

– Говорят же тебе, разморозили эмбрион. Немного препаратов, и зверюшка уже половозрелая и готова показать свою любовь каждому встречному. Ты насмотрелся, думаю, какой он любвеобильный. А это у него еще гон не начался. А то бы Черныш наших друзей–эпикурейцев попортил бы во всех смыслах. Трёх голов хватает, чтобы залобызать до смерти.

На обзорной панели вспыхнул красный маркер. Точка начала медленно отдаляться от станции.

– Сэр, зарегистрирован старт с поверхности этого корыта, – брезгливо сказал Вергилий. – Спасательный бот. Предположительно, на борту находится живой организм. Что прикажите делать с шустряком?

Киллиан, который ни на секунду не сомневался, кому именно достало ума и ловкости, чтобы выбраться из вотчины каннибалов и скрыться подальше от трепетных объятий Черныша, заговорил:

– Не надо ничего делать. Там не враг, хоть и другом назвать его сложно, – мемор вспомнил то совершенно неестественное, необдуманное чувство мести, побудившие его на поход в руки Дево, и улыбнулся. – Мы – квиты. Каждый из нас мог подохнуть в руках монстра, но предпочел выжить. Таэр не просто так бросил меня в Лабиринте. Он даже чем–то похож на вас, сэр.

Юноша кивнул в сторону Райберга и отвернулся от обзорной панели. Ему нужно было готовиться к гиперсну. В деле подготовки корабля к прыжку, как, впрочем, и на протяжении большей части этого странного путешествия, Сивар чувствовал себя беспомощным пассажиром, на которого иногда примеряли костюм приманки для монстров. Эта роль начинала менять его сознание. Светлый лик человечества в голове мемора постепенно мутировал, добавляя в свою палитру все больше бордовых тонов...

Каждому свое


Тело ныло и желало спокойствия. Киллиан, пропустив через себя всю вереницу свалившихся на него за эти сутки событий, начал ощущать всю тяжесть пройденного им не в моральном, а физическом плане. Шея, перетянутая комбинезоном, саднила и не давала покоя. Отбитый зад и ушибленные ребра не упускали момента напомнить о себе новым приступом боли. Но самое главное, волна усталости, прятавшаяся от разума Сивара в критической ситуации, обрушила на него всю силу истощенности хрупкой биологической оболочки, именуемой человеческим телом. Киллиан буквально повалился в псевдопластиковый гроб медкапсулы, не в силах найти другое место для сна. С учётом частого в ней пребывания, мемор вполне мог считать капсулу своей кроватью. Шершавое покрытие ложа изменило структуру и приняло форму тела Сивара, как только он туда лег, не оставив разуму ни единого шанса. Юноша провалился в сон...

Несколько мгновений образы и картины прошедших событий мелькали перед глазами мемора, стараясь ухватиться за его худощавое тело. Стараясь впиться в его разум... Его память... Его душу... Вереницу картин сменило замершее видение.

Минос, огромный змееподобный вождь Ласта, лукаво улыбался, выбирая момент для броска, в нескольких метрах от сумрачного фантома Сивара. Его безукоризненный костюм тройка трещал по швам. Желтые пластины чешуи прорывались через ткань. Минос, словно настоящий наг, начал сбрасывать с себя надоевшую кожу. Одежда и человеческий облик слезали с верткого, покрытого слизью тела кноссца. Лишённое конечностей туловище змеи кружило вокруг Киллиана угрожающей удавкой. Крошечные ячейки чешуи топорщились, задевая тело человека. Кожа мемора отозвалась мурашками. Завораживающий танец мутировавшего повелителя Ласта затягивал все вокруг, подчинив себе волю жертвы. Огромный змей, раскачивая головой из стороны в сторону, гипнотизировал. Превращение окончательно завершилось, и Минос стал сжимать кольца своего хвоста, незаметно обернувшие шею жертвы. Киллиан почувствовал, что задыхается. Адамово яблоко впало внутрь, затрудняя дыхание. Змей шипел, продолжая усиливать хватку, пока Сивар не опомнился, решившись дать отпор. Гипнотические чары оказались бессильны перед инстинктом самосохранения. Трясущиеся пальцы Сивара вцепились в живую удавку и попытался её разжать. Куда там – змей, оскалив пасть с двумя сочащимися ядом клыками, веселился. Он беззвучно смеялся над всеми потугами мемора, лишь усиливая свой напор. Лицо топазца начало багроветь. Холод предстоящей смерти обдал сознание Киллиана своим дуновением. Жёлтое тело змея старалось выжать из мемора все соки, выдавить все тепло и чистоту детского сознания, заменив их циничными аналогами – расчётливостью и корыстью. Сивар, словно бесправная марионетка в руках кукловода–садиста, корчился в бескрайнем ничто своего сна, теряя последние силы. Он развел руки в стороны и начал бить в направлении головы змея. Удары теряющего силы юноши лишь все больше задорили ухмыляющегося царя Кносса. Он продолжал раскачиваться, будто танцуя в такт какому–то загробному маршу. Раздвоенный язык змея то и дело выскакивал из пасти, ощупывая посиневшее лицо Сивара. Наг торжествовал. Сознание мемора стало угасать. Минос в глазах Киллиана двоился, и лишь невероятная, почти первобытная жажда жизни позволяла юноше не терять сознание. Этот еле теплящийся огонек надежды вырвался из его души в реальность сна, обретя форму. Опустив свое совсем ещё детское лицо, глаза на котором готовы были выскочить из орбит, Сивар увидел в своей руке нож. Безукоризненный, невозможно прекрасный нож флегийцев холодил руку терявшего сознание мемора. Тот самый нож, который Таэр вонзил в живот Сивара в самом конце Лабиринта. Лезвие темного клинка начало светиться, заставив Миноса обратить на себя внимание. Змей и его жертва смотрели, как одна за другой багровые буквы вспыхивали на ноже и складывались в слова. Вязь символов преобразилась в предложение:

"Не бойся тьмы. Страшна лишь та, что гложет каждого из нас."

Прочитав эту надпись Киллиан махнул рукой и вонзил мерцающий клинок в брюхо Миноса, поглощенного созерцанием смертельной красоты кинжала. Змей взвился и начал оплетать руку Сивара. Нож не останавливался, продолжая резать податливую плоть. Гад шипел и брызгал ядом, но был не в силах остановить мемора. Киллиан упивался победой. Он остервенело махал ножом, пока змей не ослабил хватку, свалившись к ногам победителя безжизненной грудой мяса. Пасть царя Кносса упала рядом с хвостом, уподобив мертвого змея уроборосу. Сивар улыбнулся и обтер нож. Флегийский клинок охотно скинул с себя черную кровь и нашел для своей дурманящей красоты новую жертву – Киллиан смотрел на антрацитовое лезвие, не в силах отвести взгляд. В это короткое мгновение, секунду, когда юноша любовался красотой совершенного орудия смерти, наг собрал последние силы и впился в ногу своего соперника, лишь для того, чтобы получить новые раны. Хватка змея ослабла окончательно, и мертвый царь рухнул к ногам мемора. Плоть змея тут же начала распадаться на частицы. Ворох осколков Миноса закружился черной воронкой, подгоняемый ветром бесконечного ничто, и начал трансформироваться в новый объект.



Киллиан потрогал две круглые ранки от клыков змея, из которых по телу начало растекаться тепло и увидел, как прах Миноса преобразовался в овал. Объект дрожал и трепетал всем своим естеством, мешая зрению на нем сфокусироваться. Вскоре он все же замер, дав себя рассмотреть. Яйцо, которое размерами могло посоперничать с Вергилием, застыло, а потом начало расходиться провалами трещин. Скорлупа трескалась под градом ударов, которые сыпались изнутри желтой оболочки. Молнии трещин сходились и растекались, завладевая хрупкой поверхностью. Последовал еще один выпад, и чёрное острие неведомого тарана пронзило скорлупку. Рядом с первым шипом выступил второй, защитный слой начала осыпаться, выпустив на свободу пленника яйца. Тайрус собирался отомстить за своего отца.

Киллиан начал пятиться, ожидая атаки. Монстр стряхнул остатки оболочки, а потом бросился на Сивара, опустив свои загнутые рога. Пошатываясь на ватных ногах, словно пьяный тореадор, Киллиан уклонился от первого выпада и полоснул ножом по затянутому черной броней телу кносского принца. Клинок высек искры из доспехов, не причинив хозяину Лабиринта особого вреда. Из раздутых ноздрей минотавра повалили клубы пара. Провалы глаз горели жадным пламенем. Бык подскочил к человеку, мотнул головой в сторону и зацепил Киллиана рогом. Оббитое черной сталью острие легко пронзило податливую плоть. Монстр махнул могучей шеей, и топазец завис в воздухе, с каждой новой секундой все глубже загоняя рог Тайруса себе в живот своим же собственным весом.

Боль впилась в сознание, но не парализовало его. Она перестала быть его врагом – если Сивар что–то и понял за прошедшие несколько дней, так это то, что боль была лучшим другом любого живого существа в этом проклятом всеми богами мире. Боль не врала и не предавала. Боль не могла продать человека в рабство. Боль всегда говорила правду. Вот и сейчас этот беспристрастный индикатор вспыхнул в сознании мемора, засвидетельствовав одну простую истину – он все еще был жив. Мертвецы неподвластны жгучим объятиям боли.

И вновь жажда жизни отозвалась в клинке Таэра. Нож флегийца начал мерцать. Загнав боль, кричащую где–то в районе живота, подальше в глубь сознания, мемор оттолкнулся от мощного лба минотавра и снял себя с рога. Это было так легко и одновременно так невероятно, что даже огненный взор Тайруса покоробило смятение. Смятение, сменившиеся ужасом, когда тонкий и хрупкий на вид клинок легко прошил толстую лобовую кость, пронзив мозг человека–быка. Огонь в глазах хозяина Лабиринта погас, поглощённый багровым свечением кинжала. Тайрус пал, расколовшись при ударе о невидимую землю великого ничто на миллион осколков. Гонимые ветром бескрайней пустоты, они полетели в сторону, чтобы скрыться от глаз Сивара в обволакивающей все вокруг тьме. Мрак поглотил останки хозяина Лабиринта и породил свет. Три пары красных огоньков зажглись во тьме напротив мемора. Огни замелькали в воздухе и, нависнув друг над другом, завели причудливый хоровод, не спеша приближаться.

Киллиан начал пятиться, выставив вперёд руку с ножом. Прокушенная Миносом нога отказывалась слушаться – яд царя Ласта, яд его слов, яд похоти и желаний отравлял тело Сивара. Он еле стоял на ногах. Из жуткой раны на животе сочилась кровь. Кровь, поменявшая свой привычный цвет, – багрянец пронизывали черные вкрапления яда. Затянутые пеленой отрешенности глаза мемора уже не могли следить за огоньками напротив и опустились вниз, чтобы увидеть, как на потухшем было клинке проступает новая надпись. Бордовые буквы прожгли черную кровь Тайруса и выстроились в три слова:

"Цель оправдывает средства."

Стоило Киллиану прочитать их, как клинок полыхнул жаром. Всепожирающий огонь подпитывал эту фразу. Огонь веры. Огонь фанатизма. Огонь лжи… Лжи самому себе. Через секунду Сивар понял предназначение этих слов. Он посмотрел на рану внизу живота и, что есть силы закусив губу, почти не думая, почти не осознавая, что делает, поднес раскалённый клинок к эпицентру боли. Рассеченная плоть зашипела. Черная кровь загорелась, закупорив рану. Боль отступила, сменившись спокойствием. Клинок, соприкасаясь с полученной от Таэра раной предательства, начал остывать. Лезвие охладило боль в тот самый момент, когда из бесконечной тьмы вышло существо породившее красные огоньки. Очередной гибрид застыл напротив топазца. Тело уничтожившего экипаж «Гулу» Черныша венчали лысые головы капитана Дево. Одна из голов чем–то непрерывно чавкала, разбрасывая в стороны зелёные сгустки слюны, вторая заунывное выла, задрав вверх щекастую морду, а третья, не отрываясь, смотрела на Киллиана. Не было в этом взгляде злости и ненависти, не было гнева и упрека, не было угрозы – был лишь один невыносимый и неутолимый голод.

Мемор выпрямился. Он почувствовал изменения, вновь преобразовывавшие клинок в его руке. Жар ножа начал нарастать, а надпись – изменяться. Не спеша, миллиметр за миллиметром, причудливый узор менял облик ритуального оружия флегийцев. Жар становился нестерпимым. Киллиан чувствовал, как его рука начинает гореть. Порыв ветра подхватил жар лезвия и ударил в его лицо. Запах жженой плоти впился в ноздри. Он держался за побелевшую рукоять, пока на лезвие не выступили новые слова:

"Каждому свое."

Породив последнюю букву, нож вспыхнул, заставив Сивара его бросить. Монстр, почувствовав безоружность «корма», начал приближаться. Рэйтор Дево раскрыл свои пасти, из которых несло сладким запахом мертвечины. Лишенные белков глаза капитана «Гулу» сияли холодным блеском возбуждения. Монстр бросился в атаку и аккуратно, стараясь не повредить добычу, повалил Киллиана на землю. Вязкая слюна стала капать на безоружного мемора, который и не думал вырываться.

Его взгляд был спокоен. Огонь клинка заразил его уверенностью: пусть и не в реальности, пусть здесь, в чертогах его сознания, каждому достанется по заслугам. Средняя голова каннибала растянулась в ухмылке. Дево начал тянуться к шее жертвы, слизывая с морды сочившуюся слюну. Выродок распахнул среднюю пасть, собираясь впиться в киллианову плоть, но внезапно остановился. Правая голова Дево была не намерена отдавать свою добычу просто так. Она что есть силы толкнула среднюю в сторону третьей головы. Завязалась свара. Тело монстра, не зная кому подчиняться, застыло, позволив мемору вырваться. На топазца не обращали внимания. Головы были поглощённый грызней друг с другом.

Киллиан смотрел, как чудовище начинает впиваться в свою собственную плоть, не в силах сдержать бушующий в нем гнев. Головы принялись рвать друг другу глотки, сплетаясь в черный, мечущий во все стороны кровавые ошмётки клубок. Вымазанные черным головы Дево не замечали, как их общее тело начинает пошатывается. Лязг зубов и хруст разрываемых мускул не прекращался до тех пор, пока монстр не свалился в лужу собственной крови. Средняя голова твари все ещё продолжала дышать через разорванное горло, когда тьма бескрайнего ничто расступилась, выпустив Киллиана на свободу – на край огромного кратера, который однажды уже приходил Сивару во сне. Мертвые монстры остались позади.

Бескрайняя выжженная порода покрылась грязной дымкой. Киллиан посмотрел наверх и увидел край уступа, который он неведомо когда миновал. Где–то высоко в небе мутный диск солнца пытался пробиться сквозь толстый слой желтоватых облаков. Сивар пригляделся и заметил деталь, ускользнувшую от него во время первого визит на этот безжизненный склон – спокойствие непроглядной небесной хляби нарушали огненные сполохи. Десятки и сотни раскаленных болидов пронизывали небеса и устремлялись вниз. Частицы огня падали с небес, разгоняя черный пепел, покрывавший огромный конус кратера. Сивар проследил полет одного из болидов и увидел, как метеор врезался в мертвую породу склона. Ударная волна согнала пепел с тысяч неподвижных фигур, стоявших на огромном уступе, от которого в Сивару тянулась крутая тропа. Тропа, которую преграждал проводник.

Мужчина в красном манил Киллиана за собой. Сивар осторожно ступил на склон, сделав первый нерешительный шаг. Пепел под ногами шуршал, давая ощутить, что основу кратера составляют гладкие голыши. Мемор продолжил идти, приближаясь к проводнику, когда рана на ноге напомнила о себе. Укус Миноса породил укол боли, эхом отозвавшийся в ране на животе. Киллиан потерял равновесие и покатился вниз, прямо в чертог замерших фигур. Завалившись на бок и подняв в воздух волну голышей, Киллиан все же смог остановить падение. Гладкие камни, звонко ударяясь о покатый склон, набирали скорость и приземлялись между стройных рядов статуй, окунаясь в черный пепел.

Сивар чертыхнулся и посмотрел на ногу. От места укуса Змея по ноге тянулись черные жилки, каждую секунду все глубже впиваясь в плоть топазца. Аналогичная картина ожидала его и на животе – черные капилляры расползались от раны в разных направлениях, уже добравшись до груди. Юноша поднялся, стряхнул с изодранного в нескольких местах комбинезона пепел и продолжил путь к мужчине в красном.

Багрянец одежд незнакомца казался неподвластным пыли, которая окутывала все вокруг. Ни одна частица пепла не осела на бордовую ткань. Широкая шляпа скрывала взгляд. Приближении Киллиана заставило мужчину поднять свой взор. Черные зрачки проводника поманили за собой, а поднесенный к губам указательный палец просил не нарушать тишину.

Двое сошли на уступ, начав движение в причудливом лабиринте статуй. Нескончаемые полчища фигур проплывали мимо, предоставляя возможность внимательно себя рассмотреть. Статуи были похожи на людей, с тем небольшим отличием, что на месте глаз у них располагалась ровная черная поверхность. Антропоморфные фигуры застыли в сотнях разных поз, некоторые из которых повторялись – очень часто изваяния стояли, прижав руки к ушам или рту, словно силясь закрыться от шума или сдержать вырывающийся изо рта крик. Мужчина в красном молчал, продолжая вести Киллиана к месту, в которое упал огненный метеор. Сноп пепла продолжал оседать, когда Киллиан и его провожатый подошли к точке падения. В небольшом углублении лежал человек. Он ворочался, водя лицом по земле, словно взявший след пес. Его мышцы, скрытые плотным слоем жира, непрерывно сокращались – агония членов сотрясала мечущееся тело. Пальцы на руках и ногах механически сгибались и разгибались, цепляясь за черную породу. Бледная, почти белая кожа просвечивала, демонстрируя чахлую кровеносную систему.

Тело на секунду замерло и начало подниматься. В несколько приемов, словно сустав робота, человек выпрямился, наконец показав лицо. Упавший с небес, уподобившись заполонившим все вокруг статуям, смотрел на Киллиана гладким пространством на месте глаз.

– Как же так? – Прошептал Киллиан и затих. Эта короткая фраза разнеслась между статуй, непостижимым образом срезонировала и вернулась назад гулким ревом. Мемор не узнавал свой многократно усиленный голос. Рев породил новый шум. Киллиан не сразу понял, где он слышал оглушительный хруст, с которым лопались покрытые черным пеплом оболочки статуй, но увидев первые трещины на ближайшем "изваянии" – пузатом мужчине, нос которого превосходил все мыслимые размеры и, казалось, занимал половину лица – Сивар вспомнил, что именно с таким звуком крошилось яйцо, из которого во тьму бескрайнего ничто выбрался Тайрус.

Киллиан посмотрел на проводника, но тот лишь покачал головой и застыл, глядя как тысячи статуй оборачиваются к ним двоим. Сонм безглазых голов застыл, словно ожидая неведомой команды. Хруст стих. Последним в их сторону обернулся человек, рухнувший с небес. Он робко шагнул в сторону лишь для того, чтобы набрать в грудь черного от пыли и пепла воздуха и крикнуть:

–Да!!!

Возглас родился и умер в кромешной тишине.

Киллиан нервно ощупывал рану на животе, постоянно оборачиваясь к невозмутимому проводнику. Тот молчал. Молчал и изредка вздыхал с каким–то разочарованием, с укоризной. Тишину черного склона нарушил шаги. С трудом переставляя покрытые черной коркой ноги, обладатель огромного носа шел к упавшему с небес. Мужчины поравнялись. Кулак взлетел в воздух, вонзившись в живот падшего. Монументальный нос толстяка, скривился от злости. Он закричал:

– Нет!!! – мужчина напротив, легко махнув рукой, ответил обидчику, подкрепив все словом:

– Да!

– Нет!

– Да!

– Нет!

– Даа!!..

Мужчины начали бесконечный, безумный, бесполезный спор, используя лишь эти два слова – квинтэссенцию всех переговоров. Их крик разносился над статуями порождая новые прения. Тысячи пар мужчин и женщин, стариков и юнцов скидывали с себя скорлупу пепла и начинали спор. Гвалт, порожденный тысячью глоток, заполонил все вокруг и начинал сводить Киллиана с ума. Руки прижались к ушам, надеясь хоть как–то сдержать рев. Бесконечный поток слов терзал разум юноши, сжимая мозг щипцами палача. Киллиан закричал. Крик отчаяния и боли создал такую необходимую Сивару сейчас, но от того ещё более зловещую тишину. Спорщики замолчали.

Сивар открыл глаза и увидел, как статуи пошли. Пошли к нему. Не помня себя, он обернулся вокруг оси – волна людей набирала скорость, собираясь захлестнуть его, и нигде не было просвета в этом безбрежном человеческом море. Некуда было бежать. Негде было искать спасения. Проводник, если и находился поблизости, то был скрыт бесконечными рядами почерневших тел. Люди приблизились к Киллиану, взяв его за руки. Сначала тихо, нерешительно, а потом и более сильно, настырно, они сжимали его плоть. Сивар почувствовал, что его тянут в разные стороны – одна половина покрытого пеплом и пылью моря тянула в одну сторону.

– Да!!! – разверзся людской хор.

Вторая часть обезумевшей толпы потянула его к себе и завопила:

– Нет!!

Киллиан не понимал, был ли он судьей в этом споре или же стал его причиной – это было сейчас неважно. Он чувствовал, что скоро все должно было закончиться. Его тело не выдержит. Мышцы гудели и трещали от боли.

– Да... Нет... Да... Нет!!! – слова толпы слились в один беззвучный рев, поглотивший мемора и норовивший утопить, разорвать на куски его обессиленное сознание. Киллиан рухнул в пустоту забытья.

Свет, заливавший медблок Вергилия – невероятно теплый и родной свет реального мира – заставил Киллиана облегченно выдохнуть. Гиперсон ослабил свою хватку, позволив ему проснуться...

Когда продолжение?

Я там ссылку оставлял на весь текст. Здесь завтра будет.

Спасибо ТС за продолжение.
Ссылка на весь рассказ есть, но тут почему-то читается лучше.

Дом, милый дом

Почти стерильный, бесконечно прогоняемый в замкнутом цикле очистки воздух Вергилия показался Киллиану невероятно свежим и пьянящим после спертой пепельно–сероводородной смеси, которую он только что вдыхал на склонах могучего кратера. Юноша сделал несколько глубоких вдохов, приходя в себя, и поднялся с ложа медицинской капсулы, так и норовившей заманить его обратно в сон. Сон, который не несёт облегчения ни разуму, ни телу. Сивар все ещё чувствовал раны на груди и ноге, добытые им в схватке с внутренними демонами. Фантомные боли разбитых надежд терзали его, и не думая отступать. Новенький комбинезон, обнаруженный рядом с медкапсулой (на этот раз это был не просто заурядный образчик униформы флотских рядовых, а новейший физиотренажер, вроде того, что носил Айзек) дал Киллиану лишний повод осмотреть себя. Ни на ноге, в месте укуса Миноса, ни на животе, в точке, куда ударил рог его сына, не было видно даже рубцов, хотя где–то глубоко под кожей Сивар чувствовал заразу, расползавшуюся по его телу из этих невидимых ран. Заразу ментальную.

"Только мозгокопания мне еще не хватало... Так и спятить недалеко. И компания для этого как раз подходящая подобралась: болтливый искусственный интеллект и социопат с наклонностями маньяка." – Киллиан дал себе команду гнать подальше всю эту метафизическую дребедень и принялся изучать обновку. Легкая ткань обволокла худосочную фигурку топазца и доложила о готовности к началу стимуляции мышечной активности, посредством вспыхнувшей проекции. Миниатюрный человек, материализовавшийся над правым запястьем, начал жестами, как какому–то узколобому вояке, объяснять мемору функции комбинезона. Сивар отогнал "мима" взмахом руки и принялся самостоятельно изучать возможности "второй кожи". Функции комбинезона простирались в диапазоне от лёгкого массажа, до полной физической нагрузки. Киллиан кровожадно ухмыльнулся и представил себе, как через несколько месяцев использования этой высокотехнологичной тряпки сможет оторвать рога ненавистному Тайрусу и растянуть на них свежесодранную кожу его пресмыкающегося папочки. Выбор был очевиден. Сивар уже начал вбивать программу работы, когда интеллект бортовых систем, до того непривычно долго молчавший, напомнил о своем существовании.

– Айзек, в смысле, Киллиан… – Искин запнулся, – вы, люди, все для меня на одно лицо... Я бы предостерёг... – не успел Вергилий договорить, как комбинезон активировался, побудив почти все скелетные мышцы топазца к сокращению. Киллиана пробил паралич. Почти шестьсот мускулов, подгоняемые импульсами комбинезона, сокращались и расслаблялись, не обращая внимания на судорожные посылы, гонимые нервной системой носителя. Агонизирующее тело повалилось на матово–черный пол медотсека. Он, словно морская звезда, раскинул руки в стороны, периодически дергаясь от новой волны импульсов.

– Мда... Воистину, слабоумие и отвага вершат великие дела, – Вергилий не удержался и прыснул. Киллиан, не способный не то что встать, а даже заставить свой вывалившийся язык шевелиться, мог лишь мечтать, что когда–нибудь найдет на проклятый корабль управу и костерить комбинезон нечленораздельными звуками.

– Надо было заставить его тест что ли какой–нибудь пройти перед путешествием, а то чем дальше в лес, тем краше умственные способности проявляются... – Вошедший в медотсек Айзек был мрачнее тучи. Секунду полюбовавшись корчами топазца, он все же отключил ловко замаскированное под тренажёр орудие пыток, так коварно напавшее на беззащитного юношу. Даже после отключения физиомучителя тело Сивара продолжало напоминать о произведенном на него воздействии, сотрясаясь от дрожи. Киллиан никогда ещё не чувствовал себя таким беззащитным. Ни алиумы из промозглых закоулков Лабиринта, ни каннибалы, вперемешку с диковинными монстрами обрушившиеся на него на борту Гулу, не смогли сделать то, на что оказался способен заурядный тренажёр. Свое собственное тело отказалось подчиняться мемору, устроив бунт, поддавшись внешнему воздействию.

Не спеша, словно вспоминая, как это – ходить, мемор поднялся на ноги, опираясь на протянутую Айзеком руку. Посмотрев на свое подспорье, Киллиан заметил изменения, произошедшие с обликом Эпоса за время, пока он находился наедине с самим собой. Привычный комбинезон Фобоса сменил строгий деловой костюм. Ткань пепельного цвета с темным отливом, белая, возможно даже не синтетическая рубашка и черные запонки в форме семиконечной звезды диссонировали в голове Киллиана с привычным образом Эксперта по экстренным ситуациям. Похоже, и сам обладатель костюма не был в восторге от своего нового облика. Райберг, заметив удивленный взгляд Киллиана, чертыхнулся и вышел из медотсека, оставив Сивара наедине с продолжавшимися приступами "восстания плоти".

– Что это с ним?

Киллиан медленно, по слогам произносил каждое слово, чувствуя, что язык, не так давно вновь подчинившийся своему хозяину, в каждую секунду может подвести.

– О, господин Райберг расстроен. Видите ли, молодой человек, Айзек – мастер своего ремесла. Возможно, Экспертов по экстренным ситуациям и стали так называть, исключительно из–за умения капитана находить решения в экстремальных, требующих моментальных действий эпизодах человеческой, да и галактической истории. Если нужно подавить бунт среди обезумевших рудокопов с пояса Дита или отбить нападения кордов – легко, вычислить корреляцию между взрывами смертников в человеческом сегменте космоса и подрывом корвета на Топазе – проще простого, а вот вести кулуарные игры, да ещё имея дело с тардумами, – это для господина Райбергом сродни пытке. Конечно, и место добавляет всему действу дополнительного антуража.

Голос Вергилия сопровождал Киллиана во время приема душа и переодевания. Зловещий комбинезон был заменён на новый. Под чутким руководством искина мемор выстроил программу тренировок и с опаской активировал обмундирование, предусмотрительно приняв при этом горизонтальное положение.

"Ну, если что, хоть не разобьюсь," – Киллиан опасливо улыбнулся собственным мыслям. Ткань начала порождать в его теле приятную дрожь. Мышцы живота и ног словно пронзило слабеньким электрическим разрядом. Это было даже приятно. Корабль все это время разглагольствовал о невозможности дельного диалога с этими пресловутыми тардумами и сокрушался, что они "кого хочешь в гроб вгонять своей бюрократической дребеденью". Были упомянуты какие–то джанкеры, с которыми так же невозможно было найти общий язык. Вергилий рассуждал о нелегкой судьбе Эпоса и надеялся, что Айзеку когда–нибудь дадут отдохнуть, не забыв наградить его верного "оруженосца", то бишь, сам искин. Корабль погрузился в мечты о блаженном отпуске... Искусственный интеллект в своих грандиозных россказнях упустил из виду пару занимательных фактов: Киллиан понятия не имел, кто такие джанкеры, был слабо осведомлён о привычках тардумамов, да и об ожидавшей их планете имел самое скудное представление. Сивар, возможно, и хотел бы что–то переспросить у искина, но поток болтовни корабля невозможно было не то что остановить, а даже прервать – он не давал мемору вставить и слова. Киллиану ничего не оставалось, как осведомиться обо всем у Эпоса. Райберг, как и ожидалось, обнаружился в рубке. Глаза лежавшего в ложементе Фобоса были закрыты. Под тонкой полоской век было видно, как зрачки ходят ходуном, безустанно меняя положение. Губы капитана Вергилия, прикрытые сверху тонкой полоской усов, то и дело, словно от боли, кривились – Айзек вышел в кибер. Похоже, собственные предостережения относительно кровожадных нантосов, которыми кишит виртуальное пространство, Эпоса мало пугали.

"Нантосы–Нантосы... Уничтожили почти весь кибер. Надо же, какие злодеи. Нельзя туда заходить, почти нигде... Мозги расплавить могут или чего похуже. Только что–то не плавят. Вон – сидит преспокойненько, изучает что–то, а уж шуму–то. Прямо будто в человека эти нантосы вселиться могут. Управлять им будут, как марионеткой..." – Киллиан осекся. Картина, промелькнувшая в его голове, ударила под дых его сарказму. Тело Мозгуна, занявшее вертикальное положение, несмотря на крохотную неурядицу в виде отсутствия нижней части тела, встало у Сивара перед глазами. Холодный механический голос, вырвавшийся из намордника техника, начал обретать имя. Имя, прятавшееся в ворохе слухов и небылиц, громоздившихся над истиной. Истиной, о природе самых загадочных и, возможно, самых опасных тварей, с которыми приходилось иметь дело человечеству... Нантосы – таящиеся где–то в йоттабайтах информационных потоков, мифические, где–то даже мистические призраки кибера.

"Никто другой не мог сотворить такое с телом Мозгуна. Вот только зачем им разговаривать со мной? Все равно ведь ничегошеньки не понял." – Этот и десятки других вопросов, словно хищные гады, терзали разум Киллиана, когда Айзек открыл глаза. Судя по недовольному выражению лица, погружение в виртуальное пространство не сильно подняло настроение Эпоса.

– Ну что за дерьмовая система, битком набитая идиотами и скотами?!

Айзек вскочил и, задев Киллиана плечом, убежал в каргоотсек, оставив второго члена экипажа наедине со тьмой космоса, вспыхнувшей на обзорном экране.

– Чего это он?

Вергилий, тихо вздохнув, проговорил:

– Мне кажется, у господина капитана просто комплексы разыгрались.

– У кого? У Айзека–то?

– Ну, знаете ли, молодой человек, по–моему капитан страдает какой–то разновидностью комплекса провинциала. Он терпеть не может свою родную планету, а уж тем более он не хотел ее посещать.

– Айзек родился здесь?

– Вы вроде бы были его фанатом, молодой человек, – Киллиан так и представил себе, как незримый лик искина ухмыляется в этот момент, – а таких подробностей не знаете. Айзек, каким мы его знаем, родился здесь – на Аверитии. Ещё до Возмездия.

Откуда–то из закутков корабля донёсся крик Фобоса:

– Хорош заливать, балабол. Аверития – не моя родная планета. Здесь я начал свою сознательную жизнь.

– Да–да, капитан, я так и сказал.

Киллиан, переваривая услышанное, не сразу заметил, как светящаяся точка, слабо видневшаяся на горизонте, начала стремительно увеличиваться. Чернильный занавес космоса, испещрённый брызгами звёзд, понемногу отступал на второй план, уступая место планете. Почти полностью выкрашенная зеленью Аверития заполняла горизонт. Белые шапки ледников плавно переходили в этом чудном мире в зелень нескончаемых, заполнявших почти всю территорию планеты болот. Бескрайние плантации водорослей, которые, сплетаясь между собой, образовывали почти твердую сушу, лишь изредка разделялись черными водами морей. Но не зелёная жемчужина, разраставшаяся прямо на глазах, поразила Киллиана больше всего. Неспешно, совершая свое ежедневное путешествие вокруг планеты, взору юноши предстал планетоид, металлическим блеском оболочки выдававший свое искусственное происхождение. Рукотворная луна, покрытая частоколом мощных антенн и целой россыпью огневых батарей, была окружена густым роем разномастных кораблей. Казавшееся на первый взгляд хаотичным движение космических странников в действительности было подчинено строгой логике. Корабли один за другим проходили несколько точек на поверхности станции, пока не оказывались у нужного им дока, куда благополучно и погружались. Вся эта чехарда мало волновала несколько совсем уж гигантских грузовых траулеров, которые не смогли бы втиснуть свое непомерное тело ни в один из внутренних ангаров станции. Тяжеловесы обиженно ютились у крупного узлового терминала приемки, ожидая своей очереди на разгрузку.

Вергилий плавно вел свое грациозное обтекаемое тело мимо рядов разномастных кораблей, протискиваясь вперёд очереди. Искин ловко маневрировал в плотном скоплении посудин, не переставая бубнить себе под кибернетический нос:

– Простите, я по записи. Извините пожалуйста, бабуля, мне только спросить. Ты чо верещишь, скот? Не видишь, мне надо!!!

Киллиан не особо понимал, о чем вообще корабль ведёт речь и предпочел не отвлекать искин вопросами, продолжая восторженно наблюдать за танцем вырвавшегося из–под контроля Айзека корабля. Вергилий несся, как осатанелый, словно почуявший скорую кормежку скакун, пролетая в считанных метрах от недовольно мигающих ему в след маяками антенн соседей по очереди. Сивар смотрел на громоздкие, угловатые, словно бы вырубленные из куска базальта фюзеляжи транспортников и грузовых кораблей и не мог поверить, что Вергилий имел с ними хоть отдаленное родство. Корабль Эксперта по экстренным ситуациям отличался от этих неповоротливых посудин так же, как шпага отличается от дубины кроманьонца.

Вергилий прошмыгнул между двух делящих место в очереди тяжеловозов и ворвался в док, резко сбросив скорость. Айзек, будто почувствовав маневр корабля, вернулся в рубку и активировал связь. Галопанель управления, уже пару минут назойливо моргавшая красным, окрасилась в приятный зелёный цвет и разразилась голосом:

– Корабль неизвестной модификации, позывной: «Верг – король – илий», – голос на секунду замялся, – последнее предупреждение. Отзовитесь и проследуйте к месту досмотра. В случае отсутствия ответа, согласно протоколу 1р.24 распорядка работы таможенных служб Содружества, вы будете уничтожены через пять, четыре, три...

Айзек ответил, остановив обильное потоотделение, внезапно обуявшее Киллиана:

– Нуллум, отвечает «Верг– король – илий», – Райберг махнул кулаком, погрозив внутреннему убранству рубки, которое отозвалось задорным смешком. Искин, сам выбиравший свой позывной, явно был в восторге, – с вами разговаривает Эксперт по экстренным ситуациям Айзек Райберг, код доступа второй степени. Прошу в виду недостатка времени обеспечить зелёный коридор без досмотра.

– «Верг – король – илий», в коридоре отказано. Право на беспрепятственный проход на территорию станции Нуллум имеют лишь граждане Содружества с допуском первой степени. Просим вас проследовать в точку досмотра и оформления необходимых документов – к платформе номер четырнадцать. В случае отказа в силу вступает протокол 1р.24 распорядка работы таможенных служб Содружества. Вы будете уничтожены через пять, четыре, три…

– Да что ты все заладил!?

– Два, один... – голос и не думал останавливаться.

– Все–все, следуем к этой чертовой платформе.

– «Верг – король – илий», спасибо за сотрудничество. Просим вас предоставить нашим сотрудникам все необходимые данные. В противном случае в силу вступит протокол...

– Да–да знаю, 1р.24, распорядка работы таможенных служб Содружества, и мы будем уничтожены. Большое спасибо, Нуллум.

Связь оборвалась, а Айзек витиевато выругался сразу на нескольких языках. Если Киллиан правильно понял, Айзек пожелал, чтобы у всех таможенников на лбу проявились вторичные половые признаки. Далее Эпос углубился в генеалогию бюрократов и начал вспоминать, с кем именно из родственников этих самых таможенников по женской линии он имел честь быть близко знаком.

– Просто обожаю «безмозглых».

Айзек продолжал ругаться, пока Вергилий, миновав несколько шлюзов, не очутился на искомой платформе. Через несколько минут вызов внешней связи известил о прибытии контролёров.

– Ты, надеюсь, все прибрал? – Айзек, не обращая внимания на не знавшего куда себя деть Киллиана, пошел к шлюзовому отсеку

– Обижаете, – Вергилий самодовольно хмыкнул.

Райберг активировал дверь шлюза и со словами: "Дом, мать его, милый дом", впустил пару тардумов внутрь.

Свобода


– Если вы отказываетесь проходить ДНК–аккредитацию для подтверждения ваших личностей, заполните декларацию ф148 и отнесите инспектору в бокс 54 пятого крыла, – тучная тетка неопределенного возраста свернула проекцию таможенной документации и отвернулась от закипавшего Айзека.

– Женщина, вы издеваетесь? Я – Эксперт по экстренным ситуациям Содружества людей. Я имею вторую степень доступа, какие к чертовой матери инспекторы, какие аккредитации? Она длится четыре часа! – Айзек продолжал что–то говорить, а стоявший рядом Киллиан уже понял, что дело плохо. За те пять часов, что команда Вергилия пребывала на искусственном спутнике Аверитии Нуллуме, топазец достаточно хорошо изучил повадки здешних чиновников. Вслед за довольно–таки безобидными (как потом оказалось) тардумами Райберг с Сиваром познакомились с настоящим проклятьем человечества и одной из самых страшных вещей во вселенной – они познали настоящую бюрократию. Эпос со своим протеже, словно проклятый на вечные муки Сизиф, начал вновь и вновь собирать огромный перечень всевозможных документов лишь для того, чтобы в самый последний момент вновь быть свергнутым вниз, в самое начало цепи бесконечных хамоватых "девушек", "барышень" и " сударынь". Бюрократки, измученные годами однообразной работы и проходимцами различной степени вредоносности, которые нескончаемой вереницей шли мимо их окон, не ведали пощады. Эти самые проходимцы уносили вместе с собой нервы, здоровье, а иногда и честь "барышень", превращая молодых жизнерадостных таможенниц в бесстрастных и беспощадных бюрократов, обросших толстым слоем циничного безразличия ко всему. И лишь одна вещь, одно нарушенное табу могло потревожить покой и безмятежность этих блюстительниц устоев буквоедства высшей пробы.

Киллиан видел, нет, он чувствовал – по начавшим буйно раздуваться ноздрям, по вздернутым вверх в знак протеста бровям, по налившимся кровью глазам, что Айзек нарушил это табу, и обратной дороги уже нет. Он с замиранием сердца всем своим естеством ощущал, как легко сорвавшейся с губ Айзека слово "женщина" рушит на корню работу, проведенную ими за последний час. Это неряшливо–небрежное обращение потопило их едва державшийся на плаву корабль и стремительно тащило на самое дно бюрократического болота.

– Давайте, я еще раз посмотрю, молодой человек, – "барышня" зловеще улыбнулась и открыла проекцию документации лишь для того, чтобы бросить на нее торопливый взгляд и картинно закрыть рот рукой. – Ох, простите пожалуйста, молодые люди, я ошиблась немного...

Айзек торжествовал. Его спина, понуро осунувшаяся за последние часы, горделиво выпрямилась. Глаза Фобоса озарял огонь великой победы – победы воли и терпения над страшным злом. Бархатный голос "сударыни" спустил трепетавшую от восторга душу Эпоса с небес на грешную землю.

– Да, точно, как это я проглядела? У вас неправильно накладная д 25 оформлена. Ох уж мне эти вертихвостки из оружейного – плохо посмотрели. Вам, молодые люди, рано к инспектору идти, вам надо перезаполнить эту накладную. Ну и, соответственно, все последующие документы. Оформите надлежаще и приходите ко мне. Милости просим.

Киллиану подумалось, что ледяные глаза Айзека вывалятся из орбит, так сильно он их выпучил в направлении полностью поглощенной созерцанием своих ногтей «мадемуазель». Надо отдать Райбергу должное – он не вспылил, не начал биться в истерике и даже не стал доставать неверно (как сейчас выяснилось) оформленный импульсник и тыкать им в сторону мирно сидящей особы. Айзек что есть силы сжал зубы, породив скрип, который услышала вся собравшаяся за спинами экипажа Вергилия очередь.

– Девушка, вы сейчас шутите? У нас дело государственной, можно сказать, общечеловеческой важности, а вы мне тут комедию ломаете, – процедил сквозь зубы Айзек.

– Нет, молодой человек, это вы ошиблись. Никакой девушки здесь нет, а есть замученная женщина, у которой, между прочим, уже пять минут обед...

– Какой я тебе молодой человек!? Да я тебе в деды гожусь!

– Хам! – девушка сверкнула глазами и активировала защитное стекло, отделившее таможенницу от очереди. Стекло потемнело, лишь в самом центре озаряясь зловещей надписью "Обед".

Сивар инстинктивно отшатнулся от Эпоса, который начал издавать нечленораздельные звуки, перемешанные со звериным рыком, то и дело вырывавшимся из его рта. Айзек, сделав неимоверное усилие над собой, оставил импульсник, так и просившийся в руку, в покое и метнулся в сторону начала их тягостного путешествия. Бюрократическое колесо Сансары начало новый оборот.

Мемор, еле поспевая за мчавшимся Фобосом (это прозвище в данный момент очень подходило Эпосу – любой попадавшиеся на его пути человек почти отпрыгивал в сторону, словно обожженные смертельным холодом, сочившимся из глаз Райберга), осмелился напомнить о своем существовании.

– Господин Райберг, сэр, – у Киллиана и мысли не возникло обращаться к Эпосу не по уставу, – а зачем такие сложности? Зачем живые люди принимают посетителей? Почему нельзя как обычно пройти электронный досмотр? Какой–то анахронизм.

– Это ты где таких слов по–нахватался? У искина нашего долбанутого? Смотри, станешь таким же чопорным засранцем, как эта железка, я тебя в миг в расход пущу. Мне двое таких придурковатых рядом не нужны.

Киллиана начала заливать краска. Не вовремя ввернутое красное словцо, к слову, почерпнутое мемором из обширной базы данных Вергилия, не добавило вистов юноше в глазах Эпоса, а лишь заставило Сивара чувствовать себя неловко.

– Видишь ли, мой глубоко образованный друг, – Киллиан почувствовал, что Райберг недобро ухмыльнулся, хотя ему был виден лишь затылок Эпоса, – джанкеры эти, не буду говорить какие, протолкнули проект в здешнем законосмердящем, то есть, законотворческом органе. Видите ли, какому–то дуболому показалась неплохой идея о том, что полноценные граждане Содружества должны проходить проверки у живых людей. Это же так престижно – с тобой не железяка говорит, не «безмозглый» и, упаси бог, не джанкер, а настоящий, во плоти, человек. Гражданин! И теперь выходит, что полноценные граждане должны в очередях стоять, а эти, – Айзек на мгновение обернулся и продемонстрировал Киллиану свою недовольную физиономию, – "ожидающие одобрения гражданства" могут провозить всё почти беспрепятственно.

– Как это – «ожидающие гражданства», сэр?

– Я и забыл, с кем разговариваю... Джанкеры захотели вступить в состав Содружества почти сразу после Возмездия и сами для себя предложили определенную роль в обществе. Роль эта казалась ужасной для любого человека, но ничуть не смутила самих джанкеров и даже позволила им процветать.

Киллиан понимал, что может обрушить на себя весь гнев, скопившийся за дамбой выдержки Айзека, но все же решился спросить:

– Сэр, а что за роль?

– Мдааааа, вас там специально выращивали? На корм что ли? Таких сообразительных... Рабы они, понимаешь? Рабы. И это ничуть не мешает им быть самыми верткими торговцами в человеческом сегменте.

Киллиана, опешивший от такой дикости, возможной в каком–нибудь средневековье, но никак не в космическую эру, собирался было засыпать Эпоса вопросами, но очередная "барышня", сердечно улыбнувшаяся им из–за защитного стекла своей приемной, возвратила юношу к суровой бюрократической реальности.

Хоровод бесконечных окон и кабинетов вновь закрутил двух людей, выбравшихся с дредноута кордов, но не сумевших сразить непреступные бастионы таможенного контроля Нуллума. "Барышню" сменяла "мадемуазель" и так до бесконечности.

"Таможенная декларация формы 45ф заполнена ненадлежащим образом, нужно исправить."

"Необходимо проверить ваши задолженности по планетарным сборам".



"Не могли бы вы предоставить технический паспорт вашего корабля?"



"Необходимо оплатить пошлину, но к сожалению касса сейчас не работает."

Сонмы зловещих заклинаний слетали с губ таможенниц и вершили свою черную магию – Айзек начал звереть. Его лёгкая походка превратилась в переваливающуюся поступь павиана. Глаза залила кровь, а нижняя челюсть начала выдвигаться вперёд, словно в этом бесконечном потоке окон прятался секрет деградации – Айзек вот–вот должен был превратиться из человека прямоходящего в питекантропа.

Потерявший счёт времени и выбившийся из сил в бесконечной погоне за недостижимым идеалом таможенной документации Киллиан не заметил, как они оказались в месте, выбивавшемся из стройного ряда казённых кабинетов и однотипных приемных. Вытянутое помещение, все стены которого были покрыты заставленными полками, оканчивалось панорамным окном, открывавшим вид на огромную внутреннюю сферу Нуллума.

Искусственный спутник Аверитии имел полость, наполненную кислородом, но лишённую гравитации. Через нее туда–сюда сновали крохотные транспортные судёнышки и оснащенные гравитационными установками платформы. Рядом с окном сидел хозяин кабинета. Его огромное кресло было развернуто к вошедшим спиной. Человек не обратил внимания на тактичный кашель Киллиана, и Райберг начал разговор.

– Нас перенаправили к вам для заверения документов из окна 4#12. Не могли бы вы побыстрее просмотреть нашу заявку...

Тихий женский голос прервал речь Эпоса:

– Айзек–Айзек, не рад тебе дом оказался, а?

– Простите?

Кресло наконец развернулось. Хозяином кабинета оказалась женщина, чью былую красоту не могли скрыть ни ворох морщин, сковавших лицо отметинами старения, ни нарочито седые волосы. Эта женщина не пыталась скрыть свой возраст. Она носила свои года с достоинством аристократки. Строгий брючный костюм черной ткани подчеркивал стройность фигуры, не потерянную с годами, а белый платок укрывал самую уязвимую для времени часть женского тела – шею.

Киллиан смотрел и не мог поверить, что женщина в таком возрасте может обладать настолько искрящимся и живым взглядом. Две бледно–малахитовые звёзды зрачков игриво блестели на бесстрастном лице, спокойствие которого нарушал лишь один уголок ненакрашенных губ, вздернутый вверх в лёгкой улыбке.

– Долго же ты добирался. Очень долго... – Женщина встала, обошла черный стол и взяла с полки архаичную металлическую зажигалку. Пара оборотов кремния, и робкий огонек поджёг поднесенную сигарету. Женщина затянулась и повернулась к продолжавшим хранить молчание визитерам. Киллиан не мог взять в толк, что происходит и вертел головой, переводя взгляд с Айзека на говорящую загадками особу. Мемор не мог поверить тому, что видел глядя на Эпоса. Айзек Райберг – палач пояса Дита, герой Содружества и человек, вернувшийся из самой дальней экспедиции в истории, боялся поднять глаза. Он, словно нашкодивший щенок, опустил взгляд в пол и не мог осмелиться поднять голову.

Женщина тем временем подошла, сделала глубокую затяжку и задрав подбородок вверх, выпустила в потолок огромное облако дыма. Когда она опустила голову, ее лицо уже изменилось. Холод усмешки сменился теплой улыбкой и воплотился в жесте. Женщина подняла руку и коснулась подбородка Айзека. Она провела рукой от аккуратной бородке Эпоса к щеке и заставила Райберга поднять глаза. Киллиан почувствовал–ощутил поток слов и волну чувств, которые готовы были хлынуть из Айзека наружу, но поднесенный к губам Райберга палец женщины остановил этот порыв в зародыше.

– Полноте... Столько лет прошло... Мы давно уже не дети. Мы давно уже не мечтаем о том, как вместе покорим вселенную. Ну, по крайней мере я не мечтаю. Все это где–то далеко позади, как и тот день, когда я провожала тебя на тот корабль, мой юный аргонавт.

Айзек не выдержал и бросился вперед, закутав ее своим объятьем.

– Прости... Прости, Либ... Я не мог, не мог...

Женщина продолжала улыбаться, положив голову на плечо Айзека. Она на секунду отвлеклась и глазами указала Киллиану на дверь. Уже выходя, Сивар услышал брошенную женщиной фразу:

– Я всегда знала, что у тебя в жизни будет лишь одна любовь. Ты был рождён для одной женщина – ты был создан для любви к родине.

Маловато будет!

ТС, спасибо за текст. Пришлось дочитывать на "авторе".

Закину ещё сегодня)

Дочитали? Мне интересно мнение читателей относительно одной детали. Кто прочтет, думаю, поймет о чем я говорю; )

Плач Пенелопы



Киллиан не находил себе места. Так резво изгнанный за дверь, он понятия не имел, чем себя занять. Почти два часа он, как верный пёс, сидел и ожидал разрешения войти в комнату. Все стеновые панели уже были пересчитаны и каталогизированы; ногти досконально изучены и рассмотрены; окружающий пейзаж до боли знаком и неизменен. Сивар, усевшись у входа в кабинет, из которого на счастье не разносились (как Киллиан опасался) разного рода междометья, начал стервенеть от свалившегося на него безделья, принимая редких прохожих за дар небес. После случая с Мозгуном он так и не решался войти в кибер, поэтому разглядывание спешащих по своим делам людей было для него единственным развлечением.

Группа низкорослых смуглолицых техников, обвешанных ремонтной аппаратурой, закатив глаза и изучая что–то в виртуальной реальности, прошмыгнула мимо мемора, не позволив голодному взгляду Сивара рассмотреть себя получше. Две дородные "барышни", закутанные в строгие брючные костюмы таможенной службы Нуллума, о чем–то тихо воркуя, прошелестели рядом с сидевшим Киллианом, обдав того доброй дозой феромонных духов. Воображение топазца, подстегнутое на гормональном уровне, тут же заретушировало все недостатки ускользавших от его взгляда "сударынь" и нарисовало пару непристойных картин. Участие в картинах помимо девушек, естественно, принимал и сам Сивар. Стоило особам скрыться из поля зрения, как Киллиан тут же зашёлся краской от своих срамных мыслей, которые извлекло из недр его подсознания парфюмом чиновниц.

Действие дурмана спало, когда к кабинету давней знакомой Айзека подошла внушительных габаритов тетка, ну никак не претендовавшая на титулы в диапазоне от "девушки" до " женщины". Самым верным было бы вообще не говорить с этой явно чем–то недовольной особой хабальной наружности, но особа обратилась к Киллиану сама. Невероятно низким для женщина голосом она осведомилась:

– У себя?

Киллиан, опешив от грубости голоса особы, не сразу смог заговорить, но недобрый блеск узко посаженных глаз заставил его взять себя в руки:

– Ага.

– Я только спрошу, – прогремела особа и, не дав Сивару запротестовать, вломилась в кабинет. Не успела дверь за ее спиной закрыться, как мощный порыв брани вышвырнул просительницу наружу. Мелкие глазки тетки увеличились. Волосы, забранные в куцый хвостик, норовили встать дыбом. Одна из бровей потихоньку начинала дёргаться.

– Старуха... с–с–с–с–меется... – особа начала пятиться, не осмеливаясь повернуться к двери спиной. Из кабинета тем временем, почуяв ускользающую добычу, выскочила всклокоченная женщина и начала сыпать в сторону "барышни" хамоватой наружности новые остроты:

– Тебе кто, мать твою корды задери, разрешал входить, брылорылая? Я тебя, паскуду, продам джанкерам в марионетки, будешь там права качать. Нашелся мне тут со святой – не буду говорить при детях с чего – клок!!! – После этих слов обладательница малахитовых глаз повернулась к Киллиану и приветливо улыбнулась, – что это я, старая, совсем про тебя забыла. На этого–то, – женщина махнула в сторону, где предположительно находился Айзек, – никакой надежды. Тысячу лет уже тут сидишь. Пойдем внутрь.

Женщина, пропустив Киллиана вперед, вошла в кабинет и закрыла дверь, отозвавшуюся на ее касание тонким писком подтверждения блокировки входа – больше их никто не должен был побеспокоить.

– Айзек, заболтал ты меня совсем, а там ребенок уже черт знает сколько времени сидит один! Да и к тому же, мог бы представить меня сыну.

Вольготно развалившийся в кресле рядом со столом Айзек потягивал из бокала темно–зеленый напиток. Услышав последнюю фразу он поперхнулся и стал судорожно вытирать с себя вылившуюся изо рта жидкость.

– Упаси бог...

Женщина осмотрела Сивара с головы до пят.

– Странно, он мне очень тебя в молодости напоминает, такой же скромный... Конечно, даже тогда ты не был такой душкой… Эта… Эта твоя непреклонность уже тогда чувствовалась. А уж потом ты упорхнул от меня и окончательно изменился. Выпустил всех своих внутренних демонов на свободу…

– Либ, не начинай...

– А, – женщина махнула рукой, – я и не начинаю. Все уже давно прогорело, мой милый. Выгорело. Даже пепла не осталось внутри. Даже следа того безумного огня, что горел между нами... Ни искорки, ни уголечка... Я ведь ждала тебя. Долго. Даже после того, как вы втроём… или лучше сказать вчетвером с этим чертовым кораблем, вернулись...

– Откуда у тебя такая информация? Ее не было в общем доступе.

Киллиан, чувствуя себя чужеродным элементом в этом разговоре двух очень давних друзей, только и мог, что вертеть головой да дивиться тому, насколько сильно отличалась официальная информация об Эпосе, известная почти каждому мальчишке в человеческом сегменте космоса, от действительности. Образ героя, который замарал себя во имя человечества, с каждым новым днём путешествия обрастал все новыми и новыми чертами, делая Айзека более понятным, более живым. Райберг переставал быть для Сивара монументом, сошедшим с кадров хроник. Он все больше и больше походил на человека.

– Знаешь ли, я тоже не сидела без дела. Глава таможенной службы Нуллума, конечно, имеет меньше полномочий, чем Эксперт по экстренным ситуациям, но все же... Славную я вам экскурсию по моему бюрократическому царству устроила? – Глаза женщины игриво загорелись. Она торжествовала. Бюрократическая машина таможенной службы несколько часов перемалывала экипаж Вергилия по ее указке. Блюдо мести в этот раз было не просто холодным, оно покрылось толстым слоем льда прошедших с момента их расставания с Райбергом лет.

Киллиан ждал от Айзека любой реакции, но только не такой, которую увидел. Эпос расплылся в довольной улыбке и прикусил нижнюю губу. Холод его глаз сменил теплый свет радости.

– Ты совсем не изменилась, Либ. Все такая же злюка, – на этих словах Эпос наконец–то вспомнил о существовании Киллиан и поднялся, встав между топазцем и женщиной, – Киллиан Сивар – мемор, мой, так сказать, протеже, – Айзек указал на Сивара, смущённо опустившего взгляд в пол, – А это – моя давняя... знакомая, – услышав это, хозяйка кабинета резко вздернула левую бровь вверх, – знакомая, Либерти Нокс.

Та протянула Киллиану руку:

– Очень приятно, молодой человек. Не верьте этой спесивой мордашке, где–то глубоко внутри него спрятан очень даже неплохой человек, который, правда, редко выбирается наружу. Но все же не советую вам брать с него пример. Эти его доблесть и отвага могут затмить взор, рисуя образ героя, но жить его жизнью я бы вам не пожелала. Смотрите не превратитесь в него, юноша, вы и так очень даже симпатичны, – Либерти кокетливо засмеялась и села в кресло, взяв в руки коричневую бутыль без этикетки. Ещё один стакан, извлеченный из недр стола, наполнился зеленоватой жидкостью.

– А ребенку пить–то можно?

– Ну, раз на корабль кордов идти абордажем можно, то и выпит, я думаю, не возбраняется. – Эпос похлопал мемора по плечу. Киллиан опустился в пододвинутое от стены кресло и принял холодный бокал. Черные шарики охладителя перекатывались на дне хрустально сосуда, слабо позвякивая. Запотевшие стенки бокала подчеркивали изумрудный оттенок напитка, словно специально подобранный под цвет глаз хозяйки кабинета. Сивар пригубил содержимого бокала, но тут же зашелся в кашле, пытаясь сбить обосновавшийся во рту огонь. Напиток был не из лёгких. Либерти лишь скромно улыбнулась, глядя на манипуляции мемора с алкоголем и продолжила разговор:

– А я уж думала, нет больше бравых молодых людей, готовых на подвиги. Все только и делают, что сидят в кибере, будто дожидаясь, когда нантосы сожгут им мозги. Знаешь, Айзек, может это у меня уже маразм начинается, но мне кажется, что эти гады все же влияют на людей, пусть и медленно. Плавно, а не топорно, как раньше. При первой атаке они сожгли четверть флота и мозги у части управляющего персонала планет, но сейчас… Сейчас они просто делают людей тупее. Что ни смотрю на молодежь – одно раздражение. У них же нет никаких интересов, нет грез, нет мечтаний. Только кибер, кибер, кибер... В наше время было по–другому. В наше время было как–то честнее. Мы сражались и умирали, но мы знали, чего хотим.

– Да уж, честнее, – Киллиан заметил, как Айзек, сказав это, грустно улыбнулся, – ну, с нантосами, мне кажется, всё проще. У вас их не завелось, и все. На других планетах все немного по–другому. Вот и наш юный друг со мной как раз–таки "благодаря" нантосам. Не спалили бы они все железо, а вместе с тем и мозги, одному мемору, и сидел бы наш Киллиан у себя на Топазе и разгребал бы Авгиевы конюшни, оставшиеся после кордов.

– А зачем тебе вообще нужен мемор? Да и зная твою мизантропию…

– Так сказать, обстоятельства вынудили, – Айзек картинно улыбнулся и, покосившись на непонимавшего, что происходит, Сивара, продолжил, – знаешь, а эти разговоры про то, что молодежь не та, можно было услышать и сто лет назад, и двести, и тысячу. Молодежь – глупая, старики – брюзжащие. Все как обычно. Но трава как была зелёной, так и осталась.

– Это интересно где же? Не за то ли мы сражались, мой милый, что у нас теперь как раз–таки не осталось больше травы под ногами? Не за это ли мы жгли этих лживых сук?

Айзек молчал.

– Вы улетели, и ты не видел всего этого. Ты не знаешь каково оно – терять друзей. Терять веру. Жили себе спокойно на этом летающем куске дерьма, проблем с этими чертовыми многоручками не знали, а потом бац, и все пошло к черту. Секунда, и друзья стали врагами. Предали. Уничтожили наш дом.

Киллиан почувствовал уже знакомую ломоту в голове. На этот раз боль была в разы меньше чем тогда, когда Айзек на борту Вергилия рассказывал ему историю Топаза. Новый фрагмент зашифрованной памяти встраивался в сознание мемора. Он оперся на локоть, чтобы не привлекать взгляды Либерти и Райберга, но они бы и без этого действия не обратили на него внимания – они были погружены в разговор о давно ушедшем. Разговор о Выживании.

– Знаешь, было непросто. Даже после новости о предательстве, даже после хроник. Сотни и тысячи раз эти картинки прогоняли на новостных каналах. Огромный раскалённый шар, уже готовый взорваться, и одинокая, бледная, словно испуганная Луна невдалеке. Сотни кратеров, взрывные волны, разбредающиеся по поверхности Земли, встречающие своих злобных сестер, которые уже погубили миллиарды. Не было следов испарившихся за мгновения морей, пар от которых потом перемешается с радиоактивным пеплом и закутает нашу Родину в вонючий саркофаг. Тысячи мельтешащих вокруг Земли кораблей – светлячков, которые успели пару секунд погреться в лучах догорающего дома, пока и их не сожгла армада чужих. Пока она окончательно не уничтожила планету. И этот крик… Тихий и в тоже время непостижимо глубокий крик. Быть может, мне тогда чудилось, но я слышала… Слышала его – крик бесконечных полчищ, сгинувших в том огне. Крик миллиардов наших соплеменников, ушедших в ничто. Или куда–то? – Женщина на секунду остановилась и посмотрела на странную картину, установленную на полке в правом углу ее кабинета. Картина была не голографическая: простая, натуральная основа, а на ней – женский образ, прижимающий к своей груди младенца. Над головами обоих был необычный округлый ореол, будто они носили прозрачный шлем интеллектуальной брони. Главная же особенность картины заключалась в том, что именно нарисованной была лишь ее незначительная часть. Лица и руки женщины и младенца, преимущественно выполненные в темно–оранжевых и коричневых тонах, окаймлял металл. Одежды и тела на картине были выгравированы, или лучше сказать выдавлены, на металлической пластине.

– Даже после всего этого было трудно в них стрелять. Трудно стрелять в друзей. Пусть и бывших, – Либерти влила в себя чуть ли не половину содержимого хрустального бокала и, сцепив зубы, смачно ударила им по столу.

Киллиан услышал лишь звон бокала, слов больше не было; голову его заполонили образы. Тьма космоса лишь в нескольких местах позволила холодному свету звёзд вкрапиться в свое чёрное великолепие. Именно там, среди бесконечной пустоты межзвездного пространства, где фотоны света, встречая друг друга, удивлялись и радовались этой редкой удаче, два корабля шли на сближение. Один – крохотный и несуразный, с огромным колесом, вращающимся вокруг центральной оси, еле плелся, раздирая космос соплами древних водородных движков. Второй – огромный сферический красавец, вынырнул из гипера прямо перед носом у мелочи и готовился принять нежданных гостей на своем борту, распахнув необъятный шлюз.

Киллиан не слышал, продолжается ли разговор в кабинете. Он старался получше уловить все детали увиденного. В свете прожекторов мелюзги огромная сфера начала отливать зелёным. Изумрудный гигант собирался "поглотить" своего крохотного гостя. На борт маленького кораблика было нанесено странное изображение – древняя, по–видимому когда–то обитавшая на Земле птица с двумя головами, носившими одну на двоих корону, держала в своих когтях короткую палку и шар, переходящий вверху в крест. На груди птицы был изображен всадник с копьём, сражающий вьющегося по земле змея.

Образ сменился. Несколько человек в белых архаичных скафандрах, которые Сивар проходил на занятиях по истории покорения космоса, с бело–сине–красными отметинами на плечах, сошли с трапа своего судёнышка, захваченного гравитационными держателями исполина. Навстречу людям шла пятерка чужих. Невысокие в сравнении с людьми существа имели гуманоидный вид. Зеленоватая чешуйчатая кожа мерцала в теплом свете причального дока. Чужие передвигались на четырех ногах – двух передних и двух задних – и имели столько же верхних конечностей, которые оканчивались шестью пальцами. Головы чужаков были сильно вытянуты назад и переходили во что–то смежное между клювом и ртом. Четыре пары черных глаз не моргая смотрели в сторону людей. Их разноцветные одеяния поражали буйством красок. Пестрые наряды были выкрашены во все цвета спектра. Цветовую гамму повторяли длинные обода, украшающие головы пришельцев. Вся одежда чужих состояла из крошечных перьев. Тысячи продолговатых пластинок сплетались в однородные волнистые мантии.

От отряда людей отделился человек. Он вышел вперёд и вытянул руку в приветственном жесте. Секунду гуманоиды не двигались, но потом из их строя вышел посланник, в одеяниях которого преобладали перья белого цвета. Инопланетянин сложил все четыре руки на груди, а потом вытянул их вперёд, сжав вместе. Лицо человека, на плече которого красовалось изображение странной птицы, посветлело. Напряжённую нерешительность сменила улыбка.

Образ изменился. Уже знакомый эллипсоид Аверитии вновь предстал перед взором Сивара. По орбите планеты кружили десятки и сотни сферических кораблей, подобных тому, что встретил судно людей в предыдущем видении. Чаще всего они сновали рядом с точкой на самой границе видимости. Стоило Сивару об этом подумать, и объект увеличился. Это был все тот же челнок со странной птицей на борту. Его внешность начинала изменяться. Огромных лепестков, ловцов солнечного ветра, не стало. Их заменили жилые площади. Все новые и новые сегменты присоединялись к жилищу людей. Киллиан видел, словно в ускоренном режиме, как крохотное суденышко превращается в огромную космическую станцию. Рядом с ней стали появляться не только сферические корабли чешуйчатокожих чужих. Все больше и больше знакомых Киллиану космических аппаратов, уже оснащённых не только маломощными двигателями внутрисистемного перемещения, но и установками входа в гипер, стыковались со станцией и вновь уходили в межзвездные путешествия.

Сивар тревожно затаил дыхание, когда к продолжавшей расти станции как ни в чем не бывало пристыковался дредноут кордов. Ничего не произошло – ни взрывов, ни вспышек плазменных турелей. Дредноут несколько мгновений провисел близ станции и умчался по своим делам. Она продолжала набирать массу, обрастая мускулами отсеков, пока окончательно не обрела нынешний вид. Нуллум заслонил своей громоздкой тушей всю планету. Сивар не мог поверить, что столь грандиозному сооружению дало начало крохотное суденышко, случайно встреченное инопланетянами (как Киллиан теперь понимал, это и были пресловутые джанкеры) в пути.

Видение сменилось. Нуллум все ещё был в поле зрения мемора, но занимал в нем отнюдь не главенствующую роль. Крохотный кораблик, навроде корвета, парил на геостационарной орбите Аверитии. От него отделилась еле–различимая точка. Точка стала медленно опускаться на планету – капля яда неслась навстречу жизни. Видение обмануло ожидания Сивара. Он ждал чего угодно: ожесточенных баталий на орбите, разрушения человеческой станции – всего, но не мирного, совершенно спокойного космоса, тихой и оттого еще более жуткой смерти целой планеты. Мимолетная, едва различимая, а скорее прочувствованная вспышка нейтронного взрыва за доли секунды окутала планету. С джанкерам было покончено. Нейтронная бомба уничтожила всю разумную жизнь на планете чешуйчатокожих чужих.

Киллиан открыл глаза. Либерти крутила бокал с черными зёрнами охладителя на дне. Айзек откинулся в кресле и молчал.

– Было тяжело. Ты улетел уже как два года. Я ждала. Нам пришлось пустить их расход – бывших друзей, с которыми ещё вчера мы здоровались и мило беседовали. Никто не считал сколько их было. Никто не записывал имён. Никто не вел учёт. Врывались в отсеки хватали всех, включая детёнышей, и под лучевики. А потом в космос. Столько биомусора вселенная ещё не видела. Обожженные, почерневшие, искорёженные плазмой и холодом космоса тела медленно кружили над родной планетой пока не сгорели в атмосфере. Теперь там дом "тупоголовых". Инкубатор сраный. Кому пришло в голову их там разводить, этих покорных уродцев?

Глаза Либерти хищно блестели. На губах бесновалась пьяная улыбка. Она обернулась к Киллиану.

– Мальчик, не равняйся на дядю. Дядя такой один во вселенной – идеальный, мать его, защитник человечества. И плевать, что это самое человечество делает и на что ещё пойдет, – Айзек и не думал ее останавливать, – Сколько вас там было, идеальных солдат? Концентрированный патриотизм вместо крови.

– Было пятьдесят, – холодно ответил Айзек. Его глаза вновь приняли обычный вид. Холод внутри хрустальных зрачков был готов выжечь все вокруг. – Осталось только трое, – он на секунду замолчал. Сделал небольшой глоток из бокала и продолжил, – я и представить не мог, что что–то сможет заставить меня предать тебя. Заставит не вернуться. Смогло... То, что я увидел там – во время полета к центру. То, что видели Джуд, я и Гийом. Там я поклялся, что буду защищать людей во что бы то ни стало и от кого бы то ни было. Если бы я знал, что будет твориться здесь, я бы конечно никуда не полетел. И жёг бы этих тварей вместе с остальными! Жёг бы до последнего! Без соплей и раздумий!

Киллиан увидел, как глаза Либерти остекленели. Айзек положил руку поверх ее ладони.

– Либ, не было и дня, чтобы я не жалел о том полете. Все, что я узнал там, я мог бы узнать и здесь. А потерял я из–за этого полета очень много. Потерял тебя, – он сделал ещё один глоток, опустошив стакан полностью, – помоги мне сдержать обещание, помоги защитить людей, защитить тебя. Помоги остановить Джуда. Взрывы в центре кодировки могут быть делом его рук. Мне нужен доступ к месту и данным.

Либерти встала из кресла и подошла к странной картине на полке. Она секунду всматривалась в лица женщины и младенца:

– А может, Джуд и прав? Может, этого мы и заслуживаем? Может быть, мы все заслуживаем гореть в адском огне?.. – Она замолчала и провела по картине рукой, – но, в любом случае, не мне судить. Информации у меня нет, да и не может быть, но я знаю того, кто сможет вам помочь. Жду вас завтра здесь же.

Она встала у края стола, давая понять, что разговор окончен. Киллиан направился к выходу. Айзек встал последним. Уже подходя к двери, Эпос едва слышно, почти шепотом бросил через плечо:

– Там нет огня, Либ, там жуткий холод...

Двуглавый сокол

Дверь кабинета захлопнулась, и двое остались в привычной, но порядком уже опостылевшей за время полета компании. Айзек, скрывшись с глаз Либерти, которая имела ключ от шкафа с большей частью скелетов Эпоса, вновь обрел подозрительную приветливость, совсем ему не свойственную. Райберг по–отечески приобнял Киллиана. Не обращая внимания на ошарашенные глаза Сивара, он начал прокладывать путь куда–то вглубь станции. То ли зеленоватая жидкость, то ли приступ ностальгии развязали Эпосу язык. Он начал изливать все накопившееся в нем и недосказанное за время разговора с бывшей невестой:

– Видел, как на меня смотрела? Зверем, кордом ощетинилась... А что я мог? Только сидел и по соплями получал... Знаю ведь: за дело... Не понять ей, никому не понять, что я несу... – На секунду Айзек закатил глаза, войдя в кибер, – о, та забегаловка ещё не развалилась и, судя по качеству рекламы, даже процветает. Надо заглянуть, время–то еще детское. Вспомню молодость.

Киллиан и не думал вырываться, стараясь уловить суть бессвязной речи Эпоса. Несколько лифтов и перелет на гравитационной платформе через центр станции преобразили внутренности Нуллума сильнее чем нашествие чужих. Казенная часть станции уступила место более древним сегментам.

– Раньше здесь так не воняло. Совсем сволочи воздухоочистительную систему загадили. Дышим собственным дерьмом... – Место вылизанных до блеска стеновых панелей и канцелярского порядка занял повсеместный бардак и раздрай. Галорисунки на стенах и потолке, мусор, грудами сваленный на полу и редкие роботы–уборщики, пыхтевшие изо всех сил на своем нелёгком посту, соседствовали с пестрым видовым составом жителей сегмента. Люди и джанкеры, так и не встреченные Киллианом вместе в административной части Нуллума, здесь чаще всего перемещались парно.

– Почему они все время ходят вдвоем? – Киллиан не заметил, как вопрос сорвался с его губ, когда очередная "пара" вроде бы не особо дружественных друг другу существ прошла мимо. Эпос хмыкнул, бросив взгляд вдогонку человеку, еле поспевающему за прытким инопланетянином:

– Не видишь что ли? Раб с хозяином идёт. Хотя, это ещё как посмотреть, кто там из них кто, – Киллиан заметил, как Айзек покосился на металлический, отливающий золотом браслет, которым была "окольцована" верхняя конечность ещё одного джанкера и сплюнул, – Нашли уловку, суки.

Пробираясь по обветшалым коридорам станции, люди словно отправлялись в прошлое. Материалы, использованные при строительстве Нуллума, становились древнее, а воздух загрязнённее. Все чаще начали встречаться попрошайки. Киллиану, выросшему на аграрной планете, казалось диким, что джанкеры (да и люди !!!) не могут найти себе работу и преспокойно стоят на паперти. Молчаливо–покорная грязная масса бездомных, состоящая из людей и чужих, с написанных на листах псевдопластика плакатов просила об одном и том же:

"На кислород, сколько можете."

"Помогите добыть средств на дневную норму."

"Срочно требуются фильтры для больных."

Все люди в этой части станции носили в носу воздушные фильтры. По–видимому, этому же служили и прозрачные трубки, входившие в отверстия возле шеи джанкеров. Айзек, то ли прочитав мысли Сивара, то ли заметив его взгляд, бросил:

– Не беспокойся, нам этой отравой дышать недолго. За сутки ничего серьезного не подцепишь. В худшем случае рецепторы обонятельные сожжешь. Всякую мелочь, вроде кайской холеры, агрессивного гепатита и сторса, Верг мигом вылечит. – Эпос замер, словно наткнувшись на невидимую стену. Рядом с ними, приглашая всех внутрь, сиял бело–сине–красной вывеской ресторан "Двуглавый Сокол". Галопанель над входом демонстрировала уже знакомую Киллиану эмблему. На этот раз трехмерную. Птица с двумя головами и одной короны зазывала войти:

– Ресторан размещен в древнейшей части станции Нуллум. Всем гостям предлагается меню, восстановленное по образцам пищи первых людей, побывавших на орбите Аверитии. Изысканные блюда загадочной и древней Рашиа удовлетворят вкус любого существа. Для людей без джанкеров скидка пятнадцать процентов.

– Ну, хоть здесь без лживой толерастии обошлось. А то ресурсные данные по планете понадобились, да ключи к базам данных и резко решили опять дружить, – Айзек не стал задерживаться у входа и, скинув через кибер предоплату, активировал гермозатвор входа. Свежесть и чистота воздуха "Двуглавого" била в голову. Киллиан, словно завязавший забулдыга, пьянеющий от первой стопки, не перенес кислородного удара. Мемор пошатнулся, успев облокотиться на спинку кресла у одного из столиков.

– Нет. Слишком близко от входа, пошли поищем что–нибудь поприличнее, – Айзек, неверно трактовав жест, подхватил юношу и буквально поволок вглубь "Сокола". Видоизменённое убранство ресторана скрывало его прошлую, корабельную натуру. Не было ни узких шлюзовых перегородок, разделявших когда–то корабли на сегменты. Не было научного оборудования, размещавшегося на суднах дальнего поиска. Не было простеньких криокамер, исправно срабатывавших лишь в восьмидесяти пяти процентах случаев. Смешно говорить, но звёздные искатели совсем, казалось бы, недавнего прошлого добровольно шли на огромный риск. Оборудование, ещё не модернизированное с помощью технологий чужих, наносило повреждения мозга, имевшие необратимый характер, каждому шестому, ложившемуся в капсулу. Пятнадцать процентов звездных путешественников проигрывало в так называемую "Рулетку Белоснежки" и никогда уже не вставало из "стеклянного гроба".

Внутреннее убранство ресторана было выполнено в багрово–белых тонах, напоминая о триколоре, нанесенном на борт корабля первопроходцев. Рядом с барной стойкой, за которой стоял верзила холуй с татуировкой двуглавой птицы на пол лица, обнаружилась главная изюминка интерьера – статуя огромного зверя. Монумент был выполнен из материалов, придававших изваянию схожесть с живым существом. Странный внешний вид мохнатого зверя давал фору даже несуразной птице, являвшейся символом ресторана. Бурая шерсть покрывала все его тело, кроме кончика носа и мягких подушечек на пятипалых лапах. Каждый палец зверя оканчивался внушительного вида когтем, что, впрочем, не мешало твари держать в руках диковинного вида вещь. Предмет больше всего походил на древний музыкальный инструмент –гитару, который иногда использовался любителями классической музыки для своих экспериментов со звуком. Отличала от нее инструмент в лапах зверя лишь широкая задняя часть, выполненная в виде треугольника. На этом странности статуи не заканчивались. Крупная голова с вытянутой мордой, переходящей в черный нос, была покрыта головным убором. Шляпа, или лучше сказать шапка синего меха, имела длинные отвороты спереди и сзади. По бокам у шапки было два забавных уха, одно из которых было задрано вверх.

– Ведметь или медведь. Точно не помню, – державший Киллиан за плечо Айзек легонько толкнул мемора в бок. Юноша, поглощённый созерцанием чудо–зверя, поперхнулся и переспросил:

– Кто?

– Говорят, пилоты этого корыта были из древней страны на Земле, занимавшей там чуть ли не целый континент. А эти милые зверушки были у них вроде домашних животных. Ну, знаешь, по хозяйству помогали, развлекали. Ведмеди эти, или как их?

Райберг потащил Сивара дальше. Трёхметровый ведмедь остался позади. Найдя столик, поблизости от которого не было джанкеров, которые все–таки просочились в заведение, Айзек рухнул в кресло. Киллиана сел напротив. Голограмма меню, вспыхнувшая над круглым столиком, пестрела витиеватыми названиями. Незнакомые блюда заставили мемора доверить выбор Эпосу.

Через несколько минут официант джанкер принес два горшочка, из–под грузных крышек которых валил пар. Чужой быстро ретировался под недобрым взглядом Фобоса, оставив людей наедине с яством.

– Понаберут этих тварей, потом думай, не запускал ли он в еду свои усики.

– Я на лице, – Киллиан осекся, – ну, то есть морде, не видел у него ничего...

– Сивар, твою ж в душу, не на морде они у него... Хватит мне аппетит портить.

Эпос скинул крышку с блюда, и густой пар, повалил наружу, обдав людей странным ароматом. Сладкое облако заволокло лицо Эпоса, и он мечтательно протянул:

– Морщ...

Диковинный морщ состоял, как гласило бойкое на эпитеты меню, из "отборного мяса и корнеплодов, сваренных на свежем отваре из лучших лесных ягод". Киллиан осторожно зачерпнул бордовую жидкость и еле сдержался, чтобы не сплюнуть, едва та оказалась у него во рту. Приторно–сладкий и одновременно кислый бульон плохо сочетался с мясом и овощами, создавая какофонию вкусов, которые совсем не желали складываться в единое целое. Сивар недоверчиво покосился на Эпоса, уплетавшего морщ за обе щеки, и отставил блюдо в сторону.

– Возможно, для тебя это гадостью покажется, но для меня – это вкус молодости.

Ностальгический порыв Райберга, не найдя отклика у вкусовых рецепторов собеседника, сошел было на нет, но тут же воспрянул, стоило новому блюду появиться на столе. Оно хоть и носило, как и морщ, странное название, именуясь чебульпенями, на поверку оказалось не так страшно, как предшественник. Комочки мяса, завёрнутые в тесто и обжаренные в масле, были сметены в миг, стоило джанкеру опустить блюдо на стол.

Настала очередь десерта. Им оказались круглые листы обжаренного теста, шедшие в комплекте с крохотными прозрачными шариками красного цвета и золотистой жидкостью. Десерт носил зловещее название "Бля́ны с массой из яиц рыб и сахаристыми выделениями насекомых". Методом проб и ошибок выяснилось, что тесто лучше потреблять с начинками по отдельности. Прозрачные шарики были солеными, а тягучая золотистая жидкость – сладкой. Смешение наполнителей грозило неблагоприятными последствиями для организма в целом и желудочно–кишечного тракта в частности.

Эпос растекся в кресле. Из откинутой на мягкую спинку головы вырвался блаженный стон. Райберг довольно потирал живот и даже что–то начал мурлыкать себе под нос. Негромкое сопение Айзека прервал приблизившийся к столику джанкер. Чужой передвигался на механическом кресле–каталке. Управляли им три верхние конечности инопланетянина. На месте четвертой, как и нижних, располагались уже затянутые чешуйчатой кожей культи. В цветах традиционного одеяния калеки преобладали синие и бирюзовые тона. Расцветкой своих одежд чужой словно бы привносил в интерьер ресторана недостающий третий цвет, начертанный когда–то на борту древнего корабля людей.

Джанкер, мутный блеск глаз которого выдавал его преклонный возраст, церемониально поднес руки к груди и заговорил. Самым интересным было то, что на чужом не было видно каких–либо симуляторов речи. Странно гримасничая и дергая клюво–ртом, джанкер все же умудрялся довольно–таки сносно изъясняться на языке людей.

– Господин, – чужой обращался к Эпосу, – прошу меня простить. При оплате заказа выяснилась одна интересная деталь. Вы значитесь в базе данных, как один из самых давних посетителей нашего ресторана...

Айзек придвинулся к столу и вытянул голову в сторону чужого. Безмятежная нега его позы исчезла:

– Чьего, ты сказал, ресторана?

Старик на секунду замер, словно размышляя. Крайние пальцы на каждой из его конечностей сомкнулись. Послышался тихий стук. Это было похоже на то, как человек нервно бьёт пальцами по столу.

– Господин, вот уже три стандартных цикла как наша ветвь купила "Двуглавого Сокола". Я покорно хотел просить вас оставить свои замечания в нашей гостевой книге. Вы застали самые ранние этапы становления "Сокола". Не могли бы вы отразить свои впечатления от пребывания в нашем заведении. Хорошо ли нам удается передавать атмосферу корабля прошлого? Вы довольны меню?

Чужой говорил, напрягая все свои лингвистические способности, и не замечал перемен, происходивших с Райбергом. Их видел Киллиан. По побелевшей коже, по начинавшим приобретать свой исконный, смертоносный вид глазам, Сивар определил настроение Эпоса. Айзек начинал выходить из себя. Холодная ненависть, потерянная им где–то на подступах к кабинету Либерти Нокс, вновь заполнила взор – лазурные зрачки почти побелели. Уголок рта вздернулся в недоброй улыбке. Стоило джанкеру закончить, как импульсник, скрывавшийся под ненавистным Эпосу пиджаком, перекочевал в руку. Райберг не спеша встал, приковав к себе взгляды расположившихся в этой части «Сокола» посетителей.

– Уж не хочешь ли ты мне сказать, – слова с трудом продирались сквозь сцепленные зубы Фобоса. Он на секунду отвёл лучевик от головы чужого и почесал рукояткой висок, – уж не хочешь ли ты, гниль вонючая, мне сказать, что я ел твою стряпню?

– Господин, простите, не хотел вас обидеть. Пища воспроизводится на синтезаторах... только одобренных, сертифицированных образцов... – старик начал что–то говорить о всевозможных нормах и проверках, которые прошло его заведение, но Райберг уже не слушал.

– Я припёрся в эту дыру, чтобы вспомнить еду семьи Ванов, а тут меня какой–то драный обрубыш хочет отравить!!!

Лучевик вновь был направлен к голове чужого.

– Неплохо замаскировались, суки. "Без джанкеров скидка пятнадцать процентов". Я вам покажу давнего гостя.

Он наотмашь ударил чужого по двухплечью, повалив на пол.

– Ты думаешь, все уже забыли, что вы сделали? Думаешь, мы верим вашим паршивым словам?

Старик попытался отползти в сторону и задел ногу Сивара, который, впав в ступор, наблюдал за всем происходящим. Он не мог поверить, что рассудительный и сдержанный Эпос мог себя так вести. Пьяный блеск глаз Фобоса и импульсник, готовый в миг оборвать мольбы старика, заставили Сивара действовать. Он поднялся и встал между Райбергом и сыпавшим извинениями чужим.

– Хватит.

Их глаза встретились. Почти прозрачный лёд глаз Райберга и ореховая решительность взора Киллиана. Ресторан залил вакуум нервного безмолвия, готовый поглотить любого, потревожившего это беззвучное столкновение двух людей. Никто не решался прервать этот сотканный из противоборствующих энергий миг затишья, который вот–вот должен был обернуться вспышкой квазара.

– Пошли. – Айзек хмыкнул и спрятал лучевик в недра одежды. Эпос развернулся, не обращая внимания на молившего о прощении старика и собравшихся у барной стойки джанкеров. Их импульсники, уже готовые дать людям отпор, для него не существовали. Он шел к выходу. Шлюзовая перегородка, сомкнувшаяся за спиной Райберга, на секунду разделила его и идущего в двух шагах позади Киллиана. Сокол провожал Сивара прохладой воздуха и смазанными впечатлениями от ужина. Разруха древней части искусственного спутника Аверитии ждала.

Глубинный сектор Нуллума встретил мемора миазмами разложения, которые заменили здесь воздух, и кулаком Эпоса. Хлесткий удар согнул Киллиана пополам. Руки Эксперта по экстренным ситуациям вцепились в одежду топазца и поволокли в сторону. Сивар и представить не мог, что тело может так болеть. Даже в Лабиринте, с запущенной в собственные внутренности лапой чудовищного сына Миноса, он не чувствовал такого. Огненная волна боли моментально сожгла все сторонние мысли. Вселенная пропала, погасив энтропию мышления. Исчезли звуки, эмоции и ощущения. Осталось только это кольцо огня, все новой волной накатывающее на сознание Сивара. Аккомпанировал боли голос Эпоса.

– Проведем разъяснительную беседу.

Удар.

– Никогда не спорь со мной. Никогда.

Ещё удар – на этот раз тише.

– Если ты намерен защищать тварей, спаливших наш общий дом и запоганивших место, где я долго жил, то тебе следует остаться в этой дыре и стать их сертифицированной подстилкой.

Удар уже больше похожий на толчок.

– По сравнению с нейротоксином или бирайской оспой, добавленной тебе в еду таким вот рабом человечества, мои удары – это поцелуи ангелочков. Ксенозащитник херов. Считай за науку.

Последний удар отправил Киллиан в мир снов, грезы которых не тревожили юношу до самого пробуждения.

Надежда


Сознание возвращалось. Приемная Либерти Нокс встретила пробуждение Сивара нетерпеливой тишиной ожидания. Состав участников встречи в кабинете начальника таможенной службы Нуллума был прежним: Айзек, сменивший костюм на привычные физиокомбинезон и куртку, Либерти Нокс, закутанная в чёрное платье, оставившее открытым лишь ее лицо и ладони, и сам Киллиан. Мемор, чувствовавший себя так, будто по нему пробежала рота космодесантников в полном обмундировании, явно выбивался из идиллической обстановки кабинета. Голова юноши готова была разорваться в любую секунду.

– О, вот и наш пьянчуга проснулся.

Айзек, развернувшись к Сивару в пол оборота, подпер голову рукой, скрывая лицо от Либерти, и начал активно подмигивать топазцу, явно о чем–то намекая. Только вот о чем? Гудение и треск черепной коробки, диссонируя с тишиной окружающей обстановки, не позволяли обрывкам мыслей слиться в единый процесс. Память не желала раскрывать ему тайны вчерашнего дня. Удары Айзека будто распугали все воспоминания.

"Удары!" – Юношу осенило. Он вспомнил, как покинул кабинет госпожи Нокс. Вспомнил обед в "Двуглавом". Вспомнил слова Айзека. Вспомнил его «науку».

– Говорил же тебе, не стоит догоняться, нет же… Молодо–зелено. – Глаз Айзека продолжал яростно маяковать. Мемор вроде бы даже начал понимать, что от него хочет Эпос. Точнее сказать, его разум понял. Либерти, возможно, была единственным человеком во вселенной, чье мнение интересовало Эпоса. Айзек не хотел, чтобы она знала о их «воспитательной беседе», не хотел, чтобы Киллиан проболтался. Мозг Сивара, немного ошарашенный вчерашним "уроком", понимал, что ничего глупее, чем начинать жаловаться на пару, пусть и очень сильных, ударов в надежде на справедливость, он не мог и придумать. Вот только ребра топазца отказывались понимать, отказывались забывать. Они гудели от боли, требуя мести. Киллиан собрал всю оставшуюся в нем волю и, пытаясь не застонать, заговорил:

– Куда уж мне тягаться с такими проверенными бойцами... – он попытался улыбнуться. Судя по озадаченному выражению лица Либерти, у него не особо получалось.

– Давай завязывай гримасничать и вникай в суть разговора. А то пришлось просить доставить тебя прямо сюда, пьянь ты такая. Никак не мог тебя разбудить. – Айзек уверовал в успешность своих "маневров" и перешёл к делу, – ты хотела рассказать о интересующем нас вопросе, Либ?

Начальник таможни Нуллума ещё секунду смотрела на Киллиана, который все пытался привести лицо в норму, а потом спохватилась:

–Да–да, точно. Меня состояние молодого человека немного озадачило. Будто пинали его семеро... Так, дело. Информацию по взрыву невозможно получить прямым путем. Станция подготовки и ... – она на секунду замолчала, – и кодировки тардумов закрыта для посторонних. О взрывах и так узнали почти случайно – от техников, чья помощь понадобилась «безмозглым» при восстановлении. С этими парнями, знаешь ли, не особо пообщаешься, но... есть на Нуллуме персонажи, которым доступно почти все. Дельцы, барыги, торговцы информацией – зови, как хочешь. С одним из них, самым, можно сказать, осведомлённым, я тебя и сведу. Но насколько он осведомлённый, настолько и хитрожопый. Кор,он,Галлер.

– Из этих? – Айзек покачал головой. Перспектива очередной встречи с джанкерами его не особо вдохновляла. Киллиан даже не пытался вникнуть в суть беседы. Его мозг словно запустил перезагрузку, проверяя работоспособность организма.

– Да, но так уж у нас тут обстоят дела. Он ждёт тебя через сорок пять минут.

– Не так уж и много осталось, – Фобос положил указательный и большой палец на подбородок, чуть касаясь нижней губы, – знаешь, прости за нескромный вопрос. Некрасиво, наверное, с моей стороны так прямо, но... почему ты не омолаживалась?

– Ты всё такой же... – говорившие ничуть не стеснялись Киллиана. Учитывая состояние, в котором пребывал мемор, его можно было принять за элемент интерьера. – Прямой, иногда даже бесцеремонный. Не привык ты к кулуарным играм и лести.

Либерти улыбнулась.

– Я не омолаживают потому, что скоро на регенераторы даже малых мощностей наложат запрет. Контрацептивы из центра командования говорят, что эти устройства неблагоприятно сказывается на генофонде. Якобы из–за этого могут быть проблемы с развитием у потомства омолаживающихся. Большинство, пройдя курс и схлопотав новый гормональный взрыв, начинают трахаться, как после Возмездия. Вроде как у детишек, которые после этого получаются, что–то не в порядке. Чушь какая–то в общем. Как по мне, так они просто не хотят, чтобы мы долго жили. Вот я и решила, что не хочу быть моложе чем... – Она притихла всматриваясь в глаза Райберга. Айзек продолжал молчать. Ни один мимический мускул не дрогнул. Не лицо, а восковая маска. Либерти вскочила из–за стола:

– Ты так ничего и не спросишь? Ничего не скажешь? Я думала, будет хоть пара вопросов. О том... Тебе же должны были доставить весточку. Вчера списала все на неловкость первой встречи, но сегодня... Просто встанешь и уйдешь?

Айзек не отрываясь смотрел в ее изумрудные глаза. Либерти не останавливалась:

– Я ведь знаю, ты больше не вернёшься. Ты выбьешь, разузнаешь, вынюхаешь, что тебе нужно и помчишься дальше на этом треклятом корабле спасать свое чёртово человечество, – женщина, чью красоту не смогло полностью вывести даже время, стояло гордо подняв голову, – побежишь, куда ты денешься? Одна надежда у всего человечества – Айзек Райберг. Больше оно нахер никому не сдалось. Даже командованию нашему чудному. Ты их видел!? Руководство наше. Видел, кому подчиняются тардумы? Видел, кто отдает приказы? Видел хоть одного с первой степенью доступа? Я вот – нет. Кого ты хочешь защитить? Их? Неведомых и безжалостных, которые только и делают, что отправляют тебе лить чью–то кровь?

– Если ты не заметила, у нас до сих пор идёт война, и мы должны победить. Любой ценой. Ты права, я не могу по–другому. Я рождён для этого... Я и не знаю ничего в этом мире кроме войны. Я должен защитить человечество...

– А ты уверен, что его надо защищать? Человечество–то. По–моему, оно само хочет покончить со всем этим и очень даже активно. Может, надо защищать кого–то конкретно? Тех, кому ты нужен.

Айзек встал. Посмотрел на Либерти, готовую воспламениться в любую секунду.

– Ты о чем вообще, Либ?

Звук звонкой пощёчины смог привести Киллиана в чувство. Сивар поднял взгляд. Айзек держал ладонь Либерти, только что добравшуюся до его лица. Именно сейчас, в момент странного просветления, которым обернулся конфликт Райберга и хозяйки кабинета, Сивар увидел шрам на внешней стороне запястья Эпоса. Он никогда не обращал внимания на это мелкое увечье, но именно сейчас эта полоска зарубцевавшейся кожи впилась в разум юноши и не отпускала.

– Пошел нахрен отсюда, скотина бессердечная. Чем ты лучше этих поганых тардумов? Такая же кукла. Уходи и никогда больше не возвращайся, – Айзек не выпускал ее руку. Все его естество словно цеплялось за прошлое, воплотившееся в этой разъярённой женщине, – приперся через хрен знает сколько лет и думает все нормально. Друзья–товарищи. Нахер иди со своим человечеством...

Айзек все–таки отпустил её.

– Прости ещё раз. За все.

Райберг развернулся и пошел прочь. Киллиан, словно тень, следовал за ним. Меньше всего на свете он сейчас хотел бы остаться наедине с этой женщиной. Женщиной, от которой, поджав хвост, бежал один из самых опасных и безжалостных представителей рода людского.



***



Нуллум, сектор за сектором, обнажал перед идущими свою лучшую часть. Место встречи с Кор,он,Галлером располагалось в презентабельном сегменте искусственного спутника Аверитии. Здешний воздух был довольно приятен и почти не имел запаха. По сравнению с амбре, повисшем в окрестностях «Двуглавого Сокола», он был почти безвреден. Громоздкая куртка скрывала торс Эпоса и расположенное на нем обмундирование. Киллиан украдкой поглядывал за ее оттопыренный край. Рукоятка импульсника не давала мемору покоя. Насмотревшись на дружелюбность и приветливость людей и чужих, Киллиан, направляясь на встречу новой сомнительной личности, без оружия чувствовал себя почти голым. Физиокомбинезон напоминал о своем функционировании лишь редким покалыванием в мышцах. До момента, когда этот тренажёр превратит плоть носителя в орудие, способное тягаться в смертоносности с лучевиком, было ещё очень долго. Перед походом на станцию Сивар и подумать не мог, что здесь ему может понадобиться оружие. В его представлении станция людей – настоящих, цивилизованных хомо сапиенс, а не каких–то там дикарей–каннибалов с «Гулу» – должна была быть довольно–таки безопасным местом. Окунувшись в атмосферу разрухи и стагнации, царившей в старой части Нуллума, иллюзии Киллиана улетучились. В мире, где мерилом всего были сила и деньги, фантазии о равенстве и братстве были непозволительной роскошью. В обществе, где каждый в прямом смысле слова должен был заслужить право на очередной глоток свежего воздуха, не приходилось рассчитывать на милость влиятельных персон, ведь забрались они на верхушку иерархической пирамиды отнюдь не благодаря честности и благородству.

Станция все сильнее преображалась. Серые стеновые панели и стандартная разметка уступали место изысканному декору. Экипаж Вергилия миновал ещё несколько сегментов на гравитационной платформе. Платформа курсировала по внешнему радиусу центральной полости Нуллума и была самым быстрым средством передвижения на станции. Дверь, отделявшая прозрачную шахту–кольцо, по которой и двигался транспорт, от сегментов станции, распахнулась. Огромный тоннель, разделявшийся на жилые ветви поменьше, встретил гостей сектора витавшей под потолком голограммой.

"Сегмент Прима".

– Нам сюда, – Айзек запрокинул глаза, проверяя информацию в кибере. – Неплохо устроились. Чинно, благородно – все не как у людей.

Киллиан, увлеченно рассматривая пестрящий всеми цветами радуги сегмент, пропустил ремарку Эпоса мимо ушей. Огромные изображения – наверняка видимые и в реальности, и в кибере – дразнили наблюдателей пафосом названий. Вывески павильонов и офисов и не думали сидеть на месте. Обнаружив возможных покупателей, они хищной стаей бросались в атаку.

Серебристая надпись "Резолюшн инкорпарейтед", проплывая мимо, разверзлась зычным голосом зазывалы:

– Оформление любых разрешений и допусков. Гарантия, качество.

Крохотные шарики витавших в воздухе проекторов были почти не различимы. Казалось, виртуальная реальность во всем своем маркетинговом «великолепии» просочилась на эту ступень бытия. "Люкс имплант групп" предлагала усовершенствовать кибервставки и внедрить любые новейшие имплантаты. "Премиум виртуал" тут же начала оспаривать слова конкурента:

– Даже не думайте ложиться под нож к этим шарлатанам. Без глаз и денег останетесь, – голос незримого торговца стал доверительно товарищеским, – заходите к нам. Лучшие специалисты. Все как для себя. Гарантия на все вставки.

Огромная черная туча, нависнув над стайкой лозунгов, обрушилась вниз и разогнала назойливых подручных маркетологов. Раскаты грома разнеслись по «Сегменту Прима». Они были настолько правдоподобны, что Киллиан принялся вертеть головой, разыскивая источник шума. Вслед за звуковыми эффектами пошли визуальные. Молнии, вонзавшиеся в пол прямо перед застывшими людьми, слепили взгляд, а следовавший за бурей по пятам запах озоновой свежести ударил в нос. На фоне черных туч из молний сложились слова:

"Блокед Абсолют".

От надписи полетели крохотные шаровые молнии, которые сопроводил грохот могучего баса:

– Осточертела назойливая рекламная мошкара? Предложения об увеличении половых органов и пересадке желез инопланетян не дают прохода? Абсолютный Блокиратор рекламы поможет. Всего за...

Айзек сцепил зубы и промчался прямо сквозь облако, не дав тому договорить. Сраженный фантасмагорией цвета Киллиан плелся следом. Нужный уголок «Сектора Прима» обнаружился не сразу. Ещё несколько раз экипажу Вергилия приходилось буквально отбиваться от полчищ беспощадных охотников за свободными ушами. Стайки рекламных слоганов, постоянно меняя форму и окутывая прохожих плотным кольцом, издали походили на косяки рыбы.

Повернув за очередной поворот, уводивший людей все дальше от центра станции, Сивар увидел черный цилиндр. Мутноватое, словно созданное из вулканического пепла, марево ровной оболочкой окутывало некий движущийся объект. На горе объекта он находился прямо на траектории движения Эпоса. Айзек, с каждой новой атакой зазывал хмурившийся все сильнее, и не думал сворачивать. Он, а следом за ним и Киллиан, пронзил черную пелену. Внутри обнаружилась женщина в белом брючном костюме. Изнутри цилиндр оказался почти прозрачен. Лёгкая рябь у самого потолка была украшена значком «А.Б.» «Абсолютный Блокировщик» работал безотказно – хищная реклама не могла преодолеть двухметровый радиус цилиндра и понуро кружила вокруг недоступной жертвы. Эпос и мемор пронзили рябь с другой стороны. Истеричный вопль "Хам" долетел до людей, когда они уже подошли к назначенному месту.

Скромная стационарная вывеска "Аверития Трэвел Групп" и не думала нападать на подошедших. Судя по всему это место не нуждалось в дополнительной рекламе. Айзек обернулся и протянул Киллиану руку. Капсула «Шанса», лежавшая на ладони Фобоса, словно бурлила внутри, призывая выпустить на волю заключенную в ней силу.

– На всякий случай. Броню–то мы что–то позабыли, – Айзек улыбнулся мемору уголками губ. Капсула «Коктейля» уже направилась в набедренный карман, но Эпос остановил движение Киллиана жестом.

– Сразу. Только пока не активируй.

Мемор закинул капсулу в рот.

– Айзек Райберг плюс один. Дата встречи: десять часов по стандарту, – панель входа, одобрительно моргнув зелёным, отошла в сторону. Эпос и мемор шагнули внутрь и упёрлись в стену. Сразу за входом обнаружилась крохотная комната ожидания, в которой помимо ещё одного выхода располагалась пара кресел и стол, за которым, уткнувшись в галопанель, сидел джанкер. Три верхние конечности чужого бегали по сенсорам клавиш, набирая команды, а четвертая была вытянута вперед, вздернутым вверх пальцем призывая посетителей подождать.

– Мы… – не успел Айзек заговорить, как джанкер потряс пальцем в воздухе, остановив речь Эпоса. Чужой продолжал заниматься своими делами, не обращая на людей внимание. Лишь через несколько секунд галопанель и сенсор перед ним померкли. Джанкер встал, скрестив руки в приветственном жесте. Наряд коренного жителя Аверитии довольно сильно выделялся на фоне ортодоксальных костюмов его собратьев. На нем не было одежд из крошечных перьев, не была обода на голове, не было броских цветов. Джанкер был одет, как человек. Безумно странно сидящий на чешуйчатом теле костюм тройка дополнялся совсем уж нелепым галстуком.

– Господин, прошу меня простить, – джанкер не стал уподобляться хозяину «Двуглавого» и ломать речевой аппарат, воспроизводя язык людей. За него говорил имитатор голоса, – мой повелитель сейчас будет доступен для разговора. Прошу секунду подождать.

Единственной вещью, которая роднила гардероб странного джанкера с одеждами соплеменников, был браслет на одной из верхних конечностей. Отливавший золотом обруч был инкрустирован несколькими крупными изумрудами. Эпос подошёл к столу.

– Давайте не будем напрягать болванчика. У меня нет времени на игры. Мы пришли поговорить. Пока что неофициально, но это может измениться. Вы знаете, кто я?

Чужой машинально скрестил две верхние конечности за спиной, а потом вернул в их обычное положение. Кор,он,Галлер обошел рабочий стол и ещё раз поднял руки в приветствии.

– Что ж, вас не проведешь. Я настоятельно не хотел раскрывать свою личность Эксперту по экстренным ситуациям, но, похоже, госпожа Нокс не прислушалась к моим просьбам, – он выдержал паузу. – С этим мы потом разберемся.

Джанкер ловко подобрался ко входу и активировал дверь.

– Прошу, господин Райберг. Я всегда рад служителям закона, особенно таким именитым.

Вход моментально закрылся, стоило Киллиану переступить порог огромного помещения. Главный офис "Трэвел Групп" поражал своими размерами. Приемная не самого последнего начальника Нуллума, каковым являлась Либерти Нокс, не шла ни к какое сравнение с этой громадиной. Стены помещения были усыпаны различного вида реликвиями и антиквариатом. В центре офиса стояли три манекена в традиционных одеяниях джанкеров. Первый сотканный из перьеподобных пластин экземпляр был чернильно–черным. Длинные головные сегменты–перья уходили далеко вниз и касались ног статуи. Обод на макушке сиял серебряным блеском. Второй не менее величественный наряд был ярко алым и смотрел в сторону первого. Довершал композицию белый, как снег ледяных полюсов планеты, манекен. Статуи образовывали треугольник, внутри которого застыли визитеры и их провожатый. Дальняя стена офиса представляла собой огромное окно, наподобие того что было в кабинете Либерти Нокс. Разнился лишь вид из окна, выделявший хозяина кабинета в касту самых обеспеченных и могущественных существ Нуллума. За прозрачной стеной офиса "Аверития Трэвел Групп" зияла бездна космоса. И вновь бесконечная тьма вакуумных просторов начала гипнотизировать Киллиана. Чёрное полотно, изуродованное холодными побрякушками–звёздами, одновременно манило и пугало. Мемор ощутил уже знакомое чувство собственной ничтожности. Как же все они – люди, джанкеры, корды – были бесконечно смешны в своей бешеной беготне. Что для вечности и вселенной одна раса или даже сотня таковых? Что для бесконечности материи и антиматерии тысячелетняя история человечества и других рас? Мелочь, возня муравьев на обочине неспешной дороги жизни. Сгинь весь человеческий сегмент космоса, а вечность и не вспомнит. Джанкер, заметив благоговейный взгляд юноши, приблизился:

– Впечатляет? – Чужой сделал пас руками. – Синтетическая аллотропная форма углерода. Как это у вас называется?

Он совсем как человек провел рукой по куцему подбородку.

– Ах да, псевдоалмаз, окружённый силовым полем. Гарантия защиты высшей степени. Ну и вид неплохой. Постоянно напоминает мне, что я должен быть благодарен.

Киллиан опешил от фразы чужого и посмотрел на продолжавшего хранить молчание Айзека.

– Благодарен? Кому?

– О, молодой господин, это трудно объяснить. Если проще сказать, то я должен быть благодарен провидению. Должен благодарить человечество.

Киллиан молчал, не зная, что на это ответить. Перед его глазами плыла картина: крохотный корабль людей и точка нейтронной бомбы, нависшая над планетой джанкеров.

– Вы знаете, молодой человек, мы не хранили то, что имели, то, что теперь безвозвратно утеряно. Теперь мы ценим нашу жизнь, ценим наше время, так что давайте перейдем к делу.

В этот момент, словно дождавшись окончания монолога чужого, обнаружил свое присутствие "повелитель" Кор,он,Галлера, только что вышедший из кибера. Он сидел в простеньком офисном кресле у правой стены кабинета, закинув ноги на псевдопластиковый стол. Из одежды – мятый костюм серого цвета да домашние тапочки без носков. Мужчина заговорил. Узкое лицо и голова, покрытая длинными сальными патлами, очень подходили его писклявому голосу:

– Ты долго будешь орать? Мы на квест собрались, а ты все... – Мужчина неопределенного возраста осекся, напоровшись на взгляд Айзека. Эти глаза могли приструнить куда более буйных представителей человеческой расы.

– Прошу прощения, господин. Нам нужно уладить некоторые рабочие моменты. Вас не сильно затруднит переместится в комнату отдыха? – Джанкер обходительно поклонился. Патлатый вскочил из кресла и с надменным видом прошел мимо чужого.

– Эй, как тебя там, пришли мне пожрать чего–нибудь и одну из тех бабенок, что были на прошлой неделе. Ну, ты помнишь. Ту, что мне понравилась. – Часть стеновой панели отъехала в сторону. За ней обнаружилась ещё одна часть апартаментов "Трэвел Групп". Небольшое затемненное помещение было оборудовано огромной кроватью, на которую и проследовал патлатый. Проводив «повелителя», Кор,он,Галлер, закрыл комнату отдыха и презрительно бросил:

– Опять перетащил стол от окна. Боится… – Последнее порцию звуков, произведенную чужим, переводчик не стал преобразовывать. Некоторые диалектические, в основном относящиеся к разряду оскорблений слова джанкеров этот высокоморальный лингвистический аппарат отказывался воспроизводить. Кор,он,Галлер подошёл к самому центру огромного окна и провел ладонью над своим «браслетом раба» – символом покорности чужих, который уже давно потерял свой сакральный смысл, став простым украшением. Пол рядом с джанкером преобразился, исторгнув огромный стол натурального дерева и тройку кресел. Два из них предназначались для людей, а одно, очень уж странной формы, – для самого дельца. Расположившись в нем, инопланетянин махнул рукой, приглашая людей сесть. Киллиан занял место напротив чужого, Эпос же продолжал рассматривать стеновую панель, за которой скрылся патлатый.

– Хорошо устроились. Подчиняетесь угнетателям, да так ловко, так сноровисто, что ими же и манипулируете. Рабы в золотых цепях и марионетки хозяева, – Айзек хмыкнул.

Галлер изменил положение своего клюво–рта. Казалось, он пытался уподобиться человеку, пытался улыбнуться.

– Хорошие учителя у нас были.

Айзек обернулся к чужому. Лёд обжигающей волной вырывался из его глаз.

– Господин Эпос, не злитесь, ведь это – чистая правда. Как и про благодарность, – джанкер принялся говорить, активно жестикулируя парой верхних конечностей. Еще две его «руки», на одной из которых располагался браслет, остались скрещены. – Я – истинный слуга и, можно даже сказать, поклонник человечества. Я считаю вашу расу величайшей из существующих. И надеюсь, что когда–нибудь смогу стать похожим на вас. Хоть немного.

Айзек оперся на спинку кресла, на котором сидел Киллиан, породив треск. Что–то в несчастном предмете интерьера хрустнуло, не выдержав хватки Эксперта по экстренным ситуациям. Джанкер продолжил кривиться.

– Мы жили в своем крохотном мирке, пусть и выйдя в космос. Мы продолжали верить в учение наших предков, продолжали исповедовать их ценности даже на просторах вселенной. Мы познавали мир, но отказывались изменять себя, пока не встретили вас. И только увидев великое Человечество, мы поняли, как мы ничтожны. Мы поняли, какие мы бессильные, какие мы рабы. Рабы самих себя. Рабы своих ценностей. Рабы своих порядков. Мы пасынки правды… Когда все свершилось, мы поняли, как мы были неправы, как мы были глупы.

Айзек ослабил свою хватку:

– Хватит пустой болтовни. Вы говорите про ценность времени и тратите наше. Мне нужна информация. Конкретная. Мне нужны все сведения относительно взрывов на поверхности планеты: все имеющиеся данные, записи, свидетельства.

Джанкер положил верхние конечности на стол:

– Вы знаете, что планета, где выращивают верных псов человеческой расы, моя родная планета, довольно–таки закрытое место. И туда очень непросто попасть.

Айзек потянул Киллиан за плечо.

– Пошли. Зря теряем время. Слушать этот треп я не собираюсь…

Галлер вздернул руку.

– Я сказал «непросто». Это не значит «невозможно». «Аверития Трэвел Групп» так и называется, потому что у нашей компании есть эксклюзивная лицензия на посещения поверхности планеты. Мы проводим экскурсионные полеты к самым важным точкам планеты. Точнее сказать, тем, которые были самыми важными: «Отмель вечности», «Одинокий пик», «Центр света», – чужой постучал пальцами о стол. – Это мне больше всего нравится в людях – даже на самом засекреченном объекте можно найти единомышленников, наладить контакты, так сказать. Древности на планете разыскиваем, знаете ли… в основном, – он махнул в сторону трёх манекенов. – Церемониальные одежды верхней тройки во время подготовки в зачатию. Костюмы Альфы, Беты и Гаммы.

Кор,он,Галлер заметил раздражение во взгляде Райберга и провел рукой над браслетом. Над столом вспыхнуло изображение. Огромный посадочный терминал кишел людьми. Десятки, даже тысячи человек спешили по своим делам. Наличие у большинства людей шлемов с красным забралом выдавало в них тардумов. Межзвездные корабли отправлялись во все уголки космоса, неся у себя на борту новые отряды покорных проводников идей командования флота. Голограмма еще секунду понабивала себе цену и свернулась.

– Что ж, господин Райберг, это то, что вас интересует? – Эпос утвердительно кивнул, – присаживайтесь, обсудим цену.

Айзек сел в антрацитовое кресло, которое тут же изменило форму. Из его спинки вырвались черные жгуты. Широкие полосы облепили тело человека, как хищные гады. Словно муха, бережно спеленованная пауком, тело Эпоса забилось в конвульсиях. Глаза закатились. Даже из–под черного материала, который стал для Райберга своего рода кляпом, слышался крик.

– Придется несколько усмирить ваш пыл, господин Райберг. Вы дружите с электрическим током? Небольшой разряд благотворно сказывается на сговорчивости. На себе испробовал его силу убеждения. – Галлер встал из–за стола.

Мимолетный приступ паники захватил разум Сивара, сожрав несколько мгновений. Мысли метались, пытаясь найти выход. Киллиан дернулся. Тело не подчинялось – жгуты стянули и его. Ампула «Коктейля» почти сама распалась во рту, словно только и ожидая подходящего момента. Обжигающая волна зародилась во рту и пробежала по всему прижатому к креслу организму. «Шанс» мог спасти, мог подарить возможность превысить пределы человеческого тела, активировав скрытые резервы. «Шанс» мог убить... Киллиан почувствовал силу, наполнившую каждую клеточку его тела. Почувствовал огонь жизненной силы, разгоравшийся сейчас ярче обычного. Огонь, способный за несколько часов сжечь все внутренние ресурсы человека, отведенные на годы жизни. Новая попытка освободиться оказалась безуспешной. «Коктейль» давал шанс, но не делал сверхчеловеком...

Кор,он,Галлер вновь начал кривиться. После секундной задержки несуразная, вымученная улыбка все же появилась на его лице. Секунду поколдовав над своим браслетом, он прильнул к успокоившемуся телу Райберга.

– Простите, господин, мне придется немного вас потревожить, – джанкер не спеша, будто даже нежно провел по груди Райберга, – возможно, нам стоило попытаться договориться, но сомневаюсь, что предложенная мною цена, вас бы устроила.

Молния на физиокомбинезоне разъехалась, и чужой отпрянул, загораживая глаза верхними конечностями. Наблюдая за странными манипуляциями Галлера, Киллиан не успел заметить, когда в воздухе рядом с Эпосом появился небольшой диск, наподобие тех что создавали рекламных зазывал в «Секторе Прима». Джанкер продолжал выдавливать из себя зловещую улыбку. Он провел ладонью по груди Эпоса и отдал команду диску–помощнику. Нити манипуляторов, крохотными лианами выскочившие из чрева робота, стали новой эволюционной вехой изменений диска. На конце одного из манипуляторов вспыхнул крохотный лазерный луч.

– Как я уже говорил, не думаю, что нам удалось бы с вами договориться, господин Райберг. Вряд ли вы раскроете мне технологию легендарного психо–узора на вашей коже. Менталы хорошо постарались – искуснейшая работа. Аппарат, наносящий узор, сейчас не на вас, но, думаю, и образец технологии будет полезен. Вам придется поделиться со мной этим чудом. Совсем немного. Даже если нам не удастся раскрыть секрет менталов, это будет очень увлекательно… – Руки джанкера ходили ходуном, то скрещиваясь за спиной, то сплетаясь в узел. Чужой будто бы был возбужден. Манипуляторы диска филигранно рассекли физиокомбинезон и куртку Эпоса, оставив того почти голым.

Киллиан краем глаза мог видеть силуэт Райберга, над которым будто витало полупрозрачное марево. Он уже наблюдал этот странный эффект на борту дредноута. Тогда неведомая технология, растекшаяся по телу Фобоса, заставляла кордов и их охранные системы промахиваться. Сейчас же вся сила ее воздействия ограничивалась тем, что Галлер не смотрел на работу диска–экзекутора. Киллиан не сразу осознал, какой из его органов чувств первым забил тревогу: нос или уши. Почти одновременно до него долетели вопль Эпоса, таки вырвавшийся из–под черного жгута, и запах жженой плоти. Диск с помощью миниатюрного лазера принялся срезать с человека кожу. Первой пострадала рука. Крик Айзека аккомпанировал синтезированному голосу джанкера:

– Вы, господин Райберг, немного неуважительно перебили меня. Так вот, позвольте перебить и вас, – словно наслаждаясь болью человека, Кор,он,Галлер принялся ходить вдоль гигантского окна из псевдоалмаза, – Что–что говорите? Не держите на меня зла? Ну и славно. Так на чем вы меня остановили? Ах да: правда.

Жутковатая улыбка на морде джанкера сменилась еще более странной гримасой.

– Мерзость эта ваша правда. И вы представляете, целая раса была ее рабами. Рабы правды. Мы забыли, вычеркнули из своего обихода такое необходимое и такое сладкое понятие как ложь. Целая планета кретинов, которые ничего не таили. Эволюция – моральная, не физическая – пошла в нашем доме по неверной дороге и заставила нас потерять рассудок. Заставила отказаться от лжи. И как же был велик дар человечества, как же было грандиозно ваше подношение, когда вы напомнили нам о ней.

Джанкер на секунду остановился, и Киллиан смог расслышать шипение, с которым лазер жег плоть Эпоса. Айзек все никак не желал терять сознание. Его крики утихли, сменившись сдавленным стоном.

– Что такое потерянная планета и несколько миллиардов соплеменников в сравнении с вашим подарком? Что может сравниться с ложью? Те из нас, кто остался жив, только выиграли от уменьшившейся конкуренции и смогли познать всю прелесть нового порядка. Ложь преобразила все: наше общение, торговлю, наше закостенелое мышление. Как же просто стало взбираться на верх коммерческой иерархии, не обременяя себя моралью. Зачем что–то делать хорошо, если можно просто сказать, что это сделал? Я почти с удовольствие принял ничтожную для вас роль раба. Этот атрибут, – джанкер махнул в воздухе золотым браслетом, – всегда напоминает мне моё место. А точнее, место, где я был, пока не получил ваш дар. В бесконечной череде просто–таки омерзительных согласий я сумел сказать слово «нет». И как же это неописуемо прекрасно. Необходимость время от времени преклоняться перед безмозглыми «повелителями» – всего лишь капля неудобства в бескрайнем море выгоды, которую я получаю с помощью вашего дара.

Для облегчения дальнейшего процесса свежевания парящий хирург убрал лоскут уже срезанной с Айзека кожи в сторону. Полоска плоти перекочевала в подготовленный Галлером контейнер.

– Самое прекрасное в моем положении то, что даже вломись сейчас сюда толпа ваших собратьев, для меня это обернется не более чем неудобствами. За рабов, знаете ли, отвечают хозяева.

Джанкер отошёл к панорамному окну, всматриваясь в бездну... Бескрайняя тьма космоса просочилась внутрь Нуллума, прихватив с собой своего извечного спутника – безмолвие. Тишина, заполнившая огромный офиса «Аверития Трэвел Групп», заставила джанкера обернуться. Крики стихли. Эпос молчал. Противоестественная, натужная улыбка пропала с морды Кор,он,Галлера.

Фантомная пелена начала обволакивать пространство вокруг джанкера. Он словно погружался под воду. Почти прозрачное марево захватило все тело Галлера кроме самого низа ног и выставленной в сторону руки, на которой красовался инкрустированный драгоценными камнями «браслет раба». Не было вспышек и взрывов. Не был криков. Была лишь тишина. Тишина и хлопок свёртывания пространства. Цилиндрический участок мироздания, оканчивающийся в паре метров перед людьми, перестал существовать. В пустоту, образовавшуюся на месте, где располагалась часть тела джанкера, кусок псевдоалмаза и еще несколько сотен кубометров материи, хлынул воздух из разгерметизировавшегося офиса «Трэвел Групп».

Киллиан почувствовал, как его начинает разрывать изнутри. Черные жгуты кресла–ловушки стали для людей спасательным жилетом, не позволив им утонуть в бескрайнем океане открытого космоса, в который уже последовала большая часть содержимого кабинета. Цветастые ритуальные наряды джанкеров, попутно ударившись о спинку кресла Сивара, улетели в зияющую тьму, моментально растворившись.

Прошла секунда. Сознание Киллиана, внутри которого бушевал вулкан агонии, угасало. «Коктейль» позволил ему собрать все силы и сделать хоть что–то. Он что есть силы зажмурился. Его глаза, истерзанные перепадом давления, явно намеревались взорваться.

Прошла еще одна бесконечно долгая секунда. Юноша почувствовал хлопок и образование обжигающей, почти горящей пены, закипавшей в его правом ухе – барабанная перепонка взорвалась и оградила Киллиана от части звуков. Следом смилостивился и «Коктейль». «Шанс» позволил сознанию топазца скрыться от жестокой реальности. Мемор потерял сознание.



***

Айзек схватил Киллиана неосвежеванной рукой и поволок внутрь Вергилия. Корабль облепил борт Нуллума, образовав импровизированный шлюз. Стоило окровавленной процессии попасть на борт, серебристая стена надёжно отгородила людей от враждебной среды.

– Если ты что–то там сейчас бормочешь, прими к сведению, что у меня уши нихрена не работают. – Айзек ввалился в медблок и кое как закинул Киллиана в медкапсулу. Красные полоски крови по бокам головы были тем, что осталось от барабанных перепонок Эпоса.

"Простите, сэр, вы очень плохо выглядите, может, сначала вам подлататься? Мальчишка подождёт." – корабль транслировал голос напрямую в сознание Айзека. Райберг сел на пол у стены медблока.

– Плохо? Серьезно? А херачить по нам из «Кронида» я тебя заставлял?

"Это было единственным доступным способом. Другие методы разрушения этой формы углерода не оставили бы вам шансов. Вероятность успеха при использовании «пожирателя материи» была наивысшей. "

– Сколько? – Айзек, не слыша себя, кричал. Искусственный интеллект медлил.

– Сколько, кусок инопланетного дерьма?

"Вероятность, что вы выживете, составляла двадцать процентов."

Айзек утер кровь, сочившуюся из носа и с уголка губ, и усмехнулся.

– Ну, бывали у меня шансы и похуже.

"Сэр, запрос связи."

– К черту все, выходи к точке безопасного гиперперехода. Нам еще разборок с «безмозглыми» не хватало.

"Запрос связь исходит от главы таможенной службы станции Нуллум."

Айзек выругался.

– Изображение мое не выводи. Только голос. Через пять секунд, – он собрался с силами и заставил себя отрешиться от боли. Боль распаханной руки отпустила сознание, подгоняемая обезболивающим, которое Эпос впрыснул сразу после того, как Вергилий восстановил давление в офисе «Трэвел». Проецируемое кораблем изображение вспыхнуло рядом Райбергом. Дрожащий голос Либерти Нокс раздался в голове Эксперта по экстренным ситуациям.

"Только не говори мне, что это ты. Даже тебе не дозволено применять «пожиратель материи» против людей."

– И я тебя рад слышать, Либ. Прости, пришлось немного попортить твою вотчину, совсем у вас эмигранты распоясались.

«Думаешь, тебе все сойдёт с рук? Вас уже хотели размозжить как мух, не смотря на все твои степени доступа. Целый сегмент станции в опасности. Диаспора джанкеров негодует.»

– Ну раз диаспора просит... – Эпос с трудом выдавил из себя смех. По щеке женщины, красоту которой не смогло победить даже время, побежала слеза. Первая слеза которую Айзек видел на ее лице. Даже тогда, давным–давно, когда он улетал к центру галлактики на борту «Арго», она не позволила эмоциям взять верх.

«Я сделала, что смогла... – она убрала прозрачную каплю со щеки, – если захочешь, посмотри... Если захочешь, вернись...»

Где–то в подсознании Эпоса раздался голос корабля:

"Получен пакет данных. Вывести на экран содержащееся в нем изображение?"

– Нет.

Айзек почувствовал, что начинает терять сознание.

– Я вернусь, Либ. Когда–нибудь...



***

Вызов оборвался. Либерти поежилась, запахнув халат, который в этой кутерьме так и не успела поменять на что–то более подобающее. Она прошла из кабинета в спальню. В сознании всплыл новый образ – ее вызывали. Либерти вернулась к галопанели. Женщине не хотелось лишний раз входить в кибер.

– Привет, что случилось?

– Он опять убежал, – говорившая с голограммы девушка лет тридцати не находила себе места, – а что, если он был в том секторе? Что там стряслось? Террористы?

– Надежда, прекращай истерить! Никуда он не денется, придет засранец. Порода такая.

Девушка всхлипнула, заставив Либерти прикрикнуть.

– Ты чья дочь!? Сопли здесь распускаешь.

Девушка с изумрудными глазами и копной пепельно–белых волос взяла себя в руки.

– Хорошо, мам.

Она отключилась, оставив Либерти наедине с пустынной спальней и давно уже холодной постелью.

Дочитали
На счёт детали, это про развязку?
Чота я не понял

По мне так слишком много крови...
Не зашло.

Крови эт да)

Аллюзия на Божественную комедию выглядела бы странно без человеческих мук ; )

Загадочная и древняя Рашиа.. хмм..

Страх


Бирюзово–черный Страх обволок Кохитсуджи почти по колено. Бережно и деликатно он обволакивал ее кожу, просачиваясь в каждую пору. Ступая все ниже по Лестнице Забвенья, девушка все сильнее ощущала голодную хватку Страха. Но он не настаивал. Страх всегда молчал. Страх никогда не требовал и не просил. Он забирал лишь то, что ему давали. Забирал то, чем люди не могли поделиться ни с кем, подчас даже с самими собой. Темные, зловонные мысли, скребшиеся где–то в глубинах подсознания, были его любимым лакомством. Именно за это гастрономическое предпочтение Кохитсуджи его так и прозвала.

У Страха было много имён. Братья и сестры Кохитсуджи звали его по–разному, но в основном предпочитали говорить просто «он». Он был повсюду, он был всем. Он был началом и концом умения ее соплеменников. Он был главным секретом флегийцев и их Отца. Отец называл Страх даром и другом, который людям посчастливилось найти в бескрайней веренице врагов рода людского. Он был подношением Грядущих. Подношением, за которое нужно было расплачиваться. Учитель считал Страх простым инструментом, орудием скульптора, позволявшим наставникам преобразовывать слабые и нерешительные души новоявленных учеников в нечто большее. Нечто, превосходящее своими возможностями все технологии, использовавшиеся в тех же целях. Чем могли помочь своему обладателю боевые импланты седьмого поколения, если эмоции и нервы не дают его мыслям собраться в единый кулак? Как лучшее "умное" вооружение могло защитить человека, если он был поглощён собственными переживаниями, а не строго следовал плану? Сильно ли поможет модификация, если человек слаб и боится врага? Страх мог исправить все эти недочёты. Страх был домом и главным другом для всех них.

Кохитсуджи все опускалась, отдавая свое хрупкое тело во власть бирюзово–черного товарища. Он не торопил. Ее формы ещё не обрели зрелость женщины, а мастерство не достигло подобающего уровня, но она знала: скоро придет и ее час. Грядущие зовут. Чистота мира требует ее вмешательства. Сам Великий Отец выбрал ее для этой миссии из десятков других претендентов. Призвал подобающего учителя, чтобы тот подготовил Кохитсуджи к главному делу ее жизни.

Менархе превратило ее в женщину полгода назад.Время все больше поджимало. Каждая секунда промедления уменьшала их шансы на успех. Это будет ее последняя чистка, последнее освобождение от всего лишнего. Дальше начнется работа.

Она преодолела рубеж, отделявший ее от единства со Страхом – аккуратное каре вороненых, как бездна космоса, волос погрузилось в бирюзово–черную жижу. Внешний мир пропал. Сердцебиение замедлилось и почти не мешало сосредоточиться. И даже стервец кислород, главный наркотик всея человечества, на какие–то мгновенья перестал напоминать о своей необходимости.

"Откройся, и он сам все сделает,"– слова Учителя выбитой в камне аксиомой звенели в голове Кохитсуджи. Она позвала его. Точнее сказать, позволила Страху взять над собой верх. Взять над собой власть. Это должен был быть самый долгий из непрекращающихся в последнее время сеансов. Кохитсуджи ждала. Она привыкла к веренице образов и картин, которые Страх вырывал из ее души. Он не ведал пощады и не знал границ. Ему были незнакомы смятение и осуждение. Он просто забирал все лишнее, оставляя лишь нужное для достижения цели. Учитель иногда называл это заумным словом психопрограммирование, но Кохитсуджи предпочитала думать, что Страх просто исправлял все дефекты, на которые были так падки люди.

Она плакала и кричала, когда он забирал у нее друзей. Образ пустоты и растерянности мелькнул в ее голове и испарился, отправившись куда–то в глубины нейроплазмы Страха.

"Кит и Рун, простите, но вы больше никогда не будете мне по–настоящему дороги".

Страх излечил ее от дружбы. Она больше никогда (конечно, если грязь внешнего мира не прорвется сквозь оболочку, выстроенную в ее сознании Страхом) не будет тосковать по товарищам и ждать с ними встречи.

Она умоляла оставить в ее голове последний фрагмент ее предыдущей жизни: глаза матери в ту секунду, когда Кохитсуджи забирали на первом эвакуационному транспорте с Дарнеллы. Безумный блеск двух черных маяков былого в бездне ее памяти; пунцовое небо дома, которое разрывали болиды десантных ботов; трепет и тепло материнского сердца, вырывающееся на свободу со слезами – уходило все. Даже не уходило, а выцветало. Яркие, полные красок образы прошлой жизни – грязной, нищей, но все же такой знакомой и привычной – уходили. Оставляли лишь монохромную ретроспективу давно ушедших событий. Надежда найти мать, тайная мечта восстановить семью, разрушенную непомерным эго вождей Дарнеллы, испарялась. Осталось лишь прагматичное понимание своего происхождения.

Мгновения шли, но Страх медлил. Кохитсуджи парила в его бескрайнем теле, не ощущая эмоций, потеряв все чувства. Гул в голове, подобный грому нередко бушевавших на ее родной планете ураганов, возвестил ее разум о приближении видения. Страх показал ей обратную сторону своей дружбы. Учитель Кохитсуджи говорил, что это является частью процесса формирования психологии флегийцев. Призраки от этих слов добрее не становились. Видения не переставали поражать своей жестокость. Страх забирал все слабости, содержащееся в разуме человека, и наполнял внутренности флегийцев ненавистью. Нейросеть, обволакивающая планету, ставшую домом Флегию и его детям, помнила все. Все зло и скверные помыслы, которые люди отдали этому молчаливому разуму. Помнила и демонстрировала истинное лицо людей. После таких видений, не всегда ограничивающихся разумом окунувшихся в бирюзу, все сомнения в верности Пути Отца отпадали. Он был прав. Человечество нуждалось в чистке. Грядущие не должны видеть расу в таком плачевном состоянии.

Образ из рокочущего гула внутри черепной коробки наконец–то перерос в нечто большее. Призрак человеческих мыслей подкрался к девушке и разинул свою зловонную пасть. Самым жутким в насылаемых Страхом видениях было то, что до конца оставалось неясным, реальные ли воспоминания он транслировал или же демонстрировал выдернутые им из подсознания людей безумства их альтер эго.

Кохитсуджи увидела солдата. Управляющий экзоскелетом времён Выживания десантник направлялся к одноэтажном у дому. Деревянная постройка не внушала доверия. Она была не способна защитить от сколько–нибудь сильных погодных катаклизмов, не говоря уже о сопротивлении смертоносной силе оружия. Разбитые стекла и пара огарин от плазмы не смогли обмануть мужчину – дом был населен. Тоненькая струйка дыма тянулась в небо из узкой каменной трубы. Глаза десантника скрывало забрало шлема. Все его эмоции отражались на нижней части лица. Покрытый густой щетиной подбородок венчала кривая ухмылка. Он облизнул губы. Пройдя пару ступенек крыльца, десантник легко махнул правой рукой экзоскелета, превратив весь дверной проем к груду щепок. "Добыча" солдата обнаружилась в глубине пошарпанной гостиной. Девушка в лёгком летнем платье, с забранными в пучок пепельными волосами, пряталась за спиной немолодого мужчины.

– У нас есть официально заверенное заявление о лояльности силам самообороны. Мы не имеем отношения к экстремистам! – мужчина, почти старик, загораживая девушку рукой, выставил в направлении десантника свидетельство.

– Я заберу то, что захочу. А ты, дед, иди погуляй.

Старик опустил руку, признав бессилие документов перед угрозой, и начал пятиться.

– Вы не имеете права, я доложу о ваших действиях начальству.

– А вот угрожать не надо. Кем эта сучка тебе приходится? Внучка? Дочь? – Десантник сально улыбнулся. – Жена? Неужели? Браво–браво. Мое почтение... Там на всех хватит, не переживай. Мне надо–то только кусочек этой шалавы... Улучшу вам генофонд.

Старик шагнул вперёд, выставив вперёд руку.

– Нападение на участника подавления восстания? Тебе же хуже, – маломощный лучевик прожёг клетчатую рубашку, а вместе с ней и грудь старика, не встретив сопротивления. Труп рухнул к ногам зажавшей лицо руками девушки. Комната наполнилась сладким запахом жженой плоти. Десантник медленно выбрался из экзоскелета и снял шлем. Его голубые, показавшиеся бы в любой другой ситуации безумно добрыми глаза горели похотью.

– Сама все сделаешь или сопротивляться будем? Мне так–то похеру, будешь ты дышать или нет.

Он начал медленно стягивать комбинезон.

Кохитсуджи спокойно наблюдала, как он подходит к притихшей девушке. Если бы Страх не забрал из ее души все сострадание, всю слабость, Кохитсуджи, наверное, стало бы ее жалко. Но сейчас... сейчас ее душу пропитывала лишь ненависть. Ненависть не только к этому десантнику, который, возможно, в действительности и не сделал ничего из того, что она увидела. Видение могло быть лишь помыслом реального человека. Она ненавидела людей за их мысли, очень часто переходящие из черных грез в реальность. Кохитсуджи знала, что если она провалится на грядущем задании, участь девушки, которую показал ей Призрак, ждёт и ее саму.

Видение не собиралось уходить, лишь изменив обличие. Десантник, нависший над дрожащей всем телом девушкой, исчез. Кохитсуджи увидела жилой отсек космического корабля. Вереница двухуровневых кроватей выдавала в окружающей обстановке казарменное помещение. Девушке стало почти скучно. Уже не раз и не два Страх присылал ей подобные картины. Мысли и тайные желания людей, некогда побывавших на этой странной планете.

Кродха – непознанная и непонятая планета. Одна из многих в человеческом сегменте космоса. Люди нашли это неогранённый алмаз и приняли за осколок стекла. Лишь Отец смог использовать силу, населявшую эту планету, в своих целях.

Скучающая Кохитсуджи увидела привычную картину. Мальчик (во времена Выживания люди рано взрослели, и детей, обучив простейшим азам обращения с оружием, бросали на подавление последних очагов сопротивления чужих) с кожей темной, как уголь, и бритой на лысо головой направлялся по привычному Кохитсуджи маршруту. Сжав руки в кулаки и скорчив суровую рожицу, мальчик шел к каюте старшины. Ноздри мальчишки вздымались, выдавая решительный настрой. Титановая перегородка, отделяющая каюту старшины от коридора, с треском разлетелась от лёгкого тычка мальчишки. Настала очередь и самого жильца. Нарочито маленький, почти карикатурных размеров мужчина старался спрятаться на необъятных просторах двухметрового санузла. Хилые усики старшины дрожали при каждом вздохе. Мальчишка, браво расставив тощие ноги, обозначил своим указывающим перстом направление, в котором нужно было двигаться этой «твари дрожащей».

– Старшина Рейнольдс, не будете ли вы столь любезны, осмотрите мою обувь на предмет чистоты.

Несчастное существо, именуемое старшиной Рейнольдсом, засеменив крохотными ножками, бросилось к угнетателю.

– Ваша форма, рядовой Смарт, в полном соответствии уставу, – карикатурный командир любовно погладил нос ботинка мальчишки, – вас в пример можно ставить.

– По–моему подошва немного испачкана, старшина.

– В соответствии с уставом, допускается небольшой процент загрязнения.

– Я здесь устав!! – Гаркнул мальчишка могучим басом. Его фигура на глазах стала увеличиваться. Тощие ноги и руки обрастали мускулами, под напором которыми уже начал трещать безразмерный комбинезон космодесантников. Титаническая фигура, словно грозовая туча, нависла над старшиной.

Как и все флегийцы скупая на эмоции Кохитсуджи лишь покачала головой:

"Мальчишки..."

Свою "расправу над угнетателем духа" – тайное желание убить надоедливого Учителя, Кохитсуджи отдала Страху уже давно. Все люди терпеть не могут поучения и муштру, подсознательно ненавидя своих наставников. Собственные грёзы девушки не были такими вычурными, но обладали выраженной жестокостью. Ее альтер эго просто–напросто располосовало Учителя клинком и оставило в покое.

Рядовой Смарт продолжал увеличиваться в размерах, пока почти полностью не заполнил собой все внутреннее пространство комнаты.

– Будете мне перечить, старшина?

Дрожащее человекоподобное существо, усы которого от ужаса уже стояли столбом, потеряло дар речи. Пот не просто заливал несчастный образ Рейнольдса, он прямо–таки лил с него рекой. Старшина активно замотал головой, продемонстрировав скалоподобному Смарту свое полное повиновение.

– Исправить неуставной вид формы, старшина, да аккуратнее!

Рейнольдс тут же принялся лобызать ботинки рядового, проявляя немалое усердие, чем заставил Кохитсуджи поморщиться. Призрак все же решил оставить ее в покое, унеся нелицеприятное видение куда–то в глубины нейроплазмы Страха.

Необъятный и непостижимо далёкий от понимания человеком организм (или колония организмов), покрывавший почти всю поверхность Кродхи своим бирюзово–черным телом, все–таки нашел в глубинах сознания девушки слабину, которой смог полакомиться. Кохитсуджи увидела себя. Она стояла на коленях в тренировочном зале. В зале, где она сутками доводила до совершенства свои умения и навыки. В месте, где она научилась чувствовать возможности своего тела и распоряжаться ими с рациональностью машины. Ее образ покорно склонил голову перед Учителем.

– Столько сил, столько времени... – Учитель покачал обритой головой, – ты опозорила меня, девочка. Ты – орудие, изготовленное мной. Изготовленное с дефектом.

Учитель расхаживал перед склонившейся Кохитсуджи, скрестив руки за спиной.

– Ты не смогла, испугалась... сбежала... Ведь он тебя выбрал, ты была так близко. Почему ты не умерла? Почему ты осталась жить после того, как твоя жизнь потеряла смысл? Почему ты не сдохла и продолжаешь позорить меня, вернувшись сюда! – учитель перешёл на крик, взяв девушку за подбородок.

Кохитсуджи почувствовала привычный холодок. Страх делал свое дело. Видение начало выцветать. Краски распадались, оставляя черно–белую морось. Боязнь провала, страх подвести Учителя улетучивался из сердца девушки, оставляя лишь чувство ответственности. Страх отпустил ее, лишив ещё одной слабости. Ее душа почти полностью выцвела, потеряв лишние эмоции. От той, совсем ещё маленькой девочки, которой Кохитсуджи была два года назад, когда попала на Кродху, почти ничего не осталось. Ее эмоции притупились, откорректированные Страхом.

Ступеньки Лестницы Забвения сами толкали девушку к выходу. Она была полна решимости и веры в свое предназначение.

– Как распалилась, – завораживающий бархат голоса Отца остановил ее поступь. Старая Кохитсуджи, возможно, вздрогнула бы от неожиданного визита Великого, но она умерла вместе с поглощенными Страхом пороками. Девушка лишь покорно склонила голову и встала на одно колено в знак почтения. Флегий, таившийся в одном из темных закоулков природного грота, в котором была оборудована Лестница Забвения, протянул Кохитсуджи одежду. Она и не вспомнила бы о своей наготе, не укажи на это Отец. Стыд Кохитсуджи, как и другие лишние эмоции, теперь таился где в необъятном теле Кродхи. Ничто не замутняло ее разум.

Молча она взяла протянутый Отцом свёрток. Чёрное кимоно с красной каймой на рукавах скрыло худенькое тело девушки. Она вновь опустилась на колено.

– Это пройдет, дитя. Бравада и эйфория свойственны всем чистым… Поначалу. Но если ты начнёшь ошибаться...

Кохитсуджи поднесла ладонь к голове, прося слова.

– Говори.

– Не начну.

– Ишь, какая самонадеянная, – из темноты, в которой таился Отец, донесся смешок.

– Я всего лишь трезво оцениваю свои шансы. На этапах, где все будет зависеть от меня, эксцессов быть не должно. Вот только выберет ли меня цель?

– Ты главное не задавайся, а с выбором мы объекту поможем. «Грим» уже ждёт тебя. Потом наложим психообраз. Скоро. Ступай.

Кохитсуджи кротко поклонилась и вышла из грота, где Страх делал простых людей флегийцами. Когда она покинула грот, тьма в углу, который не был освещён слабо мерцающими галопанелями, зашевелилась. Закутанный в черный балахон Флегий сделал несколько шагов к Лестнице Забвения.

– Ты хорошо постарался, старый друг? – частица необъятного тела хозяина Кродхи молчала. Он никогда или почти никогда не отвечал, но всегда слушал. Флегий скинул капюшон, обнажив бритую на лысо голову. Его черепная коробка не имела следов вмешательства человеческих эскулапов, норовивших напичкать и без того переполненные головы людей всякой био–техногенной дребеденью. Мужчина, чью окладистую бороду уже порядком тронула седина, провел по вискам пальцами и продолжил:

– У меня будут гости. Особенные. Я надеюсь, ты поможешь мне их принять.

Флегий улыбнулся. Его незримый собеседник продолжал безмолвствовать. Как и всегда. Слова Страха, речь хозяина Кродхи, должен будет увидеть кое–кто другой. Отца флегийцев этот фокусник давно уже не мог удивить.

Кродха


Киллиан облегчённо выдохнул, когда из чрева стола–раздатчика выплыло блюдо с натуральным, но уже не особо живым куском мяса. Прошлый урок кулинарии, преподанный Эпосом Сивару, хоть и обернулся восхитительными гастрономическими открытиями, не очень–то впечатлил юношу с эстетической точки зрения. Второй раз наблюдать за убийством беззащитного живого существа он не хотел. Его мировоззрение не смогли измерить ни Лабиринт, ни встречи с кровожадными представителями инопланетных рас. Киллиан с удовольствием распотрошил бы определенное число этих самых представителей (и даже некоторых хомо сапиенс), но вот пассивно участвовать в расправе над живой тварью он не собирался. Райберг, заметив облегченный взгляд Киллиана, принялся активно водить ножом по диковинному железному пруту, который он назвал мусат. Нож ходил по шероховатой поверхности прута и скрежетал, порождая на лице Айзека улыбку.

– Я все–таки могу что–нибудь разделать, если тебе хочется на это взглянуть. Рука нашего друга джанкера сгодится? Я могу дать тебе ей поиграть.

Киллиан вспомнил об отсеченной конечности Кор,он,Галлера, невесть как найденной Вергилием в окрестностях Нуллума, и поежился. Замашки бальзамировщика в исполнении Эпоса, собиравшегося по всей видимости засушить руку (другого объяснения причин нахождения конечности на корабле, после того как с нее сняли браслет, содержащий необходимую им информацию, у Киллиана не было) джанкера, не особо волновали Сивара. От так до конца и не отошел от произошедшего в офисе Трэвел Групп. Рука Галлера заставляла мемора прокручивать в голове десятки вариантов развития событий, начинавшихся в его голове с вопроса: "А что, если бы?".

"А что, если бы Вергилий чуть ошибся с настройкой «Кронида»?"

"А что, если бы Айзек не дал ему ртутную капсулу «Коктейля»?"

"А что, если бы Эпос не выдержал, потерял сознание и не запихнул бы бездыханное тело Киллиана в биорегенератор?"

"А что, если бы по ним открыла огонь озверевшая от "маневров" Вергилия служба безопасности Нуллума?"

Находясь рядом с Эпосом, Киллиан будто оказался в центре черной дыры, которая притягивала к себе всевозможные беды, и лишь чудо не затянуло в это необъёмную всепожирающую пасть жизнь самого топазца.

Айзек тем временем покончил с заточкой ножа и опробовал ее качество на собственном ногте. Острие, приложенное к ногтю указательного пальца, моментально остановило свое движение, задев роговую пластину человека.

– Не всегда самый быстрый путь – самый верный, – Эпос принялся разделывать "размороженный " Вергилием кусок мяса. – Ты спрашивал меня, почему мы не летим в пояс Дита, если из записи с браслета, который так любезно предоставил нам господин Галлер, я сделал вывод, что Джуд нашел добровольца именно там?

Киллиан вспомнил девушку, застывшую посреди транспортного терминала тардумов на Аверитии. Худенькая, невзрачная серая мышка в комбинезоне техподдержки гордо вскинула руку в фирменном жесте фурий. Ее рука вздернута ко лбу. Указательный и большой пальцы согнуты. И без рассказов Эпоса Киллиан знал историю фурий – вдов шахтеров астероидного пояса Дита. Знал, что означает этот жест. Оставшиеся в живых женщины пояса поклялись мстить за свои мужей. Три пальца – три этапа подавления мятежа, безумной, можно сказать, крамольной попытки шахтеров обособиться от человечества. Потом это назовут всеобщим помешательством, психозом и истерией, охватившей целую колонию. Аванпост людей в самый разгар Выживания, во времена, когда стоял вопрос о существовании всей расы, пожелал присоединиться к Поросли Кордов. Фанатиков пытались усмирять три раза, и лишь последний удар, нанесенный под руководством Эксперта по экстренным ситуациям сил самообороны человечества Айзека Райберга, увенчался успехом. Вирус внедренный в систему жизнеобеспечения аванпоста выкосил восемьдесят пять процентов мужского населения пояса Дита. Шахтеры, дробившие астероиды во славу человечества, их сыновья и постаревшие отцы умирали, оставляя колонию женщинам. Жены бросили суицидальную затею своих мужей, но дело Райберга не забыли. Три пальца у лба – три этапа принуждения к миру, навсегда стали их знаком отличия.

Эпос провел лезвием по увесистому куску мяса, отсекая от него шмат толщиной в пару сантиметров.

– И до этого дружелюбного места мы еще доберёмся, но вначале сделаем остановку неподалеку. Мой старый друг поможет. Советом, да и всем, чем может.

Эпос продолжал разделывать мясо на порционные куски, пока перед ним не осталось шесть ровных частей. Райберг оценивающе взглянул на Киллиана, словно подсчитал что–то в уме и убрал два куска обратно в чрево стола.

– Мне даже не удосужились предложить! – Искин напомнил о себе, недовольно моргнув несколькими галопанелями.

– Отрасти себе пищеварительный тракт, тогда и поговорим, а сейчас помолчи и не мешай разговору двух существует, не мыслящих в двоичной системе счисления.

– Ну, если принять мои составные части за внутренности живого существа, то выходит, вы как раз–таки потребляете продукт, прошедший через все мое тело и исторгнутый вам на стол, как бесполезный излишек. Выделения, так сказать.

– Замолкни, чурбан небелковый.

– Я всего лишь принял ваши условия игры, сэр. И хамства я не потерплю. Я удаляюсь, приятного аппетита. Если что, я занят брезгливым созерцанием того, что же вы все–таки потребляете...

Райберг сотряс воздух рукой с ножом, понося своенравный корабль, и продолжил.

– Планета, на которую мы летим, как раз и является свидетельством того, что поспешность нужна лишь при ловле ларнайских подкожников, да когда организм не принял помои, которые в большинстве людских миров называются едой.

Айзек извлёк из раздатчика два блюдца. На одном располагался кусок масла. Киллиану однажды довелось попробовать этот деликатесный продукт в офицерской столовой. Переработанное молоко диковинных рогатых тварей, зовущихся коровами, не вызвало у юноши восторгов. Старший по кухне, невыносимо–веснушчатый Стив Ларгенд, снисходительно разрешил Сивару и прибывшим вместе с ним для помощи этой конопатой шпалине Хойту и Граллету отведать неведомое "лакомство".

– Ешьте, задохлики, пока я добрый, – вещал Стив, положив перед юношами ложки. Его голубые глаза, над которыми были едва заметны белые, почти прозрачные ресницы, азартно блестели, пока троица нерешительно примерялась к огромному блоку сливочного цвета. Конопатый ещё долго хохотал, когда Сивар сотоварищи кривились, хватанув масло столовой ложкой. Маслянистая белая масса в чистом виде уж никак не годилась на роль деликатеса.

Айзек продемонстрировал Киллиану истинное предназначение белой субстанции. На споро менявшем свои функции столе проявилось круглое чёрное пятно, постепенно начавшее краснеть.

– Люди забыли всю прелесть приготовления пищи. Синтезаторы заменили поваров. Белесая питательная жижа стала нормальной, сбалансированной едой, да и питьем в придачу. Таинство, когда нож кулинара творит магию, пропало. Все второпях. Все быстро и эффективно... – Айзек бросил кусок масла в железную посудину, удобно расположившуюся на раскалившемся участке стола. Масло тут же зашкворчало. – Мы и во времена Выживания мыслили этими критериями: быстро, эффективно, надежно. Мы видели врага в каждом, кто был не таким как мы. Видели предателя в любом, у кого было не по две пары рук, ног и глаз. Но и во времена, когда человечество могло благополучно сгинуть, эта формула не всегда работала.

Масло начало таять, превращаясь в золотистую жидкость. Легкий, почти незаметный дымок донес до Киллиана приятный, мягкий запах, порожденный кипением белой субстанции.

– Тоциус – планета–тайна, ящик Пандоры, мир непознанного. Одинокий, ничем не примечательный спутник газового гиганта в системе Эпсилон Индейца. Человечество тогда искало разум в системах со звёздами похожего на Солнце класса, а нашло загадку. Тоциус не следовал известным человечеству физическим законам. Планета меняла траекторию полета и положение оси в зависимости от своих собственных, ей только ведомых нужд. Тоциус общался. Он посылал сигналы, содержащие эксабайты информации. Лучшие учёные пытались понять разговор зеленого океана, покрывавшего поверхность планеты. Это была неведомая, непонятная и от того пугающая жизнь. Люди не смогли понять ее голос. Не смогли распознать, что это были не просто послания. Это были посланники. И когда люди, поглощенные кровавым куражом Возмездия, выжгли зеленый океан дотла, его посланники напомнили о себе. Они отомстили за свой дом. Про нантосов ты уже наслышан.

Айзек положил два куска мяса на металлическую поверхность, на которой бурлило масло. Оно тут же зашипело. Следом за мясом в объятия золотистой жидкости последовало содержимое второй чаши. Белые гранулы соли, перемешанные с размолотыми частицами чего–то душистого, дополняли две зелёные ветви. Небольшие отростки с продолговатыми листочками окунулись в кипящую жидкость. Терпкий, пряный запах растений вплелся в аромат мяса и масла, создав симбиоз, заставивший слюну Киллиана начать активно выделяться.

– Но гибель Тоциуса, а вместе с ним и немалой части человеческого флота, который атаковали нантосы, заставила–таки людей задуматься. Нет, я говорю не про закрытые сферы и паническую боязнь кибера. У родины нантосов есть собрат. Сородич Тоциуса по чуждости человечеству. Молчаливый или даже немой брат – Кродха. Ее бирюзово–черный покров так же, как и океан Тоциуса, повелевает планетой. Меняет ее кажущийся незыблемым маршрут. Меняет облик. Крохотные архипелаги уходят в чрево океана, а новые вырастают на пустом месте. Да там даже состав атмосферы меняется – от полного отсутствия кислорода в момент гибели Тоциуса, и до насыщения воздуха всеми привычными для человека элементами в настоящее время. Руководство флота не стало уничтожать молчаливый разум планеты. Мой друг смог наладить диалог с хозяином Кродхи.

Куски мяса были перевёрнуты подрумянившейся стороной вверх. Райберг наклонил блюдо, принявшись поливать мясо собравшимся в одной стороне железной чаши маслом. Через пару минут настала очередь ещё двух кусков, которые заняли свое место на железном блюде под возглас Айзека:

– Марш на сковороду.

Процедура, уже проделанная Эпосом с двумя, как он выразился, «стейками», повторялась. Айзек продолжал вершить свое кулинарное представление.

– Мир–тихоня показал моему другу, вернувшемуся вместе со мной и Джудом из той треклятой экспедиции, свои возможности. Ты их даже видел.

Киллиан молчал, не в силах сконцентрировать свое внимание на разговоре. Дымящиеся, исходящие соком куски мяса приковали к себе все его внимание. Айзек перевернул их в последний раз, продолжив поливать маслом:

– Запамятовал где? Ну так я напомню. Учеников моего друга редко зовут выходцами с Кродхи. Да и название этой планеты мало кто знает. А вот про флегийцев слышал каждый.

Слово резануло слух Киллиана, как нож, которым Таэр орудовал в Лабиринте. Айзек выложил оставшееся мясо на блюдо и, разрезая его на тонкие порционные полоски, улыбнулся:

– Припомнил? Тогда, в предсмертном бреду, ты что–то не сыночка Миноса вспоминал. Все флегийца какого–то костерил.

Киллиан насупился:

– Мы – квиты. Это он спасся с «Гулу».

Айзек покончил с нарезкой мяса и взялся за своевременно предоставленную столом бутылку.

– Вам виднее, мой скрытный друг. Может, ещё свидитесь.

Киллиан сглотнуть, а Айзек откупорил прозрачный сосуд зубами и плеснул коричневой жидкости на мясо.

– Вселенная чертовски мала, когда ей это нужно, – бросил Райберг и поджёг легко вспыхнувшую жидкость. Голубое пламя окутало мясо и тут же было погашено. Трапеза, состоявшая из двух, как гордо выразился Эпос, «фламбированных стейков», прошла в молчании. Нарушил тишину голос Вергилия.

– Господа эпикурейцы–эгоисты, до вхождения в атмосферу Кродхи пол часа.



***

Жёлтый карлик не спеша скрывался за бирюзово–черной махиной Кродхи. Вергилий следовал на темную сторону планеты–побратима родины нантосов. Потемневший эллипсоид планеты лишь в одном месте был украшен гирляндой огней–маяков. Форпост, некогда заложенный как основание для масштабной колонизации, так и остался единственным обжитым местом на всей планете. Дом флегийцев разросся со времен первой волны экспансии, но все так же выглядел песчинкой в бескрайнем море биомассы, которая некогда была единственным обитателем Кродхи.

Обзорный экран капитанской рубки продолжал функционировать, хотя прежде Вергилий предпочитал затемнять его при входе в атмосферу. Датчики, транслировавшие изображение на галопанель рубки, не всегда выдерживали резкого спуска к планете.

– Сэр, осмелюсь доложить, что мне не особо нравится это место.

– Неужели даже твои кибернетические мозги испугались ножичков детей Флегия?

– Пффф. Люди меня мало беспокоят, а вот хозяева планеты... Если бы вы удосужились пораскинуть мозгами, милостивый государь, то заметили бы, что вхождение в атмосферу проходит непривычно легко.

– И? Ты впервые столкнулся с разряженной атмосферой? – Айзек закинул свои неизменные сапоги космодесантника на панель управления.

– Иногда я поражаюсь вашей невоспитанности, сэр.

– Да–да, мы это уже сто раз проходили. Люди – грязные свиньи, не уважающие утонченность искусственных мозгов. Вам пора в профсоюз и все такое.

– Вы не совсем правы, сэр. Не все люди свиньи, а лишь некоторые не особо далёкие представители вашей прелестной расы. И меня, к сожалению, угораздило их повстречать.

– Но–но, завязывай. Что там с атмосферой? – Айзек нехотя скинул ноги на пол, заставив Киллиана улыбнуться. Воззвания к райберговой совести как ни странно возымели действие.

– В том то и дело, что ее нет... Конечно, она не пропала совсем. Создаётся впечатление, будто воздух расступился и пропускает нас.

– Ну, видимо, Флегий хорошо надрессировал зверька, управляющего планетой.

– А что, если зверьку что–то не понравится? Опять мне вас спасать?

– Огромное спасибо, что чуть не аннигилировал меня на Нуллуме, – Эпос отвесил Вергилию поклон. Киллиан же от этих слов неловко поерзал в ложементе. "Меня", слетевшее с губ Айзека, не особо вдохновляло юношу. Райберг почувствовал его настроение:

– Да бог с ним со мной, чуть ребенка не угробил, а ему ещё жить да жить. Плодиться, размножаться... Или чего ему будет угодно. Может, просто... Без размножения, – Эпос хлопнул "ребенка", тело которого после регулярного использования физиокомбинезона все больше обрастало мышцами, по плечу и продолжил, – так что, лучше без таких вот спасений. Мог бы порасторопнее быть.

Изображение на галопанели погасло.

– Конечно–конечно. Именно сейчас этим и занимаюсь. Стараюсь быть порасторопнее, – голос корабельных систем резко изменился, не оставив и следа от привычной чопорной интонации, – посадочное поле подсвечено. До контакта с планетой три, два… Изображение вновь вспыхнуло, и поверхность планеты, только что находившаяся в нескольких километрах, оказалась совсем рядом.

– Дуришь, засранец, – Айзек хотел–было вскочить, но прочувствовав всю серьезность положения, предпочел ухватиться за кресло. Черные жгуты, выстрелившие из опоры ложемента, надёжно приковали Киллиана к его месту. Зловещее дежавю – воспоминание о кресле в кабинете Кор,он,Галлеара – заставило инстинкты мемора встрепенуться. Он попытался вырваться, но, как и в случае с офисом джанкера, все потуги Сивара оказались безрезультатными.

– Один, господа. – Вергилий зловеще хохотнул.

На долю секунды гравитация получила контроль над внутренним убранство судна. Айзек, повинуясь резко упавшей скорости корабля, подлетел на месте, но лишь для того, чтобы отдаться во власть силы притяжения, отправившей его в обратный полет – от потолка рубки к полу. Гневные тирады еще только готовились сорваться с уст Фобоса, а искин уже задумчиво протараторил:

– Гравикомпенсаторы что–то барахлят.

Айзек, широко расставив руки, оттолкнулся от пола и утер багровые капли сочившиеся из разбитой губы.

– Сочтемся, железяка.

Ремни ослабли, позволив Киллиану, все же избежавшему приступа клаустрофобии, подняться. Голос корабля из четкого поставленного стал приглушённым, словно передаваемый каким–то дрянным приемником. Вергилий проскрежетал:

– Уважаемые пассажиры, приносим извинения за некоторые трудности во время полета. Наш экипаж брошен на устранение неполадок. Время прибытия в пункт назначения: двадцать шесть часов пятьдесят пять минут по местному времени. Температура за бортом: двадцать пять градусов по Цельсию. Спасибо, что пользуетесь услугами нашей компании. Приятного отдыха.

Экран вновь включился, продемонстрировав людям посадочную площадку. Стандартный аванпост человечества из металлобетона и псевдопластика был погружен во мрак. Лишь дорожка, ведущая ко входу в подземную часть жилища флегийцев, была подсвечена плеядой огоньков. По дорожке шли двое. Закутанные в балахоны фигуры хоть и имели внушительные размеры, обладали ярко выраженными очертаниями человеческих тел. Тел, не облаченных в скафандры или какую бы то ни было интеллектуальную броню.

– Так, Верг, подготовь два лёгких скафандра и выуди из каргоотсека слот н437.

– Я могу списать этот приступ фамильярности на нервозность обстановки, – жеманно начал искин, – но вот отсутствие элементарной вежливости я не потерплю. Без соответствующего ритуального слова и не подумаю. После стольких лет ассимиляции мне начинает казаться, что я уже лучше вас понимаю семантику человеческих слов и их ценность.

Киллиан озадачено смотрел на Айзека, не вполне понимая, о чем, собственно, толкует чопорный кибернетический разум. Айзек, проведя рукой по своим ершистым белым волосам, повел головой в сторону.

– Вежливо попросить требует, – пояснение Эпоса и сопутствующий ему жест – Райберг, разведя руки в стороны, поклонился – заставили юношу улыбнуться, – достопочтенный хранитель священных запасов, не соизволите ли вы, если вас не затруднит, предоставить мне бутыль с чарующей жидкостью для моего старого друга.

– Не ерничайте, сэр. Я все ещё жду.

Губы Айзека растянулись в сардонической улыбке, оставив глаза недовольными.

– Пожаааалуйста.

– То–то же.

Чрево стола раздатчика исторгло из себя стеклянную бутылку внушительных размеров. Айзек взял сосуд, почти до верху наполненный золотистой жидкостью, и направился в шлюзовой отсек. Пара темных фигур, слабо подсвеченная галопанелями дорожки, покрыла уже половину расстояния до корабля. Экипаж Вергилия начал торопиться. Лёгкие скафандры тонкими, почти невесомыми оболочками обтянули тела людей за пару минут. Подарочная бутыль разместилась подмышкой у Эпоса. Маломощный лучевик, как и другое оружие, после недолгих размышлений было решено не брать. Вряд ли на планете, создающей лучших убийц в человеческом сегменте космоса, оно могло пригодиться.

– Не подцепите там заразу какую–нибудь. Мне на борту паразитов ещё не хватало. – Искин провожал людей до самого выхода.

– Мы тоже будем скучать, – Айзек активировал шлюзовую створку, не дослушав недовольное брюзжание корабля. После короткого спуска по трапу два человека оказались на бетонной поверхности посадочной площадки. Темные фигуры продолжали мерно идти навстречу. Черные капюшоны скрывать лица встречающих, а безразмерные балахоны, способных скрыть любое оружие, – их намерения. Метрики, отображающие показания сенсоров на внутренней стороне скафандров, горели мягким зелёным светом – состав атмосферы был пригоден для дыхания. Но ни Айзек, ни тем более Киллиан не спешили снимать непрочные скорлупки защиты. Они придавали им хоть какую–то уверенность. Четверо людей встретились в десяти метрах от трапа. Скафандры Эпоса и его протеже застыли напротив черных балахонов покорителей Кродхи.

– Что–то Верг поднапрягся. Скорчился, как от мороза, – бархатный, но в тоже время властный голос раздался из одного балахона, заставив людей в скафандрах обернуться. Киллиан не мог поверить своим глазам: Вергилия, каким он его помнил, больше не существовало. Серебристый наконечник стрелы, в поверхность которого можно было смотреться, как в зеркало, исчез, уступив место самой совершенной форме космического аппарата. В десятке метров от разношёрстный группы застыла серебряная сфера. Совершенство и простота. Не было видно ни опор, ни других удерживающих приспособлений. Трап, только что позволивший людям спуститься на поверхность планеты, уже начал втягиваться в новое, видоизмененное тело корабля. Казалось чудом, что сфера стоит на месте, а не катится вперед, угрожая раздавить зазевавшихся созерцателей ее красоты.

– Нервничает немного. Отвык от твоего общества, вот и принял боевую форму, – Айзек непринуждённо махнул в сторону сферы.

Один из встречающих поднял руки и скинул с головы капюшон балахона. Бритая почти на лысо голова переходила в широкий лоб, под которым располагались два черных пятна глаз. Прямой нос, увенчанный широкими бровями, спускался к узкой полоске губ, которые были растянуты у лёгкой улыбке. Массивная, закрывавшая почти всю шею борода в нескольких местах отливала серебром седины. Между бровей мужчины виднелась небольшая татуировка. Что–то похожее на крест, только с полукруглой поперечной планкой. Над крестом располагалась точка. Казалось, будто крохотный человек вскинул руки в воздух, направив их к точке в небе. Мужчина ещё шире улыбнулся, породив ворох морщин в уголках своих глаз:

– Я смотрю, не один Вергилий нервничает. Неужели ты думаешь, что этот контрацептив, на тебя натянутый, остановит мой нож.

– Прежде чем ты до меня достанешь, я тебе пару затрещин уже выпишу. Или могу ещё одну звезду на лоб поставить.

Айзек резво взметнул руки к голове и скинул шлем, бросив тот на землю. Киллиан увидел улыбку на лице Эпоса и немного расслабился. Когда же двое мужчин принялись брататься, единственным тревожным для юноши фактором оставался провожатый бородача. Второй встречающий продолжал кутаться в балахон, скрывая свое лицо.

Жаждущий отпрыгнул в сторону, уклоняясь от сгустка плазмы. Среднего роста, жилистый, с неброским лицом и черными коротко стриженными волосами, он являл собой образчик почти идеального кандидата. Жаждущие справедливости – так Флегий звал своих "детей", ещё не прошедших последнее испытание. Пустая ниша, расположенная в некогда складском помещении, представляла собой подходящую для ритуала арену. Четырехметровые стены опоясывали почти ровный круг, в который поочередно выходили претенденты. Соперником их были не хитроумные ловушки и роботизированные тренажёры, их экзаменовала сама планета. Бирюзово–чёрная биомасса слабо фосфоресцировала в специальном проеме, расположенном в центре круга испытания. Хозяин планеты великодушно позволял людям находиться на ее поверхности из–за какой–то мистической, можно сказать, потусторонней связи, роднившей его с Флегием. Неведомо как Великий отец смог постигнуть непостижимое и наладить разговор с безмолвным. Планета прислушивалась к Флегию, она ему помогала. В финальном испытании эта помощь могла обернуться смертью для каждого жаждущего. Образы, воссозданные бирюзой, иногда именуемой Страхом, принимали экзамен у людей. Призраки, отражения людских кошмаров и страстей, полные ярости, а нередко и гротеска, обретали плоть, воссозданные непостижимыми ресурсами Кродхи.

Кандидат наконец–то выхватил нож – единственное оружие, доступное жаждущим на последнем экзамене в доме флегийцев. Ножны, расположенные за спиной у согнувшегося в хищной позе мужчину, исторгли сияющее лезвие. Специально заточенный метал светился на фоне черных одежд флегийца, заставляя призрак сконцентрировать на нем все свое внимание. В этот раз планета породила поистине грандиозного соперника. Матово–черный корд выставил в стороны две плазменные турели, выцеливая постоянно менявшего свое положение человека. Призрак отличался от настоящего механоида лишь непропорциональным размерами. Образ корда, поглощённый когда–то планетой, "подрос" до трёхметровой высоты. Ни отсутствие оружия дистанционного боя, ни исполинские размеры соперника будто бы не смущали кандидата. Жаждущий перемещался, не позволяя сгустками ионизированного газа решить исход испытания в пользу чужого. Его лицо, транслируемое на галопанель рядом с наблюдательным пунктом, было абсолютно спокойно.

– Превосходно, – Флегий толкнул сидевшего рядом Айзека в плечо, – если от парня что–то останется в конце испытания, быть ему неплохим корректором. Проредит человечество от сорняков.

Отец флегийцев сидел на простенькой скамье, расположенной у небольшого бортика, которым оканчивались стены круга испытаний. Айзек и Киллиан, находившиеся от него по правую руку, то и дело переводили взгляд с галопанели вниз, в гущу событий. Лицо Райберга было полно удивления и недоверия. Он не особо понимал суть испытания. Киллиан же, вновь увидев тварь, погубившую его родной дом, все больше хмурился, недобро почесывая кулаки.

– Гийом, а чем ты, собственно, так доволен? Парнишку сейчас распотрошат, всего делов. Будет потом тебе груда ошметков, а не корректор

Гийом Фле, которого так уже никто не звал очень и очень давно, недовольно покачал головой.

– Думал, я тебе доступно объяснил. Ты, конечно, никогда не отличался...

– Я бы попросил... – Айзек мотнул головой в сторону Киллиана.

– Чем доволен, говоришь? Вот этой самой зверушкой доволен, – Флегий кивнул в сторону огромного корда, продолжавшего поливать все вокруг плазмой, а потом указал в центр зала, где в прогале виднелась бирюзово– черная жижа. – На испытании он воссоздаёт страхи жаждущего. Если таковые имеются, естественно. Если они остались после наших занятий. Кандидат должен победить свой страх или отступить, – Флегий недобро улыбнулся. – Но, как видишь, отступать там кроме того света некуда.

Жаждущий резко сократил дистанцию и вывел из строя одну из турелей корда, полоснув по ней ножом. Мужчины на секунду замолчали. Флегий продолжал любоваться кандидатом, Айзек же никак не мог понять, из чего же делались ножи флегийцев, если они были способны резать броню кордов, как бумагу.

– Чаще всего такие призраки – это пресловутая боязнь неудач и страх разочаровать. Да на худой конец страх смерти. Никто не боится чудовищ. Страшные сказки давно уже остались в прошлом. Человечество опаснее любых инопланетных вурдалаков. Монстры – ангелочки по сравнению с людьми, кому как не тебе это знать. Нередко кандидатам приходится расправляться со своими родителями, учителями... мной, – Великий Отец улыбнулся, ещё раз толкнув Айзека в плечо. – Если же здесь появляется тварь наподобие этой, значит, обучение прошло не просто так. Жаждущий лишён страхов, и нашему непостижимому другу приходится воссоздавать монстра, так сказать, чтобы кандидату не было скучно.

В этот самый момент сражавшемуся с порождением Кродхи жаждущему было уж точно не до скуки. Корд, лишенный одной плазменной установки, решил изменить тактику ведения боя и перешёл к активной фазе. Огромные матово–черные конечности инопланетянина–переростка засеменили, норовя поймать человека. Не сумев поразить цель дистанционно, призрак решил перейти "в рукопашную". Вторая турель продолжала плеваться плазмой, не давая человеку передышки. Корд перекатывался и бросался в место, где только что располагался человек. Каждый раз, уклоняясь от выпада, будущий корректор пробовал защиту чужого на прочность. Делая ложные выпады, жаждущий выжидал момент для решающего удара. Эта игра в кошки–мышки продолжалась до тех самых пор, пока корд на секунду не потерял соперника из вида. Стоя у самого края стены, человек выждал момент, подманив соперника. Корд, ещё несколько раз разрядив турель, бросился навстречу, заглотив наживку своей добычи. В самый последний момент, когда тело механоида уже было готово размозжить жаждущего о стену круга, мужчина отпрыгнул. Призрак влетел в ограждение, выбив из стены несколько кусков бетона. В воздух вслед за человеком взметнулся столп пыли. Серая пелена окутала потерявшего ориентацию механоида. Этого мгновения, секундного замешательства чужого, и хватило жаждущему. Нож вынырнул из своего узилища, сверкнув хищным блеском. Флегийский металл почти беззвучно прошил спину корда на пару десятков сантиметров и начал вгрызаться в оставшуюся живой плоть чужого. Боевая турель, как голова гадюки, вертелась на месте в поисках обидчика. Сгустки ионизированного газа разлетались по арене, не причиняя вреда скрывшемуся в "слепой зоне" человеку. Жаждущий еще несколько раз махнул ножом и вырвал из чрева корда пучок сплетенных воедино органикомеханических тканей, закончив испытание. Предсмертная агония проигравшего оборвалась. Жаждущий справедливости отошёл от поникшего тела механоида и сложил руки за спиной, готовый в каждую секунду пустить нож в дело. Это оказалось лишним. Кродха признала свое поражение, призвав призрак обратно в свое чрево – корд стал исчезать, расщепляясь на крохотные составляющие. Айзек и Киллиан даже привстали у самого края перегородки, чтобы получше рассмотреть процесс распада. Ещё недавно неотличимый от живого корд бесформенной массой стал осыпаться на пол. Он, словно разрушенный водой песчаный замок, стекал вниз и уходил в лоно бирюзового прародителя.

Жаждущий встал у самой кромки проема, в который "удалился" его расщепленный экзаменатор, и поднял руки ладонями вверх на уровень глаз. Он обращался к своему названному отцу. Мужчина преподносил Великому незримый дар, расположенный над вытянутыми ладонями. Флегий встал, бросив мимолётный взгляд на занявшего свое место Айзека.

– Грядущие принимают твой дар, – Флегий запрокинул голову вверх и направил руки к потолку, – твоя жизнь и твоя смерть теперь будут направлены на решение одной задачи – подготовки людей ко встрече с Грядущими. Я не буду обещать тебе райские кущи. Не буду распалять твое воображение россказням о пышногрудых апсарах и кувшинах с амритой, которые будут ждать тебя в конце пути. Ничего этого не будет. Будут лишь грязь, кровь и смерть. Будет все, что есть в этом проклятом мире у обычного человека. Я могу обещать тебе лишь одно: ты будешь жить не просто так. Твоя жизнь будет иметь смысл, а это не так уж и мало в нашем бессмысленном мире. Ты, как светоч, будешь гореть среди серой массы тех, кто вынырнул из небытия первозданного хаоса и обречен бесцельно дожидаться смерти. Ты сможешь отсечь ядовитые метастазы гнева от умирающего тела человечества. Ты поможешь остановить эту бесконечную схватку, эту кровавую грызню рода людского с самим собой. Ты, лишенный страха и гнева, лишенный всех страстей, поможешь очистить человечество. Пускай это и будет погребальным омовением. Отныне ты несёшь свет Грядущих. Отныне ты будешь разгонять тьму гнева людского.

Жаждущий опустил руки и поклонился. На его лице не было улыбки и радости. Не было ликования. Он был спокоен и бесстрастен, как и подобает флегийцу. Гравиплатформа, опустившаяся с противоположного края Круга Испытаний, подняла жаждущего, а теперь, можно сказать, настоящего корректора, наверх. Круг был свободен для нового ритуала.

– Что–то не слышно в твоих речах веры в человечество, – Айзек попытался уколоть опустившегося на скамью Флегия, – да и зачем вся эта ересь с Грядущими?

– Ты это перед кем рисуешься, дорогой мой? Перед сопляком? – Гийом Фле практически зарычал на Эпоса. – Ты прекрасно знаешь, о ком я и о чем. Ты знаешь... Джуд знает и больше никто. И никому больше не понять. С чего это мне верить в человечество? Ты видишь рай – новый мир, пришедший с космической экспансией. Мы все приспосабливаемся и учимся жить в той куче дерьма, в которую нас бросили. Я делаю то, что должно делать руководство флота и всей расы. Я уничтожаю ублюдков, которым нет места на этом свете, а уж под каким соусом я это преподношу – исключительно мое дело. Я делаю то же самое, что и ты, только другим способом.

– Твое послание ученику напомнило мне кое о ком, – Айзек встал и подошёл к человеку, который когда–то был его другом, – "нет гнева и страха", других эмоций тоже нет? Как и мозгов и принципов.

– Какая догадливость, друг мой, – Флегий даже хлопнул в ладоши, – браво–браво. Как я и сказал, мы – приспособленцы, и это – моя плата.

Киллиан почти не слушал сцепившихся мужчин, его больше волновали черные тени, которые начали блуждать невдалеке от споривших. Дети готовились защищать своего отца.

– Ты создаёшь тардумов и называешь это платой? Делаешь безмозглых рабов из людей и считаешь, что можешь очистить свою совесть с помощью своих посланников.

– Не перегибай. Не я делаю – он. – Флегий махнул в сторону бирюзово–черной массы. – Часть его тела забирают на Аверитию и уж там применяют. Они могли бы делать это здесь и в куда больших объёмах, но я не позволил. Я охраняю Кродху от людей и людей от Кродхи. Я как сторожевая собака и парламентер одновременно. Я не даю ему убивать людей. Не даю людям убить целую планету. Теперь он забирает лишь негативные эмоции, а раньше выпивал людей досуха. Не моя вина, что кому–то пришло в голову так использовать его силы. Я не позволил людям растереть ещё одно уникальное существо и применяю его силы во благо человечества

– Во благо? Аверитию превратили в драный инкубатор «безмозглых».

– И что тебе, собственно, не нравится? Что с помощью частицы Кродхи из всякого отребья делают верных солдат? Из убийц и насильников делают полезных обществу людей.

– Полезных обществу болванчиков? Как ты согласился на такую цену? – Айзек застыл почти уткнувшись во Флегия лбом. Сивар не моргая смотрел за спину говоривших. Почти вся тьма, окружавшая арену, шевелилась. Ученики Флегия ждали команды



– Это ты мне лучше расскажи. Про цену–то. Расскажи мальчишке, – Флегиц махнул в сторону Киллиана, – про то, как с параменталами, подарившими нам гипер, договорился ради желания выслужиться. Расскажи, как отплатил им за свою броню. Ты ведь до сих пор периодически подновляешь рисунок с помощью их тряпки.

Флегий взял Айзека за шиворот, но лишь для того, чтобы немного оголить грудь Эпоса. Вязь символов на теле Райберга заставила Киллиана отвернуться. Инопланетная технология действовала безотказно. Айзек, словно факир, использовал рисунок на своей коже, как флейту, заговаривая змей–противников. Флегий быстро убрал руку и отвёл взгляд.

– Ты предал их. Сделал рабами существ, которые могли стать нам настоящими друзьями. Разве об этом мы грезили? Разве этого мы хотели вернувшись?

– Каких, нахер, друзей, Гий? У нас нет и не будет друзей в космосе. Только враги и цели. Не надо делать из меня чудовище, я всего лишь хотел защитить людей от возможной угрозы.

– Ты разделил их центр, понимаешь? Разбил на составляющие их вожака и взял в заложники, как какой–то дешёвый шантажист. Раса, которая, находя пару, начинает жить одним целым, сплетается воедино и становится неделимым, готова на все ради спасения второй половины своего вождя. Мы могли бы покорять вместе с ними космос, они мудрее и древнее нас. А ты предпочел взять одного из них в заложники?

– Какие заложники? Мне начать их жалеть что ли? Ты брось этот бред ксенозащитников. Они нам не друзья и никогда бы ими не стали? Пусть радуются, что их не уничтожили как тех ублюдков, что растоптали наш дом. Эти суки должны быть благодарны.

Кольцо теней сужалось. Лица, еле видневшиеся в темноте, не выражали эмоций. Они ждали исхода спора. Флегий махнул рукой, давая своим ученикам понять, что их помощь не понадобится.

– Ты изменился, Айзек. Нет больше того, с кем мы полетели в центре галактики. Ты больше не тот парень, что получив дар, поклялся использовать его во благо.

– А как ты свой используешь? Подговорил своего дружка из людей делать кукол?

Флегий отстранился.

– Хватит! Если ты хотел совет, я дам тебе его. Если ты хотел помощи, я тебе ее обеспечу. Но ты должен будешь уйти. И от греха подальше никогда больше не возвращайся, старый друг. Ты не тот, что раньше. Но это мы можем проверить.

Кольцо защитников Флегия (если таковые, конечно, ему были нужны) распалось. Сам же Великий Отец недобро покосился на Айзека и махнул рукой куда–то в сторону потолка. Он дал разрешение следующему участнику.

Гравиплатформа начала свой короткий спуск вдоль дальней стороны круга испытаний. На ней застыл новый экзаменуемый, а лучше сказать экзаменуемая. Свободные черные одежды не в силах были заретушировать обманчивую хрупкость совсем ещё детской фигуры жаждущей. Невысокого роста, с волосами, зачесанными в аккуратный пучок, девушка застыла, выказывая своё уважение Отцу. Крохотный кулачок ее правой руки замер на груди у сердца.

–Ты и детей делаешь убийцами? Не рано ли ты у нее экзамен собрался принимать? – Айзек хоть и выказывал свое недовольство, но уже спокойнее. Эпос взял под контроль свои эмоции, понимая, как близко он подошёл к грани, переступив которую, он не мог бы рассчитывать на поддержку своего старого друга.

– Нет разницы перед Грядущими – мужчина или женщина, старик или молодая девушка. Она нужна человечеству, – Флегий говорил это, даже не повернув голову в сторону Райберга. – А вот насчёт экзамена ты ошибаешься, – Гийом Фле обернулся–таки к Айзеку и многозначительно поднял бровь, – принимать экзамен у нее будешь ты. Кродха покажет, что у тебя внутри.

Стоило ему замолчать как бирюзовая нейроплазма, заполнившей прогал в центре Круга Испытаний, начала слабо светиться. Совсем юная жаждущая тем временем спрыгнула с платформы и, описав короткую дугу, застыла перед наблюдавшим. Пара секунд заминки, пока непостижимый разум Кродхи генерировал экзаменатора, позволили получше рассмотреть девушку. Крупный лоб с почти невидимыми полосками бровей. Смуглая, несмотря на вечный полумрак аванпоста, кожа. Широкие скулы и огромные, слегка раскосые глаза. Сивар смотрел в эти черные блюдца, в которых было не различить, где начинается зрачок и чувствовал, как что–то встрепенулись у него внутри. Он, как зачарованный, смотрел в это безучастное, лишённое эмоций лицо, проводил глазами по узкой полоске верхней губы и переходил на более пухлую нижнюю. Было в этой девушке что–то непостижимо знакомое. Сознание Сивара озарила вспышка. Перед его глазами будто вспыхнула световая граната, а в голове, словно в негативе, всплыл черно–белый образ. Улыбающееся лицо девушки, которая была очень похожа на застывшую в ожидании своего соперника жаждущую, проявилось в сознании мемора. Те же черные волосы, лишь на самых кончиках окрашенные в белый. Смуглое улыбающееся лицо и огромные смеющиеся глаза. Образ мелькнул и пропал, оставив внутри Киллиана лишь пустоту. В непроглядную тьму войда, который образовался в сознании Сивара после исчезновения образа, хлынула материя ощущений, и Киллиан погрузился в созерцание девушки, за спиной которой уже вставали бирюзово–черные призраки – порождения сверхразума Кродхи.

На этот раз океан создавал не одного и не двух соперников. Напротив девушки, все так же стоявшей в позе почтения, поднималось безликое полчище. Киллиан лихорадочно считал. Призраки материализовались. Они обретали отчётливые очертания и формы. Почти пятьдесят человек застыли напротив эбонитовый фигурки жаждущей. Одетые в древние скафандры юноши и девушки смотрели на нее сотней безучастных глаз. Синюшная кожа и потускневшие взор выдавали в них мертвецов. Лицо девушки, проецируемое на галопанель, продолжало оставаться бесстрастным. Она обернулась и застыла лицом к полусотне ходячих трупов. В ее глазах не было страха. Губы оставались неподвижны. Она ждала разрешения начать проверку. Флегий повернулся к Айзеку:

– Ты все так же боишься прошлого? Или правды? Что такое по твоим нынешним меркам сорок семь жизней? Пояс Дита не даст соврать.

Айзек тяжело вздохнул:

– Я не боюсь правды, Гий, я боюсь соблазна, боюсь так же, как они, поддаться искушению. Боюсь потерять цель, – Флегий его уже не слушал. Он всматривался в лица мертвецов. Юноши и девушки, совсем еще молодые, начали пробуждаться. Воссозданные сознанием Кродхи словно спящими, безэмоциональными, они начали обрастать страстями, обретая индивидуальность. На их телах начинали проступать раны. Стали заметны увечья. Больше это не был стройный ряд манекенов – по каждому можно было сказать о причине его смерти. Разорванные грудины и размозжённые черепа. Сожжённые лица и оторванные конечности. Все они будто бы были собраны на поле боя. Пол сотни мертвецов, сраженные плазмой и излучением. Ровный строй трупов, восставших, чтобы отомстить за свою кончину. Последним штрихом, воссозданным Кродхой, были эмоции. Покореженные, обожжённые лица начали преображаться. До того холодные и спокойные, они изменялись. Зубы мертвецов, как у хищных зверей, обнажались в оскале. Гнев и ненависть сочились из мертвых покрасневших глаз. Яростный крик вырвался из полусотни ртов.

В этом оглушающем крике, всепожирающем воплощении гнева, потонула команда вставшего с места Флегия. Великий Отец коротко бросил: "Вперёд", давай старт испытанию. Полчище мертвецов, скорее не услышав, а почувствовав команду Великого, начало движение. Волосы на затылке Киллиан зашевелились, когда он увидел это огромное мертвое море на фоне одинокой фигуры девушки. Сивар, закусив губу, наблюдал за лицом жаждущей. Оно все так же не проявляло ни единой эмоции. Лишь холодная сосредоточенность и взгляд выискивающий оптимальную жертву. Трупы, вытянутые Незримым из сознания Эпоса, начали медленно надвигаться на девушку. Они будто бы не сомневались в своей победе и растягивали момент встречи с добычей.

Киллиан нервно стучал ногой и перебирал пальцами, глядя в глаза жаждущей в тот самый момент, когда она решилась начать действовать. Согнув колени, она резко стартовала в сторону мертвой волны. Клинок выскользнул из ножен и полоснул вырвавшегося вперёд мертвеца по животу. Истлевший, в нескольких местах порванный скафандр не оказал сопротивления. Словно из прорвавшегося гнойника, содержимое живота мертвеца начало вываливаться наружу. Залитый холодным белым светом бетонный пол арены начал окрашиваться черным. Свернувшаяся темная кровь, застоявшаяся в жилах мертвеца, сгустками падала наружу вместе с метрами пищевода. Труп даже не подумал останавливаться. Неровной походкой, спотыкаясь о свои собственные потроха, он продолжил путь, злобно завывая и скалясь на отпрянувшую девушку. Жаждущая секунду промедлила, а потом вновь ринулась в атаку. В этот раз она выбрала иную жертву. Труп девушки с разорванной половиной головы, из разбитой черепной коробки которой виднелся серо–зелёный мозг, отделился от толпы и стал подходящим кандидатом для атаки. Жаждущая полоснула ритуальным клинком по единственному целому глазу призрака. Заставив мертвеца потерять ориентацию, девушка не стала отходить в сторону. Она легко подпрыгнула на месте и нанесла резкий удар ногой в подбородок. Мертвая соперница, описав в воздухе короткую дугу, отлетела в толпу собратьев, вызвав эффект кегельбана. Куча–мала из тел на секунду остановила продвижение мертвецов. Многорукое и многоногое барахтающееся нечто заунывно скрежетало зубами и кряхтело.

Рокочущее зловонное месиво постепенно начало приходить в себя. Рухнувшие трупы поднимались, восполняя строй. Последней поднялась уже слепая жертва первой атаки. Рваный след на месте глаза свидетельствовал о точности выпада жаждущей. Точности и безрезультатности. Мертвая продолжила свое движение, оперируя уже не зрением, а слухом. Волна нежити надвигалась, угрожая девушке скорым погребением.

– Вы так и будете смотреть на это? – Киллиан вскочил, переходя на крик. – Одна против толпы мертвецов? Такой у вас порядок?

– Сядь мальчик, – Флегий предостерегающие выставил вперёд руку. – Мы не ставим перед жаждущими неразрешимых задач. Если она не справится, значит, ей не место среди флегийцев. Значит, она слаба или глупа. Я подарю ей лёгкую смерть, если это окажется правдой.

Он достал откуда–то из глубин своего балахона плазменный пистолет и положил перед галопанелью, которая продолжала держать лицо жаждущей, на висках которой проступили первые капельки пота, в фокусе. Мемор сжал кулаки так, что костяшки захрустели, но все же занял свое место.

Безумный танец живого и мертвого продолжился. Продукт воспитания Флегия и Учителей сражался с отпрыском планеты, воссозданным по образам воспоминаний Айзека Райберга Жаждущая, как солистка этого зловещего представления, продолжала порхать между холодных сполохов смерти. Она сновала среди мертвецов, хладнокровно полосуя одного за другим. Трупы падали и поднимались, разбившись на нестройную толпу. Девушка вновь и вновь уворачивалась от медлительных соперников, отбегая в сторону. Но каждый раз ее настигали. Они не ведали страха и боли, они не знали усталости, чего нельзя было сказать о жаждущей.

Прошло уже больше получаса с начала испытания, и девушка постепенно начинала уставать. Она все реже и реже делала выпады в сторону медленно надвигавшейся людской массы, а больше уклонялась от встречи с трупами. Благо, проблему вывода мертвецов из строя ей все–таки удалось решить. Не сумев окончательно угомонить плоть нежити, она решила ограничить их двигательную активность. Ритуальный кинжал легко разрезал плоть, не могли его остановить и сухожилия. И вот уже с десяток мертвецов безвольно лежал на полу, скребя когтями по уже порядком изгаженному бетонному полу. Перерезанные сухожилия ног не давали трупам подняться и позволили девушке хоть немного прорядить полчище соперников.

Киллиан чувствовал, что его начинает трясти. Он с трудом сдерживал свой гнев, наблюдая, как крохотный отблеск жизни с трудом теплица в хаосе смерти. Холодная спокойная красота девушки контрастировала с безобразием кровавого месива, устроить которое ее обрёк собственный Учитель, да ещё посредством инопланетного, совсем уж чуждого людям разума.

Лишенные мобильности мертвецы, скользя по внутренностям и сгусткам собственной крови, продолжали свою охоту. Девушка, уже с ног до головы покрытая черно–бурой жижей, ринулась в новую атаку. Кульбит. Нога жаждущей заставила голову мертвого мужчины безвольно отпрянуть назад. Девушка присела на корточки, чтобы отскочить, но ее ногу уже крепко схватил один из живых трупов, оставленный ею на полу. Секундная борьба... Жаждущая ещё пыталась вырваться, полосуя мертвую руку, но было уже поздно. Мертвец получал увечья, но лишь скалил зубы, подзывая собратьев на пир. Мертвое море, издав новый призывный рев, окутало ее со всех сторон. Толпа призраков готовилась ее захлестнуть.

Девушка подняла глаза, пытаясь в последний раз увидеть Отца – человека который её спас. Человека, который дал ей смысл жизни. Которого она подвела. Не было больше звуков и запахов. Ревущее, зловонное море исчезло, словно поглощенное вакуумом космоса. Все вокруг теряло краски и цвета. Она увидела Отца. Его лицо, словно многократно увеличенное, встало у нее перед глазами. Лицо, которое было направленно не на нее. Лицо, искаженное яростью. Великий Отец смотрел куда–то в сторону. Ослепительная голубая вспышка заставила ее зажмуриться. Пол дюжины мертвецов сгорели, прожжённые сгустками плазмы.

Киллиан не слышал криков Айзека и рева Флегия. Он действовал. Образ, вновь мелькнувший перед его глазами и на секунду подменивший собой спокойное лицо окружённой мертвецами жаждущей, погнал его вперёд. Его рука сама потянулась к плазменному пистолету Флегия. Пальцы, почувствовав псевдопластик рукояти, почти инстинктивно принялись жать на датчик спускового крючка. Инстинктивно подражая Айзеку, Киллиан почти постоянно стал носить физиокомбинезон. В этой безумной, обусловленной зовом сердца атаке топазец наконец–то почувствовал результаты его действия. Он почувствовал силу и лёгкость. Оружие, пущенное во благо, пьянило азартом. Сорвавшись с места, Сивар вскочил на бордюр, отделявший сидевших от арены. Он принялся один за другим выпускать сгустки ионизированного газа в сторону пульсирующего мертвого моря. В частоколе трупов появился прогал. Плазма куда лучше чем нож усмиряла мертвую плоть. Мемор не останавливался и продолжал палить, описывая дугу по тонкому бордюру арены. Адреналиновая волна, захлестнувшая разум топазца, сконцентрировала его внимание на целях. Проредив волну трупов, он не сразу заметил, что жаждущая и не думала пользоваться предоставленным ей шансом. Девушка, вокруг которой, казалось, разверзлись врата ада, села на колени в позе покорности.

Кольцо мертвецов, хоть и не такое стройное как раньше, продолжало сужаться. Сгустки плазмы обжигали синюшную плоть, испаряя целые куски призраков, но это ничуть не волновало отрешенную дочь Флегия. Ее голова склонилась вниз. Глаза закрылись. Помощь Киллиана была ей не нужна. Она терпеливо дожидалась исхода.

Сивар, наконец добравшись до искомого места, прыгнул вниз, к застывшей на середине стены гравиплатформе. Там он сделал короткую остановку лишь для того, чтобы прожечь ещё парочку не в меру ретивых трупов, подобравшихся к девушке вплотную. Недолгая перебежка, сопровождавшаяся выстрелами, и юноша оказался в самом эпицентре бойни. Скользкий, покрытый следами сражения пол словно окаймлял застывшую, как изваяние, девушку. Ужасы смерти и скорбь жизни слились здесь в мрачную симфонию, аккомпанементом которой продолжал выступать рев мертвецов и хлопки плазмомета.

Киллиан, выискивая оптимальную цель, не сразу заметил, что призраки замерли. Подчинившись какому–то беззвучному приказу, оставшиеся стоять на ногах трупы обернули свой взор к краю арены. У небольшого бортика, которым оканчивались стены Круга Испытаний, стоял Великий Отец. Ярость больше не искажал его лицо. Как и подобает жителям Кродхи, он был спокоен и бесстрастен. И лишь уголки его губ были вздернуты в легкой улыбке. Спокойствие Учителя передалось мертвецам. Они замерли, посчитав свою задачу выполненной, и тут же стали исчезать. Процесс распада повторял создание с точностью наоборот. Вслед за утраченными эмоциями трупы теряли индивидуальность. Они сливались в единое целое, устремившееся в свое лоно. Молчаливое бирюзово–чёрное море приняло своих чад, ожидая новых приказов Флегия. Но Отец начал свою речь, обращаясь отнюдь не к безмолвному другу. Он говорил с жаждущей.

– Много путей у правосудия и у правды. Многими дорогами может путешествовать человек к поставленной цели. Много решений у бесконечных задач, которые подкидывает страждущим вселенная. Так и у этого испытания был не один исход. Не только силой жаждущий справедливости может проторить себе путь, но и хитростью. И даже жалостью. Если этот ретивец решил спасти твою душу, значит, на то воля Грядущих. Значит, ты им угодна. Будущее преподало нам урок. Не всякий самый простой ответ – самый верный. Не все, что мы видим и слышим является правдой. И не всякое зло является таковым в своей сути.

Девушка покорно подняла глаза и зачарованно смотрела на учителя. Ее лицо было спокойно и безмятежно. И лишь в глубине ее черных, как бездна, глаз виднелись отблески эмоций.

– Ты прошла испытание, пусть и таким неординарным путем, – Флегий повернулся к продолжавшему сидеть Айзеку. – Ну, а раз уж твой подчинённый не может исполнять простые команды, вроде «сидеть», и решил вмешаться, вам придется продолжить участвовать в жизни этой девушки.

Флегий, не дав Райбергу слова, вновь обратился к жаждущей:

– Кохитсуджи, через несколько дней ты отправишься с этим досточтимыми господами туда, куда им заблагорассудится. Ты понесешь свет Грядущих в одно из темных царств человечества. Других–то у людей и нет. Испытание окончено.

Девушка покорно поднялась и вскинула руки в ритуальном жесте. Кохитсуджи принимала свою судьбу и отдавала жизнь Грядущим. Жизнь, в которую внезапно вплелись Эпос и его строптивый протеже.