1119
У текстильного комбината троллейбус резко остановился. Послышались крики на местном языке.
Задремавший было Федя проснулся и огляделся вокруг. Толпа вооружённых таджиков перекрыла дорогу.
Молодой таджик, с охотничьим ружьём наперевес, вошёл в троллейбус. Федя вздрогнул при виде его лица. Левая щека таджика была изуродована рваным шрамом.
— Русские выходят! — крикнул таджик и выстрелил в боковое стекло.
Звук выстрела и разлетевшееся в дребезги стекло ещё больше испугали Федю. Он сполз на пол и забился под сиденье.
Федя был учеником пятого класса. Щуплого телосложения.
— За что?! — услышал он женский визг. — Пусти!
— Иди, блядь! — Глухой удар.
— Ааа! — Женщина упала, и её поволокли к выходу.
— Вы чё, твари, охуели?! — закричал пожилой мужик и встал со своего места, русский.
— Ииии, на! — В салон ворвались другие таджики и стали избивать мужика прутьями арматуры. — На, русак, на!
Пожилой тяжело завалился. Сначала мычал, потом захрипел и затих.
Когда троллейбус тронулся, Федя вылез из-под сиденья и выглянул в окно.
— Э, мальчик, спрячься, — прошептала старая таджичка. — Увидят, убьют.
На полу лежало тело мужика в луже крови.
Федя опять залез под сиденье, но то, что он увидел в окно — потрясло его. Мальчик заплакал от страха.
На стадионе, который стоял около дороги, с русских женщин и девочек срывали одежду. И прямо здесь же, у всех на виду насиловали.
Таджики, старые и молодые стреляли в воздух и хохотали, скаля свои коричневые от насвая зубы. Он били женщин и заставляли бегать по кругу.
Русским мужчинам проламывали головы или забивали заточенными арматуринами.
Вопли и рыдания раздавались над стадионом.
А таджики останавливали всё новые и новые автобусы и троллейбусы. Выволакивали очередных жертв, русских людей, которых угораздило оказаться в Душанбе в этот февральский день тысяча девятьсот девяностого года.
Насиловали даже старух.
На конечной станции Федя выскочил из троллейбуса и побежал домой. От страха крутило живот. В городе раздавались выстрелы. На домах были намалёваны надписи «Таджикистан для таджиков!», «Русские, убирайтесь в свою Россию!»
Федя старался избегать людных мест. Вот и дом.
— Живой! — воскликнула мать и прижала сына к себе. Заплакала. — Никуда, никуда не выходи из дома!
Сидели дома не зажигая свет. Ждали отца.
Отец не пришёл в тот вечер с работы. Он вообще никогда больше не пришёл.
Во время того погрома в Душанбе было растерзано около двух тысяч русских людей, мирных жителей.
Морги ломились от изуродованных тел. Стационаров не хватало и городским властям пришлось устроить полевые морги.
Таджики врывались в квартиры. Никого не жалели. Издевались не только над женщинами, девушками и старухами, но и над грудными детьми. Выкидывали из окон. Вспарывали животы.
Это уже потом таджики устроили межклановую резню между собой.
Это уже потом кулябские изуверы пускали кровь выродкам из Курган-Тюбе, а «юрчики» и «вовчики» отрезали друг другу головы и насаживали их на колья.
Но сперва они показали на что способны унизив, надругавшись и изгнав из родных мест мирное русское население.
***
Свердловск встретил уральским морозом. Сперва Федя сильно мёрз, но потом привык. Ему нравился снег и что кругом, в основном, русские лица.
Пошёл в школу.
— Новенький, — сказал крепыш Валерка Казанцев из Фединого класса, — ты откуда приехал?
— Из Душанбе, — ответил Федя.
Так и повелось потом — Федя Душанбе.
«Ты Федю не видел?» — спросит порой кто-нибудь.
«Какого Федю? Ершова?»
«Не. Федю из Душанбе»
«А, нет, не видал…»
Мама тихо плакала вечерами, а Федя скучал. Друзей у него ещё не было.
— Мама, — сказал как-то раз Федя, — можно я в спортивную секцию запишусь?
— В какую, сынок?
— В бокс хочу, — ответил Федя.
Вчера Валерка Казанцев хвастался на переменке, как он ходит в секцию бокса.
— Нет, Федя! — Испугалась мама. — Там по лицу бьют! Играй лучше в хоккей. Я тебе коньки куплю.
— Я плохо катаюсь на коньках, — сказал Федя. — А может в борьбу?
— В борьбу, пожалуй, можно, — неуверенно сказала мама.
На следующий день Фёдор сразу после школы поехал на «Динамо».
Когда с мамой он ходил на Главпочтамт, то видел стенд с фотографиями динамовских чемпионов по самбо и дзю-до. Их было много этих фотографий. Федя внимательно вглядывался в мужественные лица русских спортсменов. Ему хотелось стать таким же.
Федя заглянул в борцовский зал.
В зале бегали по кругу и разминались мальчишки в белых кимоно. Некоторые были в синих куртках для самбо.
— Здравствуйте, — сказал Федя молодому сухощавому мужчине в спортивном костюме. — Я хочу в секцию записаться.
— А где ты раньше был? — сказал тренер. — Запись у нас в сентябре, в начале учебного года.
— В Душанбе.
— Что — в Душанбе? Ах, да… Из Душанбе приехал?
— Да. — Кивнул Федя.
Тренер внимательно посмотрел на мальчика.
— Беженцы? — спросил тренер.
— Да, — сказал Федя, — беженцы.
— Родители есть?
— Мама, — сказал Федя. — Отец… отца нет больше. — Фёдору захотелось заплакать.
Тренер улыбнулся и положил руку на плечо Фёдору.
— Хорошо, — сказал он. — Приноси справку от врача и свидетельство о рождении. — Потом крикнул в зал, — Матэ! Отрабатываем страховочку!
***
Прошло два года. Фёдор за это время вымахал на две головы. Набрал вес.
«Весь в отца», — вздыхала мать.
Тренер, Леонид Петрович Деревянных, разглядел в мальчишке талант. Обратил внимание на Федю старшего тренера «Динамо» Столбова.
— Смотрите какой парень, — сказал Деревянных. — Тяж растёт.
Столбов понаблюдал за Фёдором и сказал:
— Посмотрим, как выступит на соревнованиях Облсовета «Динамо». Выиграет в своей категории — возьмём в сборную облсовета. Будет тогда тренироваться по воскресеньям со спортротой и поедет на первенство России.
Леонид Петрович был уверен в своём воспитаннике и сказал: «Хорошо. Посмотрим».
Фёдор с нетерпением ждал этих соревнований.
Накануне ночью он долго не мог заснуть. От волнения даже зуб разболелся.
***
Примерно полгода назад в борцовском зале появился новичок. Тоже, как и Фёдор, семиклассник. Здоровый. Коренастый, как кабан. Кривоногий. Звали его Исмаил Бодоев.
Он попал к чудаковатому тренеру Тараканову, который ездил на велосипеде зимой и летом, и соответствовал своей фамилии — носил длинные рыжие усы.
Тараканов недолюбливал подопечных Леонида Петровича. Тренеры конкурировали между собой.
— Да пофиг, что он своей гуштингири с пелёнок занимался, — говорил тренер Феде. — Он жирный, а у тебя здоровья море. Ты быстрее. Посмотри на него!
Фёдор и Бодоев были прямыми конкурентами, оба выступали в категории свыше 81 кг.
Бодоев ходил вразвалку на тренировках и косо поглядывал на Фёдора.
Именно с ним предстояло встретиться Фёдору на первенстве Облсовета «Динамо».
Перед самой схваткой Фёдор неожиданно для себя успокоился. Он не сводил глаз с лица Бодоева. Бодоев тоже не отводил своих азиатских глаз.
— Хаджимэ! — крикнул судья.
Парни поклонились друг другу и сошлись.
От таджика воняло потом.
«Боишься, пахлавон сраный», — подумал Фёдор.
Руки у Бодоева были сильными. Фёдор это знал. Спарринговал с таджиком несколько раз. Бодоев вцепился в отвороты Фединого кимоно. Но это, скорее, была защита.
За Бодоева пришли болеть его земляки. Они шумели и подбадривали его. Среди них были даже взрослые.
За Фёдора болели только пацаны из группы тренера Деревянных.
Мать, конечно, не смогла придти. Работала. Но это даже хорошо, подумал Федя.
— Исмаил! — завопили таджики. — Давай!
Фёдор дёрнул таджика на себя. Тот интуитивно отпрянул назад. В этот момент Фёдор произвёл зацеп изнутри и сбил Бодоева в партер.
— Кока! — крикнул судья.
— Дар кунут гом, — прошипел Бодоев. Судья услышал, посмотрел на него.
Поднялись. Бодоев зло сопел.
«Сейчас я тебе покажу «дар кунут гом», — подумал Фёдор.
Он сделал ложное учикоми влево, как бы пытаясь провести заднюю подножку, а потом воткнул переднюю подножку справа. Тело таджика описало неплохую траекторию и припечаталось на татами правым боком.
— Вазаари! — крикнул судья.
Фёдор вытянул левую руку таджика и, зажав её между ног, упал на ковёр, переходя на болевой приём. Рука Бодоева изогнулась в локтевом суставе.
— Ооо! — захрипел Бодоев и правой рукой два раза хлопнул по татами. Сдаётся.
Таджики, которые болели за Бодоева, неодобрительно зашумели.
Фёдор почувствовал боль Бодоева в локте всем своим телом.
«Вот сейчас поддать тазом, — мелькнула шальная мысль, — и пиздец его руке!»
И тело само откликнулось на желание.
Локоть Бодоева хрустнул, и рука изогнулась в противоестественной форме.
Дикий вопль раненого ишака огласил спортзал.
Леонид Петрович Деревянных и судья бросились к Фёдору и схватили его, не давая возможности продолжать болевой приём. Но Фёдор успел ещё раз дёрнуть руку противника вниз.
— Федя! — крикнул Леонид Петрович, — он сдался! Отпусти руку!
Фёдор отпустил руку и встал.
Бодоева унесли на носилках. Он потерял сознание от болевого шока.
***
Кабинет старшего тренера Столбова.
— Что скажем? — спросил Столбов.
— Он специально руку сломал Бодоеву! — зло сказал Тараканов, тренер Бодоева.
— Точно? — спросил Столбов. — Ты уверен?
— Точно! — сказал Тараканов. — Я видел его лицо, когда Бодоев похлопал по татами, сдаваясь.
Леонид Петрович Деревянных молчал.
— Лёня, — сказал старший тренер, — что молчишь?
— Не знаю, — ответил Деревянных. — Бодоев что-то говорил Феде на таджикском. Судья сказал.
— А что, — усмехнулся Столбов, — Черкашенинников понимает по-таджикски?
— Он родился в Душанбе. И жил там до девяностого года.
— Ах вот оно что… — Столбов задумался. — Понимает, значит. — Потом Столбов внимательно посмотрел на коллег. — А вы знаете, что было в девяностом в Душанбе? Там был, простите, пиздец. Массовое бегство русского населения. Таджики устраивали погромы. У меня сестра в те времена из Таджикистана вернулась, рассказывала. Волосы дыбом встают от услышанного.
Тренеры удивлённо смотрели на Столбова. Матом Столбов никогда не ругался.
— Значит специально, — осторожно сказал Тараканов.
— Скорее всего, — сказал Столбов. — Поэтому нужно отчислять. Обоих. Черкашенинников руку сломал — очень плохо, но — ладно. А если он вздумает придушить на татами какого-нибудь таджика? — Столбов посмотрел на Тараканова. — Ну, а Бодоев твой… Что там врачи говорят?
— Тяжёлый перелом, — сказал Тараканов. — Связки порваны. Будут оперировать.
— Ну, какой он теперь борец? — сказал Столбов. — С одной-то рукой. — Потом добавил. — Обругал, называется. Чурка, блядь!
***
— Ты почему перестал ходить на тренировки? — спросила мать.
— Плохо себя чувствую, — ответил Фёдор.
Через неделю мать заволновалась.
— Что случилось? — сказала она. — Я же вижу, что-то произошло.
И Фёдор нехотя рассказал. У матери сделались испуганными глаза.
— Федя! — сказала она. — Они же тебе отомстят. Надо пойти в милицию и всё рассказать.
— А что рассказать, — сказал Фёдор. — Что руку таджику сломал на соревнованиях?
Мать села и заплакала.
«Зря рассказал, — подумал Фёдор. — Дурак»
У матери Фёдора были все основания для тревоги. Гражданская война, которая разгорелась в Таджикистане, выплеснула сотни тысяч таджиков в Россию.
Свердловск к тому времени переименовали в Екатеринбург. И по этому самому Екатеринбургу сновали толпы беженцев из Таджикистана.
Здесь были и азиатские цыгане «люли» чернее грязи и в оборванных халатах, которые расхаживали по улицам и приставали к прохожим, выпрашивая подаяние.
Водители маршруток были почти все таджики, которые даже приблизительно не знали Правил дорожного движения Российской федерации.
Строительные бригады выходцев из Таджикистана стали выгодными для подрядчиков из-за своей дешевизны, и они выдавили с рынка своих конкурентов.
Слово «дворник» стала ассоциироваться со словом «таджик».
— Вот какие трудолюбивые, — говорили старухи у подъезда, наблюдая, как тощий таджик подметает тротуар. — Не то что наши алкаши! Только пить и жрать могут.
Работа участковых — не мёд. И вот уже появились тут и там участковые инспектора хамракуловы, эльмуродовы, муборакшоевы и прочая нечисть в милицейских погонах.
Это для русских — не мёд, а для таджиков прямо-таки золотое дно. Прописка земляков и торговля наркотиками тоже чего-то стоят.
Наркотики. Это отдельная тема. В Таджикистане это национальное производство. В Екатеринбурге появились бригады таджикских наркодилеров, которые снабжали сначала в долг, а потом отжимали за эти самые долги машины, квартиры и прочую недвижимость.
Парни с рабочих окраин (Уралмаш, например) исправили этот перекос в сознании таджикских барыг дедовским способом.
Зарыв на мусульманских кладбищах несколько сотен соотечественников, таджикские наркоторговцы ушли с улиц Екатеринбурга.
Так что, переживать у матери Фёдора был повод, но Бог миловал.
**
Бывшие одноклассники решили собраться в этом году на озере Шарташ.
Дымок костра. Шашлык, как полагается. Красное вино. Немного водки.
Золотая осень. Причудливые Каменные Палатки поднимаются вверх. Пахнет прелой листвой и грибами. Непуганые белки подбегают и выпрашивают жратву.
— Как ты сейчас, Федя? — спрашивает Валерка Казанцев, Лерыч. — Третьего ребёнка не родил?
— Нет. — Улыбается Фёдор. — Но планы такие имеются.
Казанцев пошёл по пути своего отца, который был полковником КГБ.
Располнел. Любитель поддать. Он остался, казалось, таким же распиздяем, как в детстве.
— А помнишь, — сказал Лерыч, — как ты таджику руку сломал, а? Вся школа тогда об этом узнала, ха-ха!
— Помню. — Поморщился Фёдор.
— На, нахуй! И пиздец руке! — сказал Казанцев. — Тебя директор школы тогда даже фашистом назвал на собрании в конце года.
— И откуда он узнал, Каплун этот ёбаный? — сказал другой одноклассник, Саня Печенин, который сейчас жил тем, что давал деньги в долг под проценты. Он, бывший официант ресторана «Уральские пельмени», поднялся и даже финансировал хоккейную команду КХЛ «Автомобилист». Но всё, как говорится, по-серому
— Тренер Тараканов настучал, — сказал Фёдор, — он приятелем был Каплунова.
Разговор потом переметнулся на другую тему. Светка Дадыкина пела под гитару. Татарин Газизуллин по кличке Джига быстро опьянел и полез купаться в озеро, забыв раздеться. Все смеялись.
Пятнадцать лет лет после школы пролетело незаметно.
***
— Ну, давай пас! — сказал Фёдор своему сыну.
Тот размахнулся клюшкой и ударил по шайбе. Потерял равновесие и упал.
— Давай вставай быстрее! — засмеялся Фёдор. — В хоккей играют настоящие мужчины!
Пятилетний сын, Максим, побарахтался на льду, но встал. Ноги разъезжались, и он опирался на клюшку.
— Смотри, как надо! — крикнул старший сын, Павлик, которому уже было семь лет. Он ловко метнул шайбу.
— Ну, ты-то уже Горди Хоу! — сказал Фёдор.
— Нет, — сказал Павлик. — Я Павел Дацюк!
Фёдор любил вечерком после работы поиграть в хоккей с сыновьями.
После того, как в детстве его выгнали из секции борьбы, Фёдор стал играть в дворовой команде «Огонёк» от ЖКО и научился сносно кататься на коньках. Лерыч, Валерка Казанцев позвал. Он тоже бросил секцию бокса.
— Надоело по морде получать, — пояснил Лерыч. — Ходишь с фингалами, как дурак. Лучше хоккей.
И вот теперь Фёдор катается со своими сыновьями. Благо, корт стоит прямо во дворе дома недавно отстроенного микрорайона «Академический», в котором Фёдор купил четырехкомнатную квартиру.
***
— Завидую я тебе, Федя, — говорил одноклассник, Саня Печенин. — Не куришь. Почти не пьёшь. Жена красивая. Работа нормальная. Квартиру вот купил. Два сына.
— А ты-то что завидуешь, — говорил Фёдор. — У самого денег немерено!
— А хули деньги? Проснулся — сто грамм. Даже на права не сдаю, жена за рулём. Каждый день бухаю. Жена уже третья. От каждой по ребёнку. Охота вот их вместе видеть, как ты.
— Ничего, Саня. — Хлопает Фёдор друга по плечу. — Тебе грех жаловаться. Бывает хуже.
— Ну да. Тоже верно, — говорит Печенин.
***
— Ну всё. Покатались и хватит, — сказал Фёдор. — Пора домой.
— Ну папа! — заканючили сыновья.
— Нет, — сказал Фёдор. — Мама ужин приготовила. Ждёт.
Снял коньки с младшего. Старший сам переобулся, и пошли домой.
Зима стояла снежная. Дворники работали и днём, и ночью. Целая бригада таджиков. Фёдор старался на них не смотреть. Но тут, когда они проходил мимо дворника, который стоял к ним спиной и сгребал лопатой снег, младший сын поскользнулся и упал.
— Папа! — крикнул Максим.
Фёдор остановился. Повернулся и таджик. Фёдор увидел рваный шрам на левой щеке таджика. Перед глазами всплыла картина: русская женщина, которую за ноги волокут из троллейбуса и мёртвый мужик в луже крови, который попытался заступиться за неё.
«Русские выходят!»
Сейчас таджик заискивающе улыбался и протянул руку, чтобы поднять Максима. Он ссутулился. Ещё более похудел, но шрам и глаза остались всё те же.
Фёдор стоял и смотрел на дворника не отводя глаз. Во взгляде таджика появилось недоумение, и он опасливо отошёл в сторону.
Фёдор не знал что делать. Просто так уйти? После того как на твоих глазах этот выродок совершил пусть и двадцать лет назад? Что? Что делать? Заявить в полицию? Да ладно, брось! Кто тебя там слушать будет. Таджикистан другое государство. А как зовут того мужика? А ту женщину? Не знаешь? То-то и оно…
Чувство ярости обволакивало сердце Фёдора. И вдруг он успокоился. Как перед схваткой с Бодоевым.
— Пошли домой. — Он взял на руки Максима.
— Ну что вы так долго? — сказала жена Лена, когда Черкашенинниковы всей командой ввалились в прихожую. — Хоккеисты вы мои! — И она поцеловала по очереди сыновей.
Потом обняла мужа. Фёдор как-то очень горячо и крепко её поцеловал. И в объятиях держал дольше обычного.
— Что с тобой? — Счастливо улыбнулась Лена.
— Просто я люблю тебя, — сказал Фёдор. — Я сейчас приду. Дело небольшое есть.
— Какое дело? — удивилась Елена.
— Да там во дворе сосед завести машину не может. Аккумулятор сел. Я сейчас, — сказал Фёдор и вышел.
***
Фёдор молча подошёл к таджику и ударил в подбородок. Он вложил в удар всю ярость и силу. Все слёзы и крики о помощи и пощаде, которые раздавались в Душанбе в девяностом году, в феврале.
Таджик упал. Он потерял сознание. Рядом лежал скребок, которым таджик отдалбливал наледь на тротуаре. Фёдор поднял скребок и ударил таджика. Потом ещё раз. И ещё. Хрустнул череп. Таджик забился в агонии.
Фёдор перевёл дух. Отбросил скребок в сторону. У подъезда стояла соседка, широко раскрыв глаза и рот от ужаса.
— Здравствуйте, — сказал Фёдор соседке и направился к своей машине.
Конец первой части©Виктор Костильбург
yaplakal.com