113
О токсичной благотворительности, виртуально паперти и синдроме Бога у жертвователей «Фонтанка» поговорила со Светланой Машистовой, которая шесть лет разоблачает мошенников в соцсетях. В России благотворительный бум. В стране идет тотальный сбор денег. На все, что угодно. Но чаще и больше всего собирают на тяжело больных, умирающих детей. На улицах и в магазинах, в мобильных телефонах и соцсетях нам предлагают совершить гуманный поступок – пожертвовать посильную сумму тем, кому плохо. Есть нормальные и честные благотворительные фонды. Но многие даже не подозревают, насколько эта сфера пронизана теневым бизнесом, и какие огромные деньги в ней крутятся. Как легко одни наши соотечественники зарабатывают на горе других. Петербурженка Светлана Машистова первой громко заговорила об этом явлении и даже придумала для него термин «токсичная благотворительность», который ушел в народ. Светлана — специальный корреспондент Русфонда – уже 6 лет системно разоблачает мошенников, побирающихся в соцсетях. И за это время узнала о людях много того, что предпочла бы не знать.
- Светлана, вы как к этому пришли? Как стали главным разоблачителем лжеблаготворителей?– Очень просто. В 2010 году я узнала на сайте питерских родителей Little One о сборе денег для девочки Сони, у которой обнаружили острый лейкоз. У меня дочка на год младше Сони, наверное, еще поэтому ее история задела меня за живое. И я вписалась в нее. Мне было интересно, можно ли заставить систему работать на благо ребенка, если родители действуют откровенно ему во вред. Соню госпитализировали прямо из детсада. Ей повезло. Лейкоз нашли еще на той стадии, когда бластные клетки не вышли в периферическую кровь. Врачи очень хорошо отработали. У девочки были все шансы пролечиться и навсегда забыть о болезни.
А потом началось нечто странное. Несмотря на благоприятный прогноз, родители девочки вдруг захотели выехать в Германию и объявили сбор денег на поездку, они чуть ли не выкрали ребенка из больницы. И там в Германии отдали Соню шарлатану, некоему доктору Клеру, врачу-дерматологу, предлагавшему специфическую имунную терапию, по сути, лечение мухоморами. В итоге через полгода девочка снова вернулась к российским врачам в тяжелейшем состоянии. К счастью Соню смогли спасти в Детской городской больнице №1.
А для меня открылся вот этот новый мир сбора денег в соцсетях. Сразу стало очевидно – здесь что-то не так. После истории с Соней я около года наблюдала за происходящим в социальных сетях, никак не вмешиваясь. Но потом встретилась с историей девочки Нели. У нее имелась квота на лечение в научно-исследовательском медицинском центре им. Дмитрия Рогачева – одной из лучших клиник России. Но опять был объявлен сбор денег на отправку девочки за границу. Этим ей по сути сорвали лечение, а через полгода Неля умерла. На примере Нели и Сони я в соцсетях пыталась взывать к разуму жертвователей, показывать пагубность таких сборов, но столкнулась с тем, что меня не хотели слышать. Люди хотели давать деньги. Давать, не задумываясь. Их не интересовали детали.
- Но почему?– Потому что они хотели сделать доброе дело и дальше бежать. Это как способ поднять себе настроение. Почувствовать себя не только добрым, но еще и успешным – более благополучным на фоне того, кто страдает. Люди всегда хотят безопасности; один из способов ее ощутить — почувствовать, что ты не один, что безвыходных ситуаций не бывает и лично от твоего вклада что-то зависит. Этой особенностью человеческой психики и пользуются сборщики денег. Они давят на жалость, выкладывают ужасы, например, изображения разлагающихся опухолей, подобно тому, как раньше нищие возле церквей демонстрировали свои язвы. Они сгущают краски, рассказывают, что ребенок непременно умрет, если немедленно ему не помочь, врут о реальном достатке семьи, вплоть до того, что скрывают наличие у больного ребенка отца – подают дело так, будто его воспитывает одинокая мама. При наилучшем для лжеблаготворителей раскладе вокруг этого ребенка возникает «токсичное» сообщество, которое под девизом «Помогите Васечке» начинает проповедовать что-то вроде религии.
- Религии добра?– Скорее религии «сторублирования». Когда в любой эмоционально дискомфортной ситуации человек, чтобы вернуть себе комфорт, предпочтет откупиться.
- Сейчас в России, можно сказать, благотворительный бум. Когда он начался?– В 2012 году. После выборов президента общество было эмоционально накручено. Кто-то давал выход своим эмоциям в политическом поле, а кто-то – в благотворительности. До этого сборы денег больным детям в соцсетях и на родительских форумах не были особо заметны. Но в начале 2012 года «ВКонтакте» удалось раскрутить группу «Благотворительный марафон», которая вывела это субкультурное явление в открытое пространство.
Призывы собирать деньги на конкретных больных репостили даже чиновники и политики. Люди радовались: «Чиновники с нами!» А должны были задаваться вопросами. Например, губернатор Нижнего Новгорода Валерий Шанцев поддержал в твиттере призыв собрать своей землячке Даше Юдашовой, страдающей синдромом Ундины, 4200000 рублей на лечение в Англии. То же самое сделали Георгий Полтавченко, Сергей Миронов и другие. Но Даше было показано лечение за рубежом за счет бюджета! И все эти высокопоставленные господа вместо того, чтобы ретвитить призывы скинуть родителям девочки денежку, могли, пользуясь своей властью, задать прямой вопрос Минздраву – почему на ребенка не оформлена квота, а деньги собираются в соцсети?
Напомню, все эти люди — публичные политики. Своим активным участием в инициативах по сбору денег на счета частных лиц они тогда, в 2012 году, как бы заявили, что государство самоустраняется от решения вопросов, связанных со здравоохранением и социальной сферой. Подтверждение чему мы можем наблюдать сейчас в виде сокращения расходов на социальную политику, образование и здравоохранение.
«Золотые болезни»
- Какие болезни мошенники-сборщики денег любят больше всего?– С точки зрения Уголовного кодекса, этих людей бывает трудно назвать мошенниками, потому что больной ребенок зачастую настоящий. И мы не знаем, кто на самом деле устроил сбор – его мама или волонтер, прикрывшийся ее именем. Если сборщик часть денег оставил себе, ему нечего предъявить, потому что переводы он просит делать на телефон (а это просто операция по пополнению счета), либо на личную карту, что по закону классифицируется, как подарок. Конечно, жертвователь, отправляя деньги, может указать в примечании к переводу, что шлет свои 400 рублей в качестве материальной помощи Васе на лечение, но в этом случае адресат обязан отчитаться перед ним ровно за эти 400 рублей, а не за все собранные несколько миллионов.
«Любимые болезни» аферистов – это онкология и редкая генетика. Там самые нерводергательные истории и самые большие счета за лечение. Хотя в принципе можно устроить шоу почти из любого диагноза, но суммы уже будут не те. В онкологии же на первом месте – рецидивы нейробластомы (несмотря на то, что это довольно редкая опухоль), на втором – опухоли головного мозга, на третьем – острые лейкозы, причем в соцсетях любят собирать на инкурабельных, то есть заведомо неизлечимых больных.
За то время, что я слежу за всей этой ситуацией, не было ни одного случая (!), чтобы наши врачи сказали про ребенка с острым лейкозом, что он инкурабелен, и его после этого спасли за границей. Более того, лично не раз видела ответы немецких врачей, которые, ознакомившись с сопроводительными медицинскими документами, писали родителям больного ребенка: вас правильно лечат в России, вам не надо к нам ехать, мы ничего другого вам предложить не можем.
В Германии честные доктора. А Израиль, Южная Корея и Турция, например, готовы принять к себе кого угодно с любым диагнозом. Зачастую, работают посредники, наши бывшие граждане – менеджеры от медицины, задача которых продать лечение. И им совершенно плевать, что потом будет с больным. Раскинута целая сеть. Даже тот, кто просто порекомендовал родителям больного ребенка конкретную больницу, получает за каждого приведенного клиента 1,5 -2 тысячи долларов. А самому менеджеру-посреднику может достаться гораздо больше – до 50-60 процентов от суммы лечения.
Но не хочу мазать всех одной краской. Есть порядочные посредники, не заинтересованные везти в свою клинику труп и искренне пытающиеся помочь больному. И не всегда их вина, что в клинике оказался инкурабельный пациент. Дело в том, что наши «сволонтеры», чтобы продать лечение за границей, еще и шлют зарубежным врачам неправильные выписки. Например, при переводе скрывают результаты консилиумов о том, что ребенка известные российские доктора признали неизлечимым, убирают данные последних обследований. Поэтому многие зарубежные клиники теперь не хотят видеть наших больных, страхуются высокими заградительными тарифами – просят до полумиллиона евро в качестве депозита.
- Часто бывает, что родители больных детей, прервав лечение в России, срываются за границу? – Статистики я не веду, но периодически такие истории случаются. Причем порой заранее ясно, что это гарантированно ведет к гибели. Ведь если прервать лечение онкологии посредине, шансы на выздоровление падают по экспоненте. А бывает еще, там заграницей у родителей деньги заканчиваются. И тогда вообще ситуация патовая — ребенок, например, в реанимации, а его не лечат. Но если в Европе существуют схемы продолжения лечения, то в Сингапуре, Израиле, Южной Корее, Турции – без шансов. Лечить без денег не будут. Только оказывать экстренную помощь. Точно также, впрочем, как и у нас, если с раком в больницу попадет какой-нибудь гастарбайтер.
- Чем российские клиенты хороши для заграничных клиник?– Тем, что они зачастую не владеют языком данной конкретной страны и подпишут все что угодно. Я знаю случаи, когда родственникам больного подсовывали документ, где было написано «все деньги, которые останутся после лечения, я прошу перевести волонтеру, который обеспечил поездку». Родственникам это просто не переводили.
Кроме того, наши не ведут себя в клиниках так, как сами жители этой страны. Те, если уж платят за лечение, то скандалят и требуют снижения суммы за любую мелочь, за каждый синяк после укола. Обратиться к юристу для проверки медицинских счетов – обычная практика, например, в США. Наши, приехавшие на никем несчитанные благотворительные деньги, так делать не будут. Кроме того, они легко соглашаются на экспериментальную медицину. В США даже если родители подписались на это, все равно, если их что-то по ходу лечения не устроит, они тут же поднимают шум и обращаются к юристам. А русские в суд не пойдут. Они бесправны, они не знают языка, у них нет социального опыта местных жителей. У больного виза закончилась, и его можно выкинуть из страны, даже если лечение не завершено.
- Популярная мотивация, к которой прибегают сборщики денег на лечение заграницей: здесь в России вашего ребенка погубят тоталитарное государство и врачи убийцы. Откуда этот крен в оппозиционность?– Это не оппозиционность, а тонкий расчет. Социальные исследования показывают, что у населения России сформировалось стойкое недоверие к власти и ее институтам. И наибольшее недоверие – как раз к медицине. Сборщики денег всего лишь эксплуатируют это. Для них игра на таком недоверии – дополнительный аргумент, чтобы заставить жертвователей поверить, что без поездки заграницу не обойтись. А вникать, как оно на самом деле и могут ли действительно помочь на родине, никто из них не будет.
Пляска смерти
- Кто чаще всего становится жертвователем? На кого организаторы сборов делают ставку?– Жертвователем может стать кто угодно. Но главная целевая аудитория денежных сборов – молодые мамы. В силу своей психологической уязвимости они сразу подсознательно переносят беду чужого ребенка на своего, и сильнее переживают происходящее. Кроме того, они сидят дома, их общение с внешним миром ограничивается детской площадкой и компьютером. Так что благотворительность для них – это еще и возможность выразить себя. Вообще замечено, что средний срок жизни жертвователя в «токсичном» проекте по сбору денег около 3 месяцев. За это время его выдавливают эмоционально и финансово, и он уходит. Но уходит не с чувством гнева на тех, кто его выдоил, а с чувством вины из-за того, что прекратил помогать и разочаровался в таком важном занятии.
А разочарования бывают очень серьезные. Например, одна дама под видом лечения ездила в Израиль покупать одежду и даже без стеснения выкладывала в «ВКонтакте» магазинные счета, выдавая их за медицинские. К счастью, нашелся знаток иврита и ее разоблачил. Небезызвестная волонтерша сообщества «Капля жизни» Екатерина Бабичева считалась доброй волшебницей, так талантливо собирала деньги на больных детей, что жертвователи для нее брали кредиты, продавали машины, а она взяла и исчезла как минимум с двумя миллионами.
- Большой процент от собранной суммы благотворители оставляют себе?– Частные сборщики? Неизвестно. Благотворительные фонды? При определенных схемах могут хоть все оставить. Этим, конечно, не занимаются нормальные фонды – «Подари жизнь», «Адвита», «Русфонд», но ими некоммерческий сектор не ограничивается. Например, прошлым летом в Самаре за множественные нарушения был ликвидирован фонд, директор которого был судим за разбой и мошенничество. И он такой не один. Ну и не забывайте, что через благотворительный фонд в том числе можно и обналичивать деньги.
Благотворительность в России исторически явление неоднозначное. И еще в XIX веке в стране было четкое деление на благотворителей и меценатов. Меценатов, таких как Савва Морозов, все уважали, а к директорам и попечителям благотворительных обществ относились не очень хорошо. Общество понимало: настоящий благотворитель – тот, кто дает свои деньги, а не тот, кто организует процесс.
- Как часто для организации сбора денег на больного ребенка волонтеры внушают его родителям и жертвователям ложные надежды, обещают спасти заведомо неспасаемого? – Таких историй как раз большинство. Потому что они самые выгодные. Маме Руслана Ахмерова из Сыктывкара неправильно перевели заключение сингапурского гематолога по документам ее сына. Доктор прямым текстом писал, что дает 10-15 процентов на благополучный исход лечения в своей клинике. А маме сказали, что вероятность чуть ли не 50 процентов. И начали сбор денег на поездку в Сингапур. У ребенка был уже распад легких, ему требовалось постоянное наркообезболивание, а его с реанимационным сопровождением потащили в далекую страну. Там врач, осмотрев Руслана, сразу сказал, что ничего сделать уже нельзя и его зря привезли. А поскольку мальчик испытывал нестерпимые боли, его просто «загрузили» – ввели в состояние искусственной комы. Руслан умер, а несчастная мама даже не могла оплатить транспортировку тела из Сингапура. Тело кремировали, и она 14 часов летела домой с урной в руках. Прах похоронили в день рождения мальчика. Эта утомительная тяжелая поездка в Сингапур, возможно, лишила мать последнего совместного дня рождения с сыном. А умирающий ребенок из-за того, что его матери внушили ложные надежды, не дополучил каких-то мелких человеческих радостей. Но самый жуткий момент для меня в этой истории был другой. Люди, которые отписывались от имени мамы на интернет-страничке, мало того, что каждый день, пока шел сбор денег, транслировали агонию ребенка, так еще и в последние часы, когда он был в сознании перед «загрузкой», выставили сообщение: «Руслан с мамой смотрит мультики». И все эти безумные «спасюки» начали выкладывать на страничке мультфильмы. Это выглядело как пляска смерти.
Виртуальная паперть
- Для родителей узнать страшный диагноз ребенка – всегда испытание. Как люди себя в такие моменты ведут?– И я, и коллеги из дружественных фондов заметили интересную особенность, на которую стоит обратить внимание социологам. Есть два варианта поведения людей в ситуациях, когда тяжело заболевает кто-то из близких. Одни продают все семейные активы – бизнес, машины, квартиры, другие идут на виртуальную паперть. Либо «у меня больной ребенок, дайте денег, вы все мне должны», либо спасаются сами. И это две не пересекающиеся модели поведения. Такого, чтобы человек все продал, а потом вышел на паперть, не бывает.
- Паперть – не слишком сильно сказано?– Нет. Сходство порой абсолютное. До сих пор существует группа «Поможем всем миром», созданная тем же человеком, что и Благотворительный марафон. Организаторы не особо заморачиваются проверкой документов, и я, например, регулярно вылавливала среди просителей мошенников. Но для многих сетевых проектов разместиться в этой группе – своего рода гарантия успешного сбора. Суть в том, что родители дают в руки своим больным детям «нищенскую» табличку с текстом «Поможем всем миром», сами их фотографируют и размещают в сети. Настоящая виртуальная паперть. Причем это очень травматичный опыт. Это не обращение в благотворительный фонд, или за помощью к друзьям и знакомым, а именно выход на виртуальную площадь с протянутой рукой. У каждого из нас есть самоуважение, которое, как бы тяжело не было, не позволяет встать в подземном переходе. Если же человек все-таки сломался и сделал это, он получает сильную психологическую травму. Он потом может стоять в переходе годами. Это как занятие проституцией – стоит только начать, а выбраться получится только с помощью психолога или психиатра.
- Вы хотите сказать, что кто-то, однажды вписавшись в сбор денег на больного ребенка, потом просит всю жизнь? Что за счет инвалида живут здоровые члены семьи?– Такое случается сплошь и рядом. Недавно в группу Русфонда «ВКонтакте» обратилась мамаша, которая уже лет десять ходит по сети со старой медицинской выпиской. Раз ходит, значит, до сих пор ей деньги дают. Я знаю родителей, которые намеренно нарушали рекомендации врачей и вызывали ухудшения состояния ребенка, чтобы побольше денег собрать. Это можно сравнить с «цирками чудес», популярными в Европе в XVIII – XIX веках. Их устроители покупали и сознательно уродовали младенцев, чтобы на них зарабатывать. А бывает и так, что родители малыша с генетическим заболеванием собирают деньги якобы ему на лечение, а на самом деле – на нового здорового ребенка. Вернее, на ЭКО с преимплантационной генетической диагностикой. Эта процедура позволяет определить, здоров эмбрион или нет. Кто-то по-честному выбивает такое ЭКО у государства – это сложно, но возможно сделать. А кто-то собирает 300 тысяч рублей таким вот способом. Потом, когда в семье появляется здоровый ребенок, его больной брат умирает, потому что становится не нужен. И родителей в этом не обвинишь – все происходит само собой. Их внимание просто переключается на здорового ребенка. На больного не остается достаточно сил.
Да, к родителям бывает много вопросов. Но лично я им все равно очень сочувствую – они ведь себе умирающего ребенка не выбирают, а оказываются в таких ситуациях вынужденно. Чего не скажешь о волонтерах. Сволочизм сборов проявляется еще в том, что некоторые волонтеры развращают своих подопечных деньгами и подставляют их. Родителям 24 часа в сутки рассказывают, что у них чудесный ребенок и сами они почти святые. Все в созданной интернет-группе смотрят на них восхищенными глазами. Поклоняются едва ли не как божеству. При этом на счету у родителей постепенно образуется сумма, которую они никогда в руках не держали. Возникает соблазн потратить ее не только на лечение. А добрый волонтер рядом нашептывает: «Конечно, возьмите – у вас же ипотека. Ничего страшного. Мы еще соберем». А потом, когда жертвователи начинают устраивать разборку с этими родителями, пытаясь выяснить, куда деньги пропали, волонтер выскакивает с рассказом о том, как мама и папа воруют. Рассказывает, чтобы прикрыть свое воровство. Мы с друзьями 8 месяцев потратили на сообщество волонтеров «Капля жизни» – сидели, отслеживали, делали скрины, пока не прижали их, не доказали, что воруют совсем не родители. С подопечными этого фонда все время случались скандалы, жертвователи то и дело обвиняли родителей в исчезновении денег. Но тот факт, что у всех этих сборов один и тот же организатор, почему-то ни у кого вопросов не вызывал.
Показательная история случилась в Кургане. Там заболела раком девочка Юля. Ей не повезло – опухоль нельзя было удалить, она затронула позвоночник. Мама, простой продавец с рынка без особого образования, добросовестно лечила дочь, добилась поездки в Москву. Но врачи признали девочку инкурабельной. Мама пыталась вывезти Юлю в Германию на гипертермию. Но ее состояние быстро ухудшалось, и поездка стала бессмысленной. Германия отказала. Тут-то маму и взяли в оборот дикие волонтеры. Для них это был классический случай. Безнадежная девочка, да к тому же очень красивая – можно было устроить хороший сбор.
Сразу якобы нашлась частная клиника в Штатах, которая была готова принять Юлю за 618 тысяч долларов. Весь блудняк с этим сбором пересказывать долго, я подробно описывала его у себя в Живом Журнале. Он напоминал сериал, за которым следил весь Курган. Горожанам сообщали, что некий самолет уже готов вылететь в США, а оплатить этот перелет готов некий таинственный миллиардер, который в итоге так и не проявился. Юля умирала, истерика нарастала. Закончилось все громким скандалом. В какой-то момент умирающая девочка оказалась заперта дома без обезболивающего. Обратиться к врачам мама не могла – это сорвало бы сбор. В конце концов, на адрес пришли представители органы опеки, вызванные местным благотворительным фондом, и заставили ребенка госпитализировать. Шоу продолжалось вплоть до смерти Юли.
Жертвователям рассказывали, что ребенок в реанимации бегает, прыгает, играет на синтезаторе. Официально собрали порядка 10 миллионов рублей, плюс по-видимому сколько-то налом (многие люди, особенно в небольших городах, не любят связываться с банком и просто приносят деньги, кладут их в ящики для пожертвований в магазинах, – зачастую до трети всей собранной суммы поступает именно так). Местные жители потом рассказывали, что через полгода после смерти Юли мама открыла свой маленький магазинчик нижнего белья. Все это очень печально и некрасиво. Но, на мой взгляд, зло не в родителях, а в тех, кто берет их в оборот и устраивает сбор, пока они переживают шок от невозможности спасти своего ребенка.
Так было и в питерской истории с девочкой, упавшей в аэропорту Пулково с трапа. Не прошло и нескольких часов после трагедии, как была создана группа, кто-то дозвонился до мамы ребенка, взял у нее номер карты и начал продвигать сбор ради сбора. Разумеется, разгорелся скандал. По правилам «ВКонтакте», мама была обязана публиковать отчеты о поступлениях и трате денег. Понятно, что у 19-летней женщины, жившей между двумя больницами, не было на это ни сил, ни времени. Человек, создавший группу, возможно, хотел помочь, возможно, получить процент от сбора, а, по сути, подставил маму под атаку людей, требовавших отчетов. Но сказать «не трогайте ее – у нее горе» в этой ситуации тоже нельзя. Правила одинаковы для всех.
«Вся Россия скорбит»
- Слышал, некоторые фонды обращались к вам с просьбой не гнать волну. Дескать, ваша деятельность приведет к тому, что люди вообще помогать перестанут.– Это любимый «токсичный» довод, я его слышу с 2012 года. Но с тех пор благотворительных фондов и сборов денег в соцсетях меньше не стало. Наоборот, у нас сейчас собирают по любому поводу. Людей приучили к тому, что на каждое эмоциональную переживание надо откликнуться ста рублями. Яркий пример – трагедия в Кемерово. У любой благотворительности есть конечная цель. Условно: «дайте 100 рублей, и мы вылечим Васе кариес». В кемеровской истории есть погибшие и пострадавшие, но нет внятного запроса на помощь. Кому надо? На что надо? Сколько надо? Помощь и так будет выделена. Родственники погибших получают по миллиону от правительства, по 3 миллиона – от собственника «Зимней вишни». Там очень большие выплаты получаются, и администрация уже заявила, что эти деньги будут просто переданы родственникам.
И возникает интересный этический вопрос. А вот родителям ребенка, которого тихо на улице сбила машина, им помогать не надо? Они меньше страдают? Их горе не такое внезапное? Ведь с собственника этой машины наше государство в лице суда не будет выбивать миллион. Получается, горевание на публику более выгодное дело, чем чье-то личное индивидуальное горе? И, разумеется, без мошенников тоже не обошлось. В кемеровских группах собирали «на похороны». В месенджере «Телеграм» под лозунгом «Вся Россия скорбит» вообще неизвестно на что. И ведь кто-то переводил!
А в Москве некая молодая мать опубликовала пост Facebook, посвященный трагедии в Кемерово, из-за этого к ней, якобы, пришли сотрудники органов, потребовали все удалить. Что нужно делать, если такое случилось? Разумеется, срочно бежать из страны – скрываться от «кровавого режима». Но вот беда — у молодой мамы оказался долг по квартплате. Ее подруги объявили сбор денег, вообще это классический мошеннический прием – побирается не само действующее лицо, а кто-то другой просит для него помощи. Это дает возможность избежать ответственности в случае появления претензий. Разумеется, обман раскрылся, но что-то собрать ведь успели! Все это – никакая не благотворительность, а просто монетизация хайпа и всеобщей скорби. И занимаются ей и мошенники, и некоторые благотворительные фонды.
- Российская благотворительность сильно отличается, например, от западной?– Дикая благотворительность там тоже цветет и пахнет – привет фейсбуку. Соцсети – это клоака. В Штатах собирают деньги на уголовников, на наркоманов. На адвокатов для них, на залог. Если же говорить о нормальной системной благотворительности, то она у них более продвинутая и устоявшаяся. Общественные инициативы – это способ функционирования общества, и нам есть еще куда развиваться.
Как не попасться на удочку лжеблаготворителей
(советы Светланы Машистовой):– Не участвовать в хайпе. Любые массовые истерики — благодатное поле для желающих нагреть руки на чужой беде. В первые дни после трагедии обычно не понятно, какая конкретно нужна помощь и кому. Так что, если есть желание помочь конкретным пострадавшим после пожара в Кемерово, наводнения в Крымске или на Дальнем Востоке, теракте в метро, лучше подождать несколько недель или месяцев и помогать уже адресно и конкретно.
– Избегать историй «российские врачи приговорили, а в Турции-Израиле-Южной Корее обязательно спасут, но деньги нужны срочно и очень много».– Если сбор помощи ведет благотворительный фонд, не переводить средства на карту — телефон директора или «доверенного лица». Перевод частному лицу, даже если оно «доверенное» – тот же подарок, не имеющий отношения к благотворительности. За средства, переведенные на расчетный счет, фонд обязан отчитаться как минимум перед налоговой, за карты и телефоны — исключительно перед своей совестью.
– Не класть деньги в ящики для пожертвований в магазинах, если вы ничего не знаете о фонде, который их установил.– В крупных городах не давать деньги «волонтерам с коробочками» на улицах и в торговых центрах, не покупать у них воздушные шарики и сувениры.
– В социальных сетях задавать вопросы сборщикам, смотреть, как они реагируют на советы и предложения, просьбы отчитаться об уже собранных средствах. Если вы видите в ответ раздражение или агрессию — это повод насторожиться.
– Проверять наличие отчетов по поступлениям и тратам в группе помощи в социальной сети. Если группа помощи «ВКонтакте» заблокирована администрацией сети, скорее всего, сборщики уже попались на попытке обмана.
– Излишнее нагнетание ужасов сборщиками денег – тоже маркер. Любую медицинскую ситуацию можно объяснить жертвователю нормально, спокойно – уважительно к вам и к тому, на кого собирают. Если что-то в объявлении вызывает у вас отвращение, страх или дискомфорт – лучше деньги не переводите.
– Увидев объявление «требуется помощь», проверьте есть ли в нем хоть какая-то конкретика, позволяющая подтвердить реальность этой истории: фамилия матери (одного имени отчества для этого недостаточно), город, название больницы и т.д. Если суть объявления – «ребенок болен, дайте деньги, Светлана Витальевна» – это мошенники.
– При наличии в объявлении фамилий, введите их в поисковик. Если они встречаются только в этой группе (либо на всяких интернет-помойках, сайтах мелких газеток типа «Гадюкинского рабочего»), скорее всего вы имеете дело с жуликами.
– Прогоните через поисковые системы и поиск сети «ВКонтакте» реквизиты сбора. Аферисты не могут их менять так часто, как им бы хотелось, поэтому ходят кругами с одними и теми же. И вы сразу увидите предыдущие объявления с этими реквизитами, нередко уже с предупреждениями-комментариями «осторожно мошенники!».
– Определив, что объявление мошенническое, напишите об этом на своей странице «ВКонтате» и вы поможете не угодить в ловушку другим.
– Сомневаешься — не помогай.
Синдром Бога
- Люди которые приходят в благотворительность, безусловно, в основной своей массе хорошие, добрые, но не начинают ли они со временем чувствовать себя приближенными к господу Богу?
– Да, это так и называется – синдром Бога. Влияние на больного и его родственников – та конфета, которую у волонтера сложнее всего отобрать. Родители больного ребенка так или иначе оказываются в социальной изоляции. Волонтер, который приходит на помощь в тяжелой ситуации, воспринимается ими как человек опытный и знающий. И родителям трудно игнорировать бред, который тот может нести. Возникает зависимость. Моя подруга, которая в 1990-е годы в Москве занималась набором социальных работников для помощи пожилым людям и инвалидам, рассказывала, что часто к ним пытались устроиться даже не мошенники, а всевозможные сектанты, чтобы через волонтерскую помощь подобраться к их подопечным – формировать себе паству.
- Благотворительность сегодня еще и в моде. Вам не кажется, что именно по этой причине богатые люди и медийные персоны учреждают фонды и участвуют в сборах? – Тут все индивидуально и зависит от самой медийной персоны. Кто-то искренне хочет помочь, столкнувшись с чужой бедой, а кто-то зарабатывает деньги и на этом. Знаю, что в некоторых «токсичных» сборах такса за пост звезды в инстаграмме в поддержку умирающего ребенка с призывом к поклонникам помочь составляла 50-70 тысяч рублей. Но даже если человек, участвуя в благотворительности, получает какие-то социальные плюсы, его нельзя обвинять. В конечном счете, он использует свое влияние, чтобы сделать хорошее дело. Да, это модно. И в благотворительность кто только не приходит. Бизнесмены и чиновники создают фонды для своих неработающих скучающих жен. А в прошлом году в благотворительный фонд, который помогает детдомовцам, вдруг валом повалили слушательницы курсов по соблазнению миллиардеров. Оказывается, их гуру на своих тренингах начал проповедовать, что настоящая альфа-самка, чтобы понравиться альфа-самцу должна отдавать, и для демонстрации этого волонтерство очень подходит. В фонде новым волонтерам, кстати, не обрадовались.
- Раз уж зашел разговор о детских домах, не могу не коснуться ситуации с усыновлением. В сети много жалоб на волонтеров, пристраивающих детдомовских детей в семьи. Они расписывают, как эти маленькие «умницы», «ангелы», «феи» подрастут и будут радовать маму, станут «лучшими помощниками». Уверяют, что родительская любовь вылечит все болезни. Но при этом скрывают тяжелейшие психиатрические диагнозы. И со временем внешне вроде бы здоровый малыш становится проклятьем семьи - агрессивным, мычащим инвалидом. В чем смысл такого поведения волонтера? Ведь сбора денег здесь нет, и материальную выгоду от усыновления больного ребенка он не получит.– Зато испытает социальную радость от того, что он, как ему кажется, сделал доброе дело. В общем-то правильные, хорошие чувства. Но у этого доброго дела есть обратная сторона. Приемные родители, намучившись, могут вернуть воспитанника назад, от чего и они, и ребенок получат сильнейшую психологическую травму. Была замечательная история, когда малышу с очень серьезным психиатрическим диагнозом «ранняя детская шизофрения» даже после возврата из семьи все равно искали в фейсбуке «хорошую мамочку» – «ведь нельзя же ему в детдом». Но с таким заболеванием даже не приемный, а родной ребенок неизбежно окажется обитателем психбольницы, потому что не сможет жить в социуме. Волонтер этих результатов, скорее всего не увидит, и его «социальная радость» не будет омрачена.
Прибыльная инвалидизация страны- А что можете сказать про тех, кто собирает деньги на сверхдорогие внутриутробные операции по исправлению врожденного порока развития позвоночника у младенцев spina bifida? Это новый благотворительный тренд. Раньше у женщины был только один выход – аборт. А теперь примерно за 10 миллионов рублей плоду можно сделать операцию за границей, после которой, цитирую одно из волонтерских объявлений: «высока вероятность, что девочка будет как все другие дети: ходить, веселиться и все такое».
– Они лукавят. Женщин уговаривают не делать аборт, а согласиться на внутриутробную операцию за границей, но скрывают, что она очень опасна для них же самих и на выходе все равно будет инвалид. В худшем случае – человек в коляске с постоянным недержанием, но при этом интеллектуально сохранный. В лучшем случае – пожизненная реабилитация. То есть вечный сбор денег. В реабилитацию ребенка со spina bifida до его 18-летия ребенка надо будет вложить около полмиллиона долларов. И это далеко не конец. У меня есть френдесса из Магадана. У нее взрослый ребенок со spina bifida. Он колясочник уже 27 лет. И она его возит на реабилитацию в Китай каждый год. А что будет дальше, когда родители не смогут помогать или их не станет? Для понимания: даже в США, на родине внутриутробных операций, несмотря на всю их пролайферскую пропаганду, 72 процента таких беременностей заканчиваются прерыванием. Никто не рвется рожать заведомого инвалида.
Есть еще один важный момент, о котором волонтеры умалчивают. Spina bifida – это скрининговая паталогия первого триместра беременности. На сроке 10-12 недель при осмотре мамы врач должен ее увидеть и отправить женщину на дальнейшее исследование, в 14-16 недель диагноз должен быть подтвержден, и она успевает прервать беременность в безопасные для нее сроки. Если на таком сроке диагноз не был поставлен, это прямое нарушение предписаний Минздрава, повод для разбирательств с женской консультацией. И с самой женщиной. Возникает вопрос – где она была, почему не ходила в консультацию? Известно, что профилактика spina bifida – прием до зачатия и во время беременности фолиевой кислоты. И по идее волонтеры могли бы развернуть в обществе компанию по просветительству будущих мам. Но собирать деньги на это невыгодно. Стоимость одной банки фолиевой кислоты — 50 рублей, и ее хватит на два месяца приема. Лучше уж собирать на последствия медицинской безграмотности. А это 10 миллионов на операцию, и потом еще можно долго устраивать сборы на реабилитацию прооперированного. То есть делается сознательная ставка на прибыльную инвалидизацию.
- Вы судьбу своих благотворителей-антигероев отслеживаете?– Ну, обычно после сборов они исчезают, меняют странички в интернете, их приходится разоблачать заново.
- А в принципе не надоело заниматься этими разоблачениями? Ведь такая работа, наверное, заставляет пересмотреть отношение к добру, разочаровывает в людях. – Не надоело. Да, я узнала больше чем хотела бы – за 6 лет насмотрелась на сотни сборов. И, кстати, искренне рада, что теперь я уже не одна, групп, занимающихся разоблачением, довольно много. Прошлым летом, например, появилась во «ВКонтакте» «Благотворительность на костях». Ребята тоже разоблачают токсичные сборы и потом с помощью техподдержки «ВКонтакте» блокируют страницы мошенников. Их заносит периодически, они четко ориентированы на скандал. Мне же интересно открывать для себя и описывать разные общественные явления. Например, через благотворительность я вышла на проблему женских прав. Сборы в соцсетях демонстрируют отношение к роли женщины в обществе. В них нет места для женщины-личности. Она – приложение к ребенку, должна сидеть у его постели и умирать вместе с ним. Один из громких скандалов был связан с тем, что женщина ушла из реанимации в салон красоты. Как смела она потратить деньги на это? Как могла бросить больного ребенка? Толпа жертвователей не успокоилась даже, когда им объяснили, что это была рекомендация психиатра – отвлечься, оставив ребенка с медсестрами, а в салоне красоты рассказали, что пригласили женщину за свой счет. Точно также, благодаря этой работе, мне открылся циничный подход государства к медицине и демографии: вместо того, чтобы спасать тяжело больных детей, проще заставить женщин нарожать новых. Первое – дорого, второе – дешево. У нас сегодня проводится естественный отбор, характерный для стран третьего мира. И именно на это завязана кампания по борьбе с абортами, которая ведется в России. Ставка психолога общественной организации, отговаривающего от абортов — 15 тысяч рублей в месяц, а вылечить онкологию стоит десятки тысяч долларов.
- Разве у нас ведется кампания по борьбе с абортами?– Да. Это хорошо видно, если мониторить СМИ и соцсети. Сейчас у нас демографический кризис, и в тоже время в детородный возраст вошло поколение женщин, которые рожать не хотят. Как в этой ситуации поддерживать численность населения? Добиваться снижения количества абортов. Делать вид, что у женщины в животе не плод, а ребенок. И на потенциальных молодых мам сегодня оказывается сильное эмоциональное давление. В женских консультациях на них давит государство в лице врачей, а если беременная поставлена перед необходимостью аборта по медицинским показаниям, на нее давят соцсети. Я видела посты и дискуссии, участники которых доказывали, что сделать аборт при обнаружении у плода синдрома Дауна – это геноцид. Причем рассказывали о наиболее благополучном варианте синдрома Дауна – мозаичниках. Но умалчивали, что этот синдром бывает разный и никто не гарантирует женщине, что у нее родится ребенок, который сможет играть в «Театре простодушных» и учиться в ВУЗе, а, например, не человек с глубокой умственной отсталостью, не способный жить самостоятельно.
Матерей будущих инвалидов в соцсетях убеждают, что такие дети – лучше обычных, что они ангелы, и приходят к самым лучшим родителям. Нам в язык ввели понятие «особенный ребенок». Эта языковая калька распространенного английского термина «child with special needs», что в переводе означает «ребенок с особенными потребностями». Но почему-то суровую правду о дополнительных «потребностях» по обеспечению жизнедеятельности таких детей в русском варианте отбросили и сделали из них «ангелов». Мало того, что это не способствует интеграции детей-инвалидов в обществе, например, в классе среди сверстников, так еще и дезинформирует родителей – принижает колоссальные трудности, с которыми им предстоит столкнуться. Женщине не говорят, что она окажется намертво привязана к такому ребенку, не сможет работать: пособие по уходу 1200 рублей и живи как хочешь. Но зато на таких инвалидов можно будет устраивать денежные сборы!
Если общество заставило женщину родить в ситуации, когда она не была к этому готова, то справиться с последующими трудностями и вырастить благополучного ребенка сможет лишь очень незаурядная, сильная мать. Но такие женщины изначально не поддадутся психологической обработке – всем этим рассказам об ангелах, лапках и глазках. И их меньшинство. А те, кто рожает из-под палки, потом от нежеланных детей отказываются или нормально их не воспитывают. Не потому что не хотят — у них не хватило ресурса противостоять давлению, где уж ребенка растить. И в итоге одни и те же подопечные могут всю жизнь передаваться от одних благотворительных фондов к другим. Сначала мы профилактируем аборт и спасаем нерожденного, потом в роддоме профилактируем отказ от ребенка (этим чаще занимаются НКО, а не государство), дальше – помогаем кризисной семье, чтобы ребенка из нее не изъяли, позже помогаем детдому, куда этот ребенок все-таки попадает, затем поддерживаем его приемную семью, вкладываемся в адаптацию детдомовцев к взрослой жизни, шефствуем над колонией, где оказываются так и не адаптировавшиеся детдомовцы, потом собираем деньги в помощь освободившимся зекам, и, наконец, психоневрологическим интернатам, где в итоге оседают преступники-старики. Это замкнутый круг. И бесконечный сбор денег.
источник
yaplakal.com