Военно-пляжная хирургия
Андрей Анатольевич Ломачинский
ВОЕННО-ПЛЯЖНАЯ ХИРУРГИЯ
Вот зарекался же страшилки не писать, а один юмор. Не получается. Как начнешь вспоминать свою курсантскую молодость, так рано или поздно на этот эпизод выходишь, хоть я там с боку-припёку сторонним зрителем. Студент там главный герой.
Студент вообще заслуживает того, чтобы пару общих слов о нём сказать. Значит так, от печки. Валерий Владимирович Рябуха из славного города Симферополя, что тогда считалось внутри страны, поехал поступать в Военно-Медицинскую, Краснознаменную, много раз орденов всяких, и прочая, и прочая Академию (тогда) имени Кирова. Доехал. Пролетел. По конкурсу не прошел. Ну коль уж до Ленинграда добрался, не пропадать же такому путешествию за просто так. Пошёл Валера в Сангиг – в Санитарно-Гигиенический Институт им. Мечникова. В Сангиге просидел почти три года, и всё сожалел, что он не в ВМА. Дядька у него служил флотским военврачем в его (тогда и нашем) родном Крыму, а дурное дело – заразное. Вот и понял Валера, что не там он, где надо. Плюнул на просиженные три года, из Сангига ушел и опять в Академию попёрся. Ну там ответственные лица недоумение выразили, но ведь берут после медучилищ на общих основаниях. Значит приравняли Валеркино образование к этим самым общим основаниям и зачислили. Валера на Флот попросился. А тогда как было. Чтобы служба медом с первого дня не показалась, надо в просьбе сразу отказать, а что-нибудь наоборот – приказать. Зачислили Валеру в ВДВ, в Первый Десантный взвод. Хотел под воду – а вот полетай с парашютом. Наверное и сейчас так.
Ну и как ещё назвать курсанта с тремя годами институтского стажа? Однозначно студентом. Вот мы его так и назвали. Валера-Студент, а потом вообще просто Студент. Студента можно было считать отличником-второгодником, но честь ему делало не столько повторное образование, сколько сильная башка и еще одна редкая черта – он никогда не терялся. Его хладнокровию позавидовал бы и мамонт в вечной мерзлоте. Доучился Студент до середины второго курса и пошёл «специализироваться». Да в чём – в оперативной гинекологии! Не только у Цвилева на Кафедре сидел, но и по разным роддомам Ленинграда сутками ошивался, конечно в основном «на крючках». Все над ним подтрунивают. Стоило в Академию с гражданки идти, чтобы гражданской наукой заниматься. А ему хоть бы хны. Кстати, сейчас он гинеколог, и кандидатская его именно по оперативной части. Он до кучи спелеологией увлекался, наверное это лазание по тёмным мокрым норам и натолкнуло Студента на выбор профессии. Но не стал бы я вас утомлять описанием чужих достоинств, кабы не этот случай.
После летней сессии 4-го курса позвал меня Студент к себе в гости спортивно-культурно отдохнуть в Крыму, в районе Феодоссии Ну там скалы, пещеры, море, вино, фрукты. По окончании спортивной части и переходе к культурно-развлекательной, познакомились мы с парой студенток из Московского Торгового Института. А товароведы, особенно складов или «комков» -коммерческих (немножко так, ну совсем слегка капиталистических) магазинов – это считалось крайне круто (гарантированная жизнь без дефицита, кто помнит такое явление). Девки с гонором оказались, явно посчитали, что будущие офицеры – это ниже их достоинства. Мы им о высоких материях – они нам о материальных ценностях. Мы им песни под гитару, мол мы военные врачи – дела медицинского бичи. А они – вот и бичуйте себе всю жизнь, купите нам только дорогих вин и шампанского к завтра. При этом все это не явно, а на каких-то полусловах византийской дипломатии, заувалированное «фи» на фоне «мальчики вы нам нравитесь». Назначили мы им стрелку на автостанции к семи утра следующего дня, пообещали их просбу удовлетворить, плюс редкосный шашлык и прогулку по диким пляжам устроить. Но сказали, что автобус ждать не будет. Хотите красотами дикой Крымской природы полюбоваться – будьте вовремя.
Шашлык у Валерки действительно был отменный – свинина, обязательно чуть с жирком для сочности, замачичивается на ночь в пиве, туда же соль, перец и много лука крупными кольцами. Ну а главный шашлычный секрет совсем прост - горячее сырым не бывает. Не пережарь! Целый кулёк мяса намариновали, последние гроши выскребли, купили «Южную Ночь», «Чёрные Глаза» и бутылку «Советского Шампанского». Набор несколько нешашлычный, но очень благородный. На утро все готово к мероприятию – букету мимолетных и ни к чему не обязывающих встреч в красивых местах, что обычно запоминаются на всю жизнь. Да только не пришли они. Ну и не надо.Постояли, прождали до самого отправления, не пропадать же добру и отпускному дню – поехали сами. День существенно подпорчен.
Место действительно уникальным оказалось – маленький дикий пляж между Царской Бухтой и Чёрными Камнями. Прямо на границе заповедника, но не заповедник – егеря не гоняют, жги себе костер, если хочешь. Цивилизация далеко, море синивы необыкновенной, известковые скалы стеной, лишь узенькая тропиночка меж камней до воды спускается, а там полоска чистого, дикого пляжа из угольно-чёрной гальки. Я такой гальки нигде больше не видел, да и само место стоило, чтобы так рано в такую глушь да даль переться. Народу почти нет, включая нас четыре-пять группок по всему пляжу – в основном молодые семьи, видно с неперегоревшей ещё романтикой к путешествиям. Обстановочка весьма приватная – расстояния между всеми порядочные.
Мы накупались, наловили мидий и крабов, затем занялись «первобытной кулинарией». Наелись, но настроение так себе. Пить не охота, но не пропадать же добру – да и отпуску считай конец, нет резона оставлять на «другой случай». Часа в два по полудню, как по принуждению начинаем пить сладкое вино. Пьём быстро, словно микстуру, но пить тёплое шампанское уже выше наших сил. Бутылка остается неоткрытой. Жара делает свое дело, и в момент состояние становится как у тюленей на лежбище – лень и полудрема, усиленная алкоголем. В этой истоме валяемся с полчаса. Из ступора нас выводит истошный женский крик.
Расстояние порядочное, поэтому драматизм ситуации не виден. Лениво подымаем головы, продираем заспанные глаза. Чувство, что прямое солнце проплавило мозги – соображается с большим трудом. Какая-то непонятная возня метрах в стапятидесяти, может и больше. Видно, что никто не тонет и никого не насилуют. Нет и особого желания выяснять, что происходит, и мы уже готовы опять окунуться в сомнамбулическое полузабытье. Явно народ балуется – место дикое, можно и поорать. Но крик повторяется вновь, ещё более дикий и вовсе не шутливый.
Весьма молодая женщина лет 23-25 в ярко красном купальнике кричит: «Помогите! Ну люди, ну помогите же кто-нибудь! Ну кто-нибудь!» Рядом мужик в плавках, скорее всего муж, тоже молодой, что-то пытается ей сказать, но поведение его странно – он то вскакивает на ноги, то падает. Мужчина атлетического сложения и явно в полном здравии. Что он делает нам не видно – они скрыты от нас по пояс небольшим бугорком из гальки. Приходится вставать в полный рост. Происходящее всё ещё не понятно, видно что мужик сидит сильно согнувшись на своем пляжном покрывале к нам спиной, и видно как несколько людей из ближайишей группки со всех ног бегут к нему. Конец нашим раздумиям пришел через пару секунд, когда он поднял голову и как-то истерично для своего внешнего вида закричал: «Косточка! Кто-нибудь знает что делать?!» А через момент ещё яснее: «Врач есть!? Тут косточка!»
Моя реакция была наивно-простой: «Студент, бежим! Помочь надо!» А вот у Студента моментально включилось его хладнокровие. С лица слетело беспечное выражение, голос стал сухим и властным. В такие моменты он говорил коротко и конкретно. Общее впечатление, как будто с него сдиралась маска обходительного жизнелюба, или наоборот надевалась личина робота-терминатора. Его ответ на мой порыв был остужающе чёток: «Сандали одень! Возьмем две палки от костра, да и вытащи оба наших ремня. Похоже там перелом, и раз визжат, то скорее всего открытый. Поэтому прихватим ещё бутылку «Шампанского», может промывать чего придется.»
Сам он сел на задницу и стал натягивать кроссовки на босую ногу. Потом взял бутылку и две прямые палки, на которых мы раскладывали шашлык. Я тоже быстро сунул ноги в сандали, потом вытащил ремни. Студент побежал первым, я парой секунд позже. Через десяток метров бега по крупной гальке я понял мудрость его первого действия – обуться. Когда я добежал до места, реальность оказалась гораздо хуже моих ожиданий. Мне сразу стало ясно, что геройствовать в виде прилюдного оказания первой медицинской помощи нам не придётся, а придётся наблюдать смерть, полную нелепого трагизма и беспомощности.
На покрывале лежал ребёнок, мальчик лет трех, маленькое тельце которого конвульсивно вздрагивало, дыхания не было совсем, а страшный цианоз, непроизвольные мочеиспускание и дефекация свидетельствовали, что конец агонии близок. Отец ребенка совал ему палец в рот, как бы пытаясь что-то извлечь. Видно, что безуспешно, как и безуспешны были неопытные попытки делать какое-то исскуственное дыхание методом рот-в-рот, кроме омерзительного звука трепещущих щечек мальчугана и рефлекторного сжатия детских ручек они ничего не давали. Лишь иногда совсем небольшие порции воздуха попадали в лёгкие, совершенно недостаточные, чтобы жить, но видимо достаточные, чтобы не умереть моментально. Этакая минутная отсрочка.
Мне страшно захотелось, что бы Валерка скрыл, что мы медики, но тот всем своим видом показывал, что он тут власть имеющий и поправить дело для него сущие пустяки. С интонацией профессора на рутинном обходе, как будто перед ним не экстремально неотложный случай, а плановый больной, он спросил: «Так, кто мать?» Всем присутствующим было ясно, кто мать. Вопрос казался глупым и повис в воздухе. Сама мать на наше появление и вопрос никак не отреагировала, она упала на колени и начала бессмысленно сжимать то ладошки, то стопы мальчика. Тогда Валерка набрал полную грудь воздуха и заорал как начальник курса на построении: «Я вас спрашиваю, кто мать!? Мы врачи, и нам нужны родители!» Я готов был провалиться на месте после этой фразы. Чёрт подери, он ещё врачами назвался! На мой взгляд, это несколько более, чем четвёртый курс.
Глаза всех людей устремились на его лицо, а еще через мгновение нестройный, но громкий и требовательный хор людей, к этому моменту уже обступивших покрывало с разных сторон, запел бессмысленную арию «Так сделайте что-нибудь». В ответ Валерка опять заорал, теперь совсем уж по-военному: «Всем молчать! Говорит только мать! Что произошло?»
Такой тон отрезвил окружающих. Мать снова вскочила на ноги и смотя с надеждой в лицо Студента быстро затарароила: «Он чернослив ел, косточка во рту, муж с ним игрался, подкидывал, косточка в горло попала, мы не можем вытащить, раньше дышал, сейчас не дышит...»
Все моментально стало на свои места: не травма, не утопление, не астма или там какая аллергия-анафилаксия, а до банальности простая и поэтому страшная асфиксия – удушение инородным телом, закупорившим дыхательные пути ниже гортани.
Студент парень тяжеленький. Роста выше среднего, тело крепкое, таких обычно «квадратами» или «шкафами» в народе зовут. На курсовых соревнованиях по гиревому спорту из десятки не выходил – пальцы толстые как сардельки, руки – щенков душить, да в мозолях, ещё от скалолазания и ловли мидий, дранные все, в запекшихся порезах и с расслоившимися ногтями. Что-что, а на хирурга не похоже. Плюс слишком молоды, морды красные, обгорели под южным солнцем, и хмельком от нас попахивает. Народ как-то с сомнением стал поглядывать. А Студенту на эти косые взгляды наплевать.
Сел Валера на покрывало, тельце мальчонки лицом вверх себе на колени положил, так чтобы голова через бедро свешивалсь, и пытается пальцем в горло пролезть. У мальчика едва рефлекс заметен – слабенькая реакция на то, что задней стенки глотки так варварски касаются. Покопался он не много – толку ноль. Взял мальчонку под ребра и лицом вперёд к себе прижал – его спину к своей груди, как учили на реаниматологиии выдувать инородное тело путем резкого внешнего сжатия грудной клетки. Картина ужасная – головка ребенка и ручки безжизненно свешиваются, а тельца не видно за Рябухинскими ручищами. Сдавил резко и сильно – только писк вышедшего через обструкцию воздуха где-то высоко, в районе гортани, да треск ломаемых рёбер раздался. Инородное тело не вытолкнуто. Мать в визг. В народе недружелюбный ропот.
Ситуация в момент стала хуже, чем была – из легких выжаты остатки воздуха, и гипоксическая синюшность удавленника растекается по лицу ребенка. Видно что открытые глаза смотрят прямо на солнце, радужка стягивается к краю в узенькое колечко, ирис глаза заливается полностью открытым, страшным, чёрным зрачком. Валерка трогает глаз пальцем, всякая реакция отсутствует. Мать с воем падает рядом с ним на колени и начинает тянуться к ребенку, уже по-видимому мёртвому.
Студент кладет ребенка перед собой и пытается делать искусственное дыхание рот в рот. На этот раз получается даже хуже – абсолютно ничего вдуть в лёгкие не удается. Валера встает, а к телу мальчика снова припадает отец. Студент обращается к матери, холодно и спокойно, как будто речь идет о котенке: «Выдуть не удалось, но похоже горло закупорено давольно высоко. У нас есть пара минут на последний шанс – я могу вскрыть трахею под перстневидным хрящем, ниже обструкции, и тогда попробовать исскуственное дыхание еще раз – напрямую.»
Мать больше не обращает на слова никакого внимания, она остается выть на коленях перед мальчиком. А вот отец среагировал мгновенно – бросил попытки вдуть воздух и посмотрел на Рябуху. Похоже, что полный смысл сказанного ни до кого из окружающих не дошёл, но обилие медицинской терминологии заставило всех задуматься. Отец рассеяно спрашивает: «Что? Как это?»
Студент видит, что наукообразность в данной ситуации котрпродуктивна и начинает говорить на народном языке: «Я хирург и могу вскрыть горло ниже закупорки, а потом сделать искусственное дыхание. Это последний шанс, но на это нужно Ваше согласие. Если «нет» - то тогда все...»
Отец: «Как вскрыть?!»
Студент: «Просто – разрезать. Давай быстро – «да» или «нет»?!»
Отец: «Да! Да, да, делайте! Пожалуйста, делайте!»
Студент: «Нож есть?»
Отец: «У нас нет, есть вилка и две ложки...»
Какой-то мужик поворачивается со словами: «У нас есть, сейчас принесу! Мы метров двести от сюда.»
Студент: «Долго это. Так, отец! Мужики, а ну-ка помогите ему – держите мать!»
С этими словами Валера хватает бутылку «Шампанского» и хрясь ее об камень. Шампанское перегрето и взболтано во время бега – взрывается как бомба. Все ошалело смотрят за его действиями. Студент копается в стекляшках и снова орет: «Мужики! Ну я же сказал мать держать!»
На этот раз все дружно бросаются к ошалелой матери и оттаскивают её от сына. Она не особо сопротивляется – видно смысл происходящего начинает доходить и до неё.
Студент берет подходящнй кусок стекла и склоняется над мальчиком. Полосонул по коже на полпальца выше яремной выемки – моментально появилась кровь и залила рану. Валера издает сдавленный вздох облегчения со словами: «Похоже не поздно, похоже давление есть». Всовывает свои здоровенные указательные пальцы в рану и начинает тупо расслаивать ткани, пытаясь добраться до дыхательных путей. Попутно что-то режет стеклом. Видно, что плевал он на какую-либо оперативную технику – его интересует скорость. Я смотрю на его руки, проклиная этот день и Рябухину самоуверенность. На тыльной стороны его кистей видны кусочки засохших водорослей и сажа от костра, в волосах его весьма волосатых рук полно песка. В минуту трахея выделена и зажата между большим и указательным пальцами левой руки, правой рукй он снова сжимает стекло и перерезает ее, пытаясь попасть прямо между кольцами. Попутно сильно режет себе указательный палец. Затем бросает стекло и перхватывает трахею аналогичным манером пальцами правой руки и обращаясь ко мне говорит: «Сумку ту дай!»
Я протягиваю ему лежащую рядом полотняную сумку. В ней полотенца и какая-то еда. Валера сумку не берет, а свою левую свободную руку подкладывает под плечи мальчика и преподнимает его. Правая рука остается в ране. «Ну подкладывай же!» Я подсовываю сумку. Из сумки с шумом проливается газировка. Голова мальчика свешивается через сумку, рана зияюще смотрит вверх. Студент припадает ртом к ране и с силой вдувает воздух. Видно как моментально вздымается грудная клетка мальчика. Студент поднимает голову. Из перерезанной трахеи начинает выходить воздух, булькая кровью и окропляя все вокруг многочисленными красными точками. Валера опять припадает к ране. И опять. И опять.
В глазах родителей – надежда, у остальных – омерзение. Рядом стоит какая-то молодая женщина, вероятно без купальника, под мышками обернута большим жёлтым полотенцем. Рябуха в очередной раз поднимает голову от раны. Валеркино лицо в крови, густая запекшаяся кровь на губах, на подбородке висит черно-красная капля. Картина ужасна – вампир над жертвой. Женщина в жёлтом полотенце не выдерживает, бледнеет и начинает валиться вбок как в замедленном кино. Кто-то бросается её поддержать. Какой-то юнец лет четырнадцати-пятнадцати из самой молодой и шумной компании в спешке бежит к морю. Его лицо зелено, и он громко блюёт в прибой. Возвращается мужик, что бегал за ножем. Становиться в отдалении, подходить явно боится, в руке столовый нож с круглым «острием».
Вдруг на лице Рябухи появляется блаженная улыбка. Народ непонимающе смотрит – неужели этот ужас ему доставляет удоволствие? Но мне уже видна причина Валеркиной улыбки – зрачки мальчика быстро сжимаются. Еще один вдох и появляется слабое подобие судорог. Ранее открытые веки теперь прикрыты – первый предвестник мышечного тонуса.
Студент довольно глядит на меня: «Вилочку, пожалуйста!»
Я не понимаю его вопроса: «Чего тебе подать?» Рядом лежит открытая консервная банка какой-то рыбы в томатном соусе, из нее торчит вилка со слоем подсохшего томата. Студент опять ныряет в рану,а я вытаскиваю эту вилку и начинаю обтирать ее о покрывало. Похоже, что ребенок уже пытается дышать самостоятельно. Я сую вилку Валере.
Валера не доволен: «Крючком согни, сейчас он задышит и нам придется трахею держать. А вам – руки.»
«Вам» - это родителям и всем смелым. До меня доходит, что если вернётся сознание, работы хватит многим. Я ломаю о камень крайние зубцы, а средние сгибаю на манер крючка. Студент делает последнее вдувание и подхватывает нижний конец трахеи этим инструментом. По пузырям видно, что дыхание устойчивое. Через минуту начинаются движения. Родители, как по-команде наваливаются на ребенка. Мать хватает голову, отец пытается держать руки.
Постепенно возращается сознание. Дыхание всё активней и глубже, несмотря на сломанные ребра. Валера коммандует завернуть мальчика в покрывало и зафиксировать руки и ноги ремнями. Обясняет – ему очень больно, а надо думать о транспортировке до дороги. Пара мужиков уже посланы на дорогу с инструкцией не голосовать, а перекрыть её перед первым попавшимся транспортом – далее необходимо добраться до любого телефона и вызвать скорую.
Теперь недостатка в помошниках нет. Люди суетятся вокруг, монжество рук поддерживает тельце и уберегает его от лишних движений. Ребёнок беззвучно плачет – воздух то через голосовые связки не идет, но по конвульсиям и потоку слез видно, насколько сильны мучения. Кое как разместившись вокруг тельца, всей кучей начинаем карабкаться по тропе. Местами приходиться мальчика передавать из рук в руки, только Студент остаётся на своем посту – он держит вилкой трахею.
Наконец выходим на ровное место. До дороги далеко, поэтому выстраиваемся в «боевой порядок» для наиболее быстрого по-возможности следования: Валера всех подгоняет – уж очень его кровопотеря беспокоить стала. Студент с левого боку, мать в голове, отец держит тело и руки, я стою в ногах. Рядом ещё трое добровольцев идут на всякий случай – две женщины и мужчина. Примерно через час встречаем идущих на встречу тех мужиков, что за скорой бегали. Спешат назад с носилками, а за ними двое в белых халатах и ящиками с крестами, как потом оказалось врач и фельдшер. Машину они на дороге с шофером бросили.
Врач как глянул – без «здрасте-досвидания» открывает ящик, достает несколько москитов и трубку для трахеостомии. Пока фельдшер ребенка на носилки укладывал, Валера «на трахее» с вилкой стоял и попутно делал доклад по больному: «Механическая аспирационная асфиксия сливовой косточкой со вклинеием ниже гортанной складки час-двадцать тому назад с полной обструкцией дыхательных путей, острая гипоксия, почти до клинической смерти. По экстренным показаниям была проведена трахео-крикотомия бутылочным стеклом без асептики и остановки сопутствующего кровотечения, затем неотложные реанимационные мерориятия по типу искусственной вентилляции трахея-рот. Кровопотеря средняя, сопутствующая травма – возможные множественные переломы ребер в результате неудачной попытки форсированной экспулсии инородного тела. Помощь оказывал студент четвёртого курса Хабаровского Мединститута Иван Иваныч Петров.»
После этих слов возникла натянутая пауза. Врач подскочил с трубкой и москитами и засуетился над раной. Через момент ребёнок свободно дышал через трахеостому, и врач занялся установкой внутривенной системы. Кто-то неуверенно спросил: «Так Вы не хируг? Вы же не имели права... Вы же были пьяны! Вы ведь могли...»
Лицо Студента помрачнело и он моментально оборвал эту тираду: «Да ничего я больше не мог!» Валера быстро дернул меня за руку: «Пошли от сюда, сваливаем, чем могли – тем помогли.» И мы припустили назад быстрым шагом, а как зашли за громадный куст терновника, так и бегом. А вслед нам донесся крик врача скорой: «Коллега, спасибо!»
К своим вещам мы спустились в обход главной тропинки. Пока Студент умывался, я быстренько собрал вещи, и мы также в обход выкарабкались с пляжа. Потом Валерка какими-то партизанскими тропами до темна выводил меня к другой дороге. По пути я давил ему на душу: «Студент, а ты ведь герой! Тебе ведь медаль надо, ну там «За какую-нибудь доблесть» или на крайняк «За спасение утопающих». Представь только, собрание Академии, о тебе начальник факультета, а то и сам Нач. Академии генерал-полковник Иванов пламенную речь толкают! Потом медаль дают. Все встают, хлопают. Потом статья в «Военном Враче», ну там за профессионализм, мужество. Профессура о тебе узнает, опять же сессии легче сдавать...»
Студенту моя трескотня надоела. Он остановился, посмотрел себе под ноги и задумчиво произнёс: «Да хорошо бы, как ты говоришь. А ты подумай, ребенок может умереть от сепсиса, от кровопотери или пневмонии. Может я его немым на всю жизнь оставил – я что за нервными веточками смотрел. И потом докажи его мамане, что перерезать ему горло был единственный шанс. К тому же юридических или там профессиональных прав у нас на это дело ведь и правда никаких нет. Никакого права, кроме морального... Ладно, пошли домой, пусть лучше ищут героев среди студентов Петровых в Хабаровске. Специально сбрехал место подальше. И пусть виноватых среди них же ищут. А сессии я и без славы неплохо сдаю...»
yaplakal.com