Болезнь развивалась по-разному, но почти всегда с воспалением головного мозга. Треть заболевших быстро умирала (практически независимо от того, чем их лечили и лечили ли вообще). Все указывало на инфекционную природу недуга, но непосредственно от человека к человеку он не передавался. О путях заражения было известно одно: заражаются только те, кто ходит в лес. Этот факт серьезно осложнял освоение Дальнего Востока.
Как раз в эти годы на Дальний Восток приехал молодой военврач Александр Панов. Он успешно закончил аспирантуру Государственного института медицинских знаний в Ленинграде, затем был призван на военную службу и назначен начальником неврологического отделения флотского госпиталя во Владивостоке. Именно здесь в мае 1934 г. он впервые столкнулся с этим загадочным заболеванием. Болезнь переселенцев заинтересовала Панова, он начал целенаправленный поиск больных в лесозаготовительных пунктах, и «в течение лета, с мая по август... были выявлены и исследованы 56 больных...». В 1935 г. А.Г. Панов определил это заболевание как «энцефалит, относящийся к группе летних».
Здесь немного поясним принципы образования медицинской терминологии. Воспалениям разной природы присваиваются имена, образованные от латинского названия больных органов или тканей с прибавлением суффикса -ит. Например, бронхит — воспаление бронхов, отит — воспаление уха, энцефалит — воспаление головного мозга. И когда Панов описал «летний энцефалит», то он тем самым ввел в обиход название новой болезни. Правда, он счел его разновидностью уже известного к тому времени, японского энцефалита.
Своей тревогой по поводу появления нового заболевания А.Г. Панов поделился с местными врачами, сделав доклад на заседании Общества врачей Владивостока «Клиника летних энцефалитов в Приморье» (1935 г.). На протяжении двух лет он провел большую работу по изучению нового заболевания: установил весенне-летнюю сезонность эпидемических вспышек, приуроченность последних к таежным районам и преобладание среди заболевших лиц, работающих в лесу. Были детально описаны симптоматика болезни, клинические проявления, течение, исходы при различных синдромах, а также характер остаточных расстройств. Тогда же Панов сделал предположение о вирусной природе заболевания. Все это дает ряду исследователей считать именно его первооткрывателем заболевания, ныне известного как клещевой энцефалит.
Но ограниченные возможности Панова и его коллег не позволяли провести полный цикл исследований и выделить возбудителя болезни, а также определить способы заражения. Врачи Дальневосточной Пастеровской станции пытались выделить вирус, вводя мышам эмульсию мозга погибших от энцефалита людей, однако эта попытка не увенчалась успехом.
Люди продолжали погибать, и руководство края обратилось в Москву. Здесь необходимо сделать еще одно небольшое отступление.
Дело в том, что вирусология в то время только начала развиваться, было слишком мало специалистов, практически отсутствовали методы диагностики. Лишь в 1934 году была организована Центральная вирусная лабораторию Наркомздрава РСФСР. Лаборатория стала первым самостоятельным вирусологическим учреждением нашей страны, заслуженно вошедшим в историю отечественной науки. Правда, ее работа была не только яркой, но и краткой (1934 – 1937 г.г.), но о причинах этого позднее.
Возглавил лабораторию Лев Александрович Зильбер. Много лет занимаясь микробиологией, он постепенно пришел к изучению вирусов, поскольку и бактерии и вирусы, сосуществуя в высших организмах, должны были, по мнению Льва Александровича, взаимодействовать между собой, причем это взаимодействие могло быть как симбиотическим, так и антагонистическим. Так родилась его концепция вирофории, постулировавшей симбиоз вирусов и микробов. Зильбер подчеркивал, что это явление имеет не только общебиологическое, но и важное практическое значение, так как может серьезно влиять на эпидемиологию некоторых вирусных инфекций. Он считал, что в отдельных случаях вирус проникает в клетки микроорганизмов и в них размножается, поскольку опыты указывали на такую возможность. Эти воззрения Зильбера настолько обогнали свое время, что надолго оказались вне поля зрения современных ему исследователей.
Но вернемся в 1936 год. Центральная вирусная лаборатория успешно работает уже два года. Лаборатория состояла из очень молодых людей, да и их руководителю исполнилось только 40 лет. И именно про них вспомнили в Наркомздраве, когда получили тревожное письмо от властей Дальневосточного края. Вот как сам Лев Александрович впоследствии писал об этом событии: «Когда Наркомздрав того времени формировал экспедицию, он хотел сделать комплексную группу, в которой должно было быть 10 профессоров.
Я решительно отказался от участия в такой экспедиции и сказал, что что-нибудь одно – или я беру на себя всю ответственность и формирую экспедицию, или устраивайте, как считаете нужным. После крупного разговора мне отказали…». Но позже, осознавая безвыходность положения, «ультиматум» Л.А. Зильбера был принят.
Он взял в экспедицию исключительно молодежь, и сделал это совершенно сознательно. Молодые сотрудники лаборатории имели в глазах Зильбера огромное преимущество — они не были связаны старыми заблуждениями в отношении этого заболевания. Для многих из них эта экспедиция стала
«путевкой в жизнь», настоящей школой научной работы, возможно, благодаря которой они стали известными учеными. М.П. Чумаков, А.К. Шубладзе, Е.Н. Левкович, В.Д.Соловьев – впоследствии ведущие вирусологи страны, создавшие свои научные направления. В путь отправились ранней весной 1937 года.
«В наших официальных документах, когда мы отправлялись на Дальний Восток, было написано — что мы отправляемся для изучения летнего энцефалита – вспоминал руководитель экспедиции. – Я не был убежден в этом, и мы составили три научных плана. Первый план на тот случай, если это действительно летний энцефалит, второй план — если это какой-нибудь другой энцефалит. И, наконец, третий план — на случай, если это вообще не энцефалит...».
Все три плана были детально разработаны. И с самого начала Зильбер настаивал на параллельном ведении исследовательской работы по всем трем направлениям. Это уменьшало риск увлечься одним (возможно, неверным) путем в ущерб остальным, считал он.
Сначала членов экспедиции разделили на мобильные отряды, направлявшиеся на место возникновения очага инфекции – северный и южный. По мере поступления данных о подозрительных случаях было решено работу экспедиции сосредоточить в поселке Обор, там же развернули лабораторию.
Но уже первые выезды в места очагов заболевания дали полезные результаты. Изучив карты заболевших, хранившиеся в небольшой больнице местного леспромхоза, установили, что энцефалитом болеют преимущественно весной и только люди, работающие в тайге и часто не имеющие никакого контакта между собой. Эти данные никак не увязывались с теорией контактной или капельной инфекции.
В этой же таежной больничке находилась пациентка, которая заболела энцефалитом 4 мая и уже поправлялась. Она была первой больной этого сезона, и установление источника ее заражения могло иметь решающее значение для последующих исследований. Но задача оказалась совсем не простой: женщина оказалась домашней хозяйкой, два года не покидавшей таежного поселка, где жила, и не имела контакта ни с больными, ни с их семьями.
После долгой беседы больная вспомнила, что за пару недель до заболевания собирала в тайге прошлогодние кедровые орехи и, вернувшись домой, обнаружила у себя впившихся клещей. Это был единственный факт, с которым можно было связать ее заболевание и, естественно, он привлек внимание Зильбера.
К сожалению, прежде клещи не попадали в сферу его научных интересов, и знал он про них немного. Пришлось ехать за консультацией во Владивосток. Там он нашел в работе одного ветеринара кривую укуса коров клещами, которая совершенно совпадала с кривой нарастания заболевания у людей, только с опозданием на две недели (Зильбер предположил, что это был инкубационный период).
Вернемся к его воспоминаниям: «Вероятность переноса заболевания этим путем была для меня столь очевидной, что уже в конце мая я направил ряд врачей, в том числе и сотрудников экспедиции, в тайгу к партиям лиц, работающих исключительно в тайге, чтобы проинструктировать их об опасности укуса клещей. В последующем оказалось, что из этих лиц в 1937 г. заболел только один человек, хотя в предыдущие годы это были наиболее поражаемые группы…»
Разработка первой вакцины состоялась в 1938 году. И тогда тоже не удалось обойтись без жертв. Для работы в тайге организовали эпидемгородок, его сотрудник Гуцевич специально голым сидел на пне, и с него собирали по 200 клещей за день для исследования. Риск был огромный, но для него все обошлось, а вот другой сотрудник – Померанцев - умер через 10 дней после укуса. Погибали исследователи и в московских лабораториях: при изготовлении вакцины в ноябре 1938 г. заразилась клещевым энцефалитом и погибла Надежда Каган. Вскоре заболела и погибла лаборант Наталья Уткина.
Клещевой энцефалит продолжает оставаться опаснейшим заболеванием, которое уносит ежегодно десятки жизней. А исследования вируса и поиск более эффективных вакцин продолжаются по сей день. Но это уже совсем другая тема.
yaplakal.com