В понедельник, найдя поле с дроблёным льдом, всплыли под перископ для сеанса связи. Все, кто хотел, мог с разрешения командира полюбоваться величественной картиной ледяного царства в свете телевизионных прожекторов, работающих из-под воды. Голубые и черные глыбы медленно покачивались, переливаясь.
Тогда никто еще не предполагал, что идиллии скоро конец.
Все началось с мелочи. После заступления на вахту подвижный вахтенный при осмотре центрального отсека обнаружил посторонние звуки в главном кондиционере. Вроде мелочь – надо разобрать и заменить отдельные части вентилятора, но это на базе просто, а не в море, когда рядом находится главный распределитель всей электроэнергетики корабля под нагрузкой, в проходе лежит дополнительное имущество и продукты. По приказу командира БЧ-5 Леонида Жука с разрешения командира начался ремонт кондиционера.
Но беда не приходит одна. Загрузкой ДУКа (аппарата для выстреливания мусора) вопреки правилам разрешили заняться коку, и при очередной стрельбе какая-то дрянь попала под наружную крышку. Необходимо срочно проводить специальные мероприятия по ликвидации и этих последствий. Шли только девятые сутки, что будет дальше?
Во время инструктажа очередной смены вахтенный офицер Смирнов сообщил офицерам, что наверху лёд, по показаниям приборов – 4 метра и более, подводных целей быть не может. Слышны только звуки торошения ледяных полей.
Механикам задали режим реактора, турбины, схему электроснабжения.
Всё как всегда. После напряженной подготовки к походу, отоспавшись и отдохнув, мы, «люксы» (все не механики, по терминологии экипажа), заскучали, а вот механикам было не до скуки…
Взрыв в кормовой части центрального отсека разбудил весь экипаж в 05.20. Густой дым сплошной стеной расползался по отсеку, заползая в каюты, поднимаясь и опускаясь по палубам и трюмам. Остановилась вся вентиляция, потухло нормальное освещение, включилось аварийное, пропал привычный «писк» приборов и шум выходящего из вентиляторных лючков воздуха. Воцарилась гробовая тишина, из кормы доносилось непонятное шипение и жужжание.
Отыграв звонком аварийную тревогу, командир БЧ-5 Леонид Жук объявил аварийную тревогу: «Пожар в III отсеке, горит ГРЩ (главный распределительный щит) правого борта, личному составу включиться в индивидуальные средства защиты. Подается ЛОХ (лодочная объемно-химическая противопожарная защита) в III отсек. Осмотреться, доложить, что происходит на месте аварии».
Первая мысль: «Наконец-то не учебная!» Затем, одев изолирующий противогаз, включая пусковой механизм для начала дыхания, – «А все ли успели?». Ведь одного вдоха у отсека при пожаре достаточно для гибели.
Из дневника офицера Ожигина. «17.01.83. 14.00. Оказывается, всё, что я описывал до этого, были цветочки, сегодняшняя ночь с 16 на 17 января надолго запомнится всем, кто сейчас на борту нашего «парохода». Утром, в 05.00, тех, кто спал, разбудил страшный грохот и аварийный голос Жука: «Горит ГРЩ – правый борт». Первая мысль – это же в трёх метрах от твоей головы! Вторая – скорее включиться в дыхание через ПДУ. Свесив голову и ноги с койки 20-го яруса, увидел двоих, через 5–6 секунд они выскакивают из каюты. Привычно соскакиваю вниз – рука тянется в угол, где после вахты оставил свой ПДУ… его нет. В голову лезут мысли: один-два вдоха – и тебя нет. Добраться бы до своего боевого поста, там спасительный изолирующий противогаз, всего-то из каюты налево, 5–6 шагов, потом через люк вниз – и на месте, но… Люк находится как раз между ГРЩ левым-правым, а там пожар. Рванул дверь каюты. На средней палубе темно-коричневый дым, и, о чудо, напротив стоит чей-то ПДУ. Как включился и оказался на своем боевом посту – уже не помню. Всё случилось на автомате. Но ядовитой гадости вдохнуть успел-таки».
В центральном, как горох, сыпались доклады с пультов: «Сработала аварийная защита (A3) реактора», «Сработала A3 турбины, потерян ход», «В главной энергетической сети по правому борту сопротивление изоляции «0». «Лодка медленно всплывает без хода, дифферент 0,3 корма, крен 0. До поверхности льда 65 метров».
Через мембрану переговорного устройства противогаза получение информации командиром затруднено – и видимость ноль.
Начало аварии намного серьезнее, чем на погибшем «Комсомольце». В учебных центрах при откровенных разговорах преподаватели признавались, что пожар ГРЩ на ПЛА проекта 705 вероятнее всего обещает гибель субмарины. Это знали многие. А здесь ещё лед, потерян ход. Роль командира ПЛА безмерна в такой ситуации. Ни суетливый замполит, ни наш исполнительный техник, ни замшелый старший помощник не смогли бы более эффективно, без паники, трезво и грамотно принимать решения и добиваться их выполнения. Командир на подводной лодке всегда остается первым посланием от бога, никто никогда кроме него не способен со всей ответственностью, полнотой знаний, волей, спасти людей собранных в экипаж, боевой корабль, честь и достоинство военного порядка.
Всезнающий замполит, готовый по приказу партии расстрелять любого на кормовой надстройке, не смог нормально использовать даже индивидуальные средства защиты, перепутав впопыхах и схватив противогаз старпома, разорвав его от суетности, лишив средств защиты помощника и наконец добрался до своего противогаза (благо были запасные, и люди не пострадали от его усердия). О руководстве или какой-то помощи от него в организации борьбы за живучесть и речи быть не могло. Потому что через некоторое время замполит ходил уже в индивидуальном снаряжении подводника для покидания корабля из-под воды.
Механик всё внимание уделил главной энергетической установке (ГЭУ), и это было необходимо в той ситуации. Возможности ввести реактор в действие были ограничены ресурсом аккумуляторной батареи, и лишних попыток быть не могло: в противном случае – вечный плен подо льдом.
Все на РКП понимали значение того, что делают механик с командиром энергетического подразделения, но никто лишний раз не лез в их работу. Как бы ни закончилось дело, в том, что они сделают максимум возможного, не сомневался никто.
Старпом, поняв, что его противогаз ему не достанется, быстро нашел запасной и как на учениях скрупулёзно выполнял все приказания командира: держал связь с отсеками по основной и запасной линии связи, вёл планшет обстановки и без паники сообщал по отсекам, что до кромки льда осталось 40 метров, лодка медленно всплывает (хорошо, что не погружается), осмотреться в отсеках, таким-то членам экипажа покинуть аварийный отсек и перейти в носовые отсеки, таким-то перейти в корму.
Аварийная партия к этому времени, оценив обстановку в районе аварии сообщила, что огонь локализован, открытый огонь погашен в зоне видимости, пострадали приборы. Выгорела медная шина толщиной с руку, через которую проходила вся электроэнергия правого борта.
Наконец, у самой кромки льда была собрана резервная система электропитания, заработал стабилизатор глубины без хода.
Потом введён на мощность реактор, пущена турбина, турбогенератор левого борта, начали выходить из-подо льда, расчетное время выхода – 8 часов. В центральном могли оставаться лишь минимум экипажа, так как запас регенеративных патронов для противогазов и время их работы было ограничено.
В то же время необходимо было срочно восстанавливать работоспособность жизненно необходимой аппаратуры, выяснить причины возгорания для предупреждения рецидивов, решать вопросы жизнеобеспечения в «необитаемых» отсеках, и так далее.
В том походе, выйдя из-подо льда, залечив «раны», не имея потерь среди экипажа, даже не всплывая на поверхность, подводная лодка продолжала выполнение боевой задачи. Об аварии, как о смертельной опасности, забыли уже на следующие сутки.
Из дневника офицера Ожигина: «…сегодня получили радио, где в числе прочего: …в семьях экипажа всё благополучно. Интересно, действительно ли кто-то обошёл наши семьи или это очередной формальный трюк начальника политотдела Бурдина? Сегодня моему сыну исполнилось 8 месяцев, а когда мы вернёмся, будет 9 с половиной».
Несмотря на отработку на берегу и на тренировочных выходах всех мыслимых мероприятий по локализации и уменьшению последствий аварии в любом отсеке, в том числе при отсутствии освещения и неработающих гидроприводах, некоторые мелочи, соблюдение которых обязательно, все же не были отработаны до безусловного автоматизма. Например нахождение ПДУ в пределах досягаемости, пользование только своими средствами защиты и т. п. А наличие на борту активного замполита, не прошедшего курс полной подготовки со всем экипажем, имеющего большие полномочия, но ни за что не отвечающего, может только усугубить ситуацию, вызвать недоверие ко всей группе командования.
Всё началось с ремонта кондиционера в районе аварии, что не имело жизненно важного значения для лодки в тот период. Риск, связанный с его ремонтом (предположительно, какие-то части разобранного механизма попали через вентиляционные окна ГРЩ на токоведущую шину) при нахождении лодки на боевой службе подо льдом, был неоправданно высок.
С этим же командиром наш экипаж, выполняя длительный поход, в районе острова Медвежьего был атакован неизвестным противником. Я стоял вахтенным гидроакустиком в центральном, была обычная мирная обстановка после отработки учебных задач, командир читал что-то, время было вечернее. Вдруг на экране гидроакустического комплекса появилась отметка от цели, которую однозначно классифицировать в первые несколько секунд было невозможно. Звук от цели начал резко нарастать, и никаких сомнений по классификационным признакам, что это – торпеда, у меня не осталось. Пеленг на цель не менялся, а это недвусмысленно значило, что она приближается к нам. Во время учебной отработки такие атаки продолжались от 1 до 5 минут, но это на полигонах, у своих берегов.
Я доложил: «Торпеда справа 15». Вначале реакции никакой, слишком большая разница между «мирной жизнью» и докладом о «начале войны». Кто-то у центрального в шутку успел заметить: «Акустику за обедом больше не наливать».
Только командир мгновенно дал команду: «Поднять мощность ГЭУ до ста процентов». Включение звука торпеды на громкоговорящую связь мгновенно отрезвило всех, но время-то прошло! Подскочил командир, вахтенный офицер, посыпались команды: «Лево на борт, турбине самый полный». Без выведенной на 100 процентов мощности реактора это было бы невозможно.
Из воспоминаний подвижного вахтенного Костюка: «Я как раз зашёл в центральный – доложить об осмотре отсека, и тут слышу звук торпеды по динамику, и доклад «торпеда», ну думаю, приплыли, сразу всю свою жизнь вспомнил».
Тогда мы убежали, скорость сумасшедшую могли развивать. (советские ПЛА проекта 705 являлись самыми быстрыми серийными субмаринами в мире – прим. «Отваги») Но если бы не командир, не его готовность в любой ситуации реагировать единственно правильным решением, могли бы не успеть. Что там было, кто атаковал, чем, разбираться было некогда.
У меня было много походов и со своим экипажем, и с другими, но не всегда кораблями управляли командиры от бога. Были и те, кто в сложной обстановке хватались за бока, садились в кресло и рыдали: «Ой, ой, ой, что же мне теперь будет при возвращении», натурально, как баба. Тогда им на смену тут же приходили настоящие мужчины, своей волей, знанием, умением вытаскивали корабль и экипаж из беды.
Сейчас многое уже изменилось. Почти все профессионалы из моего и соседних экипажей уволены по сокращению штатов. Старший инженер ГЭУ (в том походе) Некрасов убит при исполнении служебных обязанностей, замполит – уволен за садизм с личным составом срочной службы уже в другом экипаже, старший помощник Сыргин – в Гомеле военкомом. Разбросанными оказались все, кроме командира. Он по-прежнему выполняет свой воинский долг. Я сознательно не называю его имя: те, кто хоть раз встречался с ним на службе, всегда узнают его или вспомнят.
yaplakal.com