52
Местами, по мере прочтения этого опуса, хотелось плюнуть. Думал, стоит или не стоит выкладывать это здесь, но решил, что стоит. Хотя бы потому, что в современном нашем обществе таких "Маш Кузнецовых" наберётся вагон и маленькая тележка. Хотя, хотелось бы верить, что я ошибаюсь...
Когда в августе 1941 года бойцы Вермахта оккупировали тихий новгородский городок Старая Русса, выпускница школы, Маша Кузнецова, продолжила вносить свои мысли и замечания в личный дневник, начатый в первый день Великой Отечественной войны. Эти сокровенные записи впоследствии попали в руки сотрудников НКВД, а в 2000-х годах случайно были обнаружены на одной из свалок Санкт-Петербурга. Расшифрованные добровольцами проекта «Прожито» душеизлияния, повествуют о войне и немецких солдатах с точки зрения полной романтических надежд юной 16-летней девушки.
Первые впечатленияПервое знакомство Кузнецовой с немцами произошло после возвращения её семьи из деревни в Старую Руссу, к тому времени уже занятую неприятелем.
Приглядевшись к пришлым бойцам, она вписала в свой дневник фразу: «Немцы оказались не такими, какими я их воображала: большинство из них были молоды и красивы», из которой следовало, что враги были такими же людьми, как советские граждане.
В глазах Маши воины Гитлера стали выглядеть ещё более человечными после её встречи с подругой, Тосей Тихомировой, которая, работая на немецкой кухне, рассказывала однокласснице о добром и порядочном нраве немцев. Хотя Тося, ходившая на танцы с немцами и крутившая с некоторыми из них романы, и не отличалась нравственной стойкостью, в Машиной тетрадке 27 ноября 1941 года появилась запись: «Ох! Как бы я хотела быть на ее месте! Немцы, у которых она работает, просты и искренни. Особенно выделяется своей простотой и веселостью Август — военный врач. Тося, кажется, очень влюблена в него и при всех называет его «мой милый».
Спустя несколько дней мечта Кузнецовой сбылась — устроившись раздатчицей на кухню, она оказалась в центре внимания молодых офицеров, которые оказывали ей всяческие знаки внимания, предлагали проводить до дома, приглашали на танцевальные вечера и даже пытались поцеловать.
Доказательством тому служит запись от 19 декабря 1941 года, которая гласит: «Вообще я очень удивляюсь этим дерзким выходкам со стороны немцев. Кажется, они слишком образованны, чтобы поступать так. Даже на работе — и там от них нет покоя. То за плечи, то за подбородок так и хватают. Противно даже смотреть на эти безобразия. Мы, конечно, даем им решительный отпор со своей стороны, но что на самом деле мы из себя представляем? Какую силу? Мы слабые, беспомощные девушки».
ВлюблённостьНо спустя несколько дней Маша Кузнецова попала под обаяние 22-летнего унтер-офицера Франца, и с трепетом ожидала встречи с ним на новогоднем вечере. Молодой немецкий военный поразил советскую девчонку своей искренностью, простотой и детской улыбчивостью, которая отличала его от сослуживцев.
Попав в омут его затянутых поволокой глаз, Маша отмечала красоту его усов и наивные манеры, заключая в конце: «...вообще Франц один из моих идеалов».
Из дневника неясно состоялась ли долгожданная встреча Маши с Францем, но очевидно, что 8 января Кузнецова вместе с семьёй переехала в деревню Каркачево, поскольку советские войска развернули наступление на Старую Руссу.
Больше наяву с немцами она не встречалась, зато они являлись к ней во сне, наиболее яркие впечатления она описывала в дневнике.
СновиденияОднажды Марии приснилось сражение с участием советских и немецких солдат, которых она после более близкого знакомства уже не воспринимала как злую чёрную силу, а видя в каждом из них человека со своими страхами, болями и мечтами.
7 января она зафиксировала на бумаге свой странный сон, в котором смешались события из реальной жизни с её яркими фантазиями: «Всю ночь я никак не могла заснуть. В голову лезла какая-то чепуха. Я была рада и русским, но было скучно и по немцам.<...> Особенно я хотела увидеть Александра, хотя его и не знала. Я уже представляла себе его идущего во главе русского отряда. Но что он из себя представляет? Я на это не могу ничем ответить. Я его ни разу не видела. Но моя фантазия все развивалась и развивалась: вот я подхожу к Александру как к близкому и родному мне человеку, и он берет меня с собой на войну. Вот я уже санитарка и работаю где-то далеко в лазарете. Я помогаю раненым русским бойцам. О, как я горда этим! Вдруг среди раненых вырастает фигура Франца. Он также тяжело ранен! Я изо всех сил стараюсь помочь ему, но в то же время при виде его чувствую что-то особенное, чего до сих пор никогда не чувствовала...»
После оккупацииС начала марта 1942 года в доме Кузнецовых стали жить два 18-летних солдата Красной Армии, одного из которых звали Коля Березников. Этот парнишка очень понравился Маше, отметившей в дневнике: «Он действительно красив.<...> Мне жаль его! Я вижу всю его беспомощность перед опасностью, тоску по родине — и от этого слезы наворачиваются на глазах».
Размышляя о войне, Кузнецова поняла, что немцы перестали представляться ей врагами, она в одинаковой степени жалела бойцов с обеих сторон, понимая всю бессмысленность их вражды и безвременной смерти на поле боя.
А дойдя до этой мысли, она как-то бесстрашно для своего времени записала смелую заметку про власть: «Так тешьтесь вволю, подлые вожди, когда вам не стыдно идти войной против головы седой и старой, молодой и красивой, как эта голова!“ — крикнула бы я сейчас Гитлеру и Сталину, виновникам тысяч убийств и всех страданий.<...> Когда я остаюсь одна, тоска до боли сжимает сердце, и я готова бежать отсюда без оглядки, бежать туда, где много людей, где вертится, клокочет, кричит и поет многоголосая жизнь. Бежать подальше из России, где кровь человека дешевле воды».
Это была одна из последних ремарок в дневнике Маши Кузнецовой.
Красные пометки29 марта, после того, как она поделилась своими впечатлениями об ожесточённых сражениях в окрестностях Руссы, девушка привлекла внимание сотрудников НКВД, которые изъяли её дневник для ознакомления.
Сосредоточено изучая материал, работники службы безопасности, помечали красным карандашом строки, компрометировавшие автора. Негодование вызвала страница, где Маша описывала танцы с немцами, прямо поверх неё советские контрразведчики сделали пометку «Перевоспиталась у фрицев», а напротив фразы, где она назвала Россию рабыней Германии, ими была поставлена резолюция «Сволочь».
Подтвердив на допросе своё авторство, Кузнецова обрекла себя на тяжелую жизнь, обстоятельства которой до сих пор достоверно неизвестны.
Единственной зацепкой способной пролить свет на эту тёмную страницу её биографии является запись, найденная волонтерами в книге «Жертвы политического террора в СССР. Книга памяти Новгородской области». В этом издании среди прочих лиц присутствует некая Мария Кузнецова 1925 года рождения, которая будучи арестованной в деревне Каркачево, получила 7 лет лагерей.
viaЗ.Ы. И ещё, мне непонятно, неужели эта ТП (иначе и не назовешь) совсем ничего не знала и не слышала, например, об
этом:
Еврейское население Старой Руссы было полностью уничтожено фашистами в октябре — ноябре 1941 года. Но аресты начались уже 17 августа, сразу после того как гитлеровцы вошли в город. Имеются пофамильные списки почти 2 000 человек, эксгумация которых состоялась в 1946 году.
Штаб 820-й немецкой комендатуры и жандармерии, дислоцировавшийся в Старой Руссе в начале декабря 41-го, подготовил и отправил в Псков для своего начальства короткий, но конкретный отчёт: «В Старой Руссе в результате подготовленных и проведённых в наикратчайшие сроки погромных операций были уничтожены более 3 500 евреев, 1 700 цыган, 260 душевнобольных согласно декрету об экстаназии». Прилагается карта-схема оперативной группы А полиции безопасности, где южнее озера Ильмень чёрным жирным шрифтом выведено: Staraja Russa Juden Frei — «Старая Русса свободна от евреев».
Начальник старорусской полиции эстонец Александр Кютт, арестованный чекистами, показал на допросе: «Евреи, жители города Старая Русса, в октябре были все одновременно арестованы. Аресты проводила немецкая жандармерия при активном участии русской полиции. В октябре все арестованные были расстреляны».
Кстати, сохранилась записка военного коменданта города начальнику жандармерии с предложением «место казни евреев, цыган, военнопленных и других преступных элементов перенести с улицы Бетховена на пологий берег Порусьи за Воскресенский собор ввиду того, что центр города уже переполнен трупами».