ТС! Ну вот ты опубликовал историю. Про Чуковского и Муру. Трогательная, да. Но, блин! Неужели ты не мог хоть чуть материала накопать?! Ну хоть чуть пошевелить-то пальцами? Подумать?!
История-то очень трагическая. И грехи не какие-то, а реальные.
Вот история почти целиком:
Корнею было 38 лет, когда родилась Мура. Все остальные дети были старше - 9 самой младшей. То есть папаша привязался к почти_внучке. И немножечко впал в счастливое детство с ней.
Чуковский играл с Мурой, например, в собаку: водил её на поводке, а она лаяла. Прохожие, мягко говоря, писали кипятком, но оба были невероятно счастливы.
Чуковский, кстати, не писатель "по жизни". Он - литературный критик. Но заниматься критикой в государстве, где мерилом таланта стал партбилет невозможно. Он и не занимался. А читал лекции. Везде. Вплоть до лекций по литературе для доярок и дворников.
Но и детский писатель Чуковский был в то время несостоятелен. Его сказки запрещали. Стихи - тоже. Про "Муху-ЦеКатуху", упоминавшуюся ранее, тоже писали, что это разборки (да-да!) и про царскую семью, а Муха - переодетая принцесса.
В стране буйствовали педологи. Они призывали вообще не воспитывать детей, потому как ребенок - это такой бутон, который сам знает во что ему расцвести. Если он имеет классовое САМОсознание. Педологов впоследствии стреляли с особым удовольствием, как и троцкистов - редкие были сволочи. Угробили своим бредом целое поколение. Жесткие пионерские и комсомольские организации с октябрёнками - следствие болрьбы с педологами. Кстати, и Макаренко они же затравили.
В критике, напомню талант - это наличие партбилета, Чуковский неизменно оказывался вредным и безыдейным. Бармалей слишком страшен, заинька — сельскохозяйственный вредитель, муха — вредное насекомое, крокодилы и бегемоты заслоняют от детей фабрики и заводы, — словом, критики в один голос требовали, чтобы за государственный счёт Чуковского не издавали. И его не издавали.
Госиздат, спасая себя, вынудил загнанного в угол и лишённого работы Чуковского написать письмо с признанием своих ошибок. Письмо это опубликовала «Литературная газета» 30 декабря 1929 года. Чуковский до конца своих дней не мог простить себе этого письма, которое считал изменой самому себе и литературе.
«Я понял, что всякий, кто уклоняется сейчас от участия в коллективной работе по созданию нового быта, есть или преступник, или труп. Когда я вернулся домой и перечитал свои книги — эти книги показались мне старинными. Я понял, что таких книг больше писать нельзя, что самые формы, которые я ввёл в литературу, исчерпаны». Он говорил, что не может больше писать ни о каких крокодилах, что старые темы для него умерли. Он обещал написать для советских детей книгу «Весёлая колхозия».
Литературные соратники восприняли это как предательство. Да и сам он понимал, что письмо это — сродни клятвопреступлению, отречению Петра или отречению Галилея.
И всё, что было дальше, он считал расплатой за это отречение. «В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны, — и я не написал ни одной строки. И что хуже всего: от меня отшатнулись мои прежние сторонники. Да и сам я чувствовал себя негодяем. И тут меня постигло возмездие: заболела смертельно Мурочка».
Чуковский был очень и очень сильно привязан к Муре. Как привязываются молодые дедушки у внучкам. Я такое видел не один раз. Прямо тают каждый раз. А Мура часто болеет — всякий раз тяжело, страшно, — и он рыдает от бессилия и сострадания.
Мура заболела в конце 1929 года, отчасти её болезнь и подтолкнула отца к краю отчаяния. В 1930 году стало понятно, что у неё костный туберкулёз. Сначала заболела нога, потом глаз — на один глаз она ослепла, одно время ей даже собирались удалять его, что приводило отца в исступлённый ужас. У Муры страшно болели ноги, в костях появлялись гнойники, ноги гипсовали, под гипсом возникали гнойные свищи, взлетала температура…
Мура умирала, кричала от боли, теряла сознание, а он, как привык, зачитывал её книгами, заговаривал её боль, отвлекал, уводил в Диккенса, в Жуковского, в Сетон-Томпсона, и она цеплялась за книги, за поэзию. Но и это не держало… «Она такая героически мужественная, такая светлая, такая — ну что говорить? — писал он сыну Николаю. — Как она до последней минуты цепляется за литературу — её единственную радость на земле, но и литература умерла для неё, как умерли голуби… умер я — умерло всё, кроме боли».
Мурочка умерла в ночь на 11 ноября 1931 года. Отец сам уложил её в гроб, сам заколотил, сам отнёс на кладбище и опустил в могилу.
yaplakal.com