Австрийский император Иосиф II еще смел как-то брать Моцарта под свою эгиду. Наследовавший ему Леопольд, совершенно равнодушный к музыке, прислушивался к мнению цензурного комитета, получавшего регулярные доносы от архиепископа Иеронима Коллоредо.
Иероним, архиепископ Зальцбургский, считал Моцарта своим личным духовным врагом. Известно, что Моцарт в 25 лет сбежал от его покровительства и дерзко ответил архиепископскому секретарю. В ватиканских архивах хранятся десятки доносов Коллоредо на Моцарта. Вот, например, содержание одного из них:
‘Разорвав со мной, этот юнец разрывает не только со своим патроном, но с католической церковью. Моцарт – опаснейший вольнодумец. Его духовность совершенно противоположна католичеству, что доказывает вступление в ложу ‘Коронованная надежда’...’
Коллоредо, один из немногих посвященных, адресуется напрямую к музыкальному комитету инквизиции. Он не скрывает (хотя пишет об этом между строк), что требует репрессий для молодого маэстро: ‘Его влияние на австрийскую публику исключительно опасно. Он стремится открыть собственную ложу. Его взгляды богохульны. Чем популярнее этот молодой композитор, тем больше зла он нанесет делу Святого престола’.
Инквизиция крайне встревожена. За Моцартом следят. В цензурном комитете копится досье на гения. Каждая его симфония или опера подробно разбирается тайным комитетом, причем первой выносит суждение тройка инквизиторов. Не имеющие никакого отношения к музыке, они исследуют содержание опуса: соответствует ли сюжет и общая направленность римским стандартам.
Ни одна из его любимых тем: Миннэ, девство, невинная радость, нежность, обожание человека, боготворение ближнего, нескончаемое объяснение ему в любви, консоламентум, жертвенность, верность до последнего, – не приветствуется Римом. Особо раздражает цензоров ‘Волшебная флейта’. Тема менестрелей, миннезингеров находится под лютым табу.
Инквизиторы приходят к выводу: мир моцартовских творений разрушает католическую музыкальную сферу. Австрийскому маэстро чужды мотивы покаяния, переживания первородного греха, римская литургика, страх перед загробным судом и вечными муками. Опаснее всего тот восторг, с которым его принимает общество.
‘Этот юный гений сметет все, что сделано нашими музыкантами! Вопрос стоит так: Моцарт или католическая музыкальная школа, Моцарт или римская церковь в целом!’
Решение очевидно. Следуя примеру своих ‘праотцов’ из синедриона, Рим приговаривает к смерти великого композитора.
План отравления был тщательно продуман. Инквизиторы обратились в специальную лабораторию ядов, существующую в церкви со времен Александра VI Борджиа. Подкупив личного врача Моцарта, узнали подробности здоровья композитора. Привлекли лучших из отравителей, выполняющих тайные поручения пап.
Покончить с ‘музыкальным еретиком’ поручили близкому другу Моцарта Антонио Сальери.
Сальери, искренне любивший Моцарта, боготворивший его как композитора и человека, глубоко страдал. Трижды он хотел покончить с собой. Но Рим настаивал на том, что Моцарт, злостный еретик, прямой враг церкви, должен быть устранен.
После нескольких сокровенных бесед с кардиналом Монтанелли Сальери решается подсыпать яд.
Впрочем, наивно было бы думать, будто убийцы ограничились обычным ядом. На Моцарта был обрушен каскад яда духовного. Не менее тридцати монахов тайно читали ритуальные анафематизмы, которым было принято подвергать неугодных римской католической империи.
Рим же подослал и ‘черного человека’, заказавшего Моцарту реквием.
Церковники неоднократно предлагали Моцарту написать заупокойную мессу в честь той или иной выдающейся особы. Моцарт отказывался от подобных предложений. Венский миннезингер сиял светом и предпочитал музыку светлую. Он не считал себя обязанным выполнять кардинальские заказы. Свобода была ему дороже всего.
Столь ‘высокомерные’, с т.зр. Рима, отказы послужили причиной негодования некоторых пап (а их сменилось несколько за короткую жизнь великого композитора). ‘Ах, не хочешь писать реквиемы по заказу? Тогда напишешь реквием по самому себе’.
Рим постарался, чтобы конец великого композитора был особенно мучительным и трагичным, чтобы Моцарт понимал, что отпевает сам себя...
Продолжу позднее.