217
Продолжение
первой частиПосле выхода на свободу нашего последнего сокамерника прошло около трех недель прежде чем у нас появился новый подселенец. Мы все ждали, что после выхода этого непонятного Сергея нас наконец-то вызовут на допрос, но этого не произошло.
Новым соседом оказался, как ни странно, каталанец по имени Педро. Причем не просто каталанец, а самый настоящий pagès - почему-то не очень уважаемый класс сельских рабочих. Не знаю, с чем это было связано, но местные зеки относились к нему недружелюбно, поэтому в нас он приобрел единственных друзей. Скорее всего администрация подозревала о существовании некой подоплеки, связанной с этим товарищем и поэтому поместила его к нам, людям нейтральным и малопонимающим тонкую душевную организацию испанцев.
Педро оказался спокойным и немного запуганным пареньком лет тридцати, без образования, как это водится в тех краях, и с небольшим кругозором, но нам он не докучал и всегда был очень любезен – а что ему оставалось, когда каждую ночь его закрывали с тремя дикими русскими «головорезами»? Он пытался нам объяснить причину своих заключений, но мы так ничего и не поняли. Зато через несколько дней в местной газете появилась статейка о его подвиге – оказалось, что он с охотничьим ружьем бегал за своей бывшей подружкой, пытаясь склонить ее к продолжению сожительства. Ничего бы примечательного не было в этом персонаже, если бы не один факт – его защищал самый известный жиронский адвокат – некто Manel Mir.
Поскольку к тому времени нам стало понятно, что помощи ждать неоткуда – нами и нашими семьями были подняты все возможные и невозможные контакты, но складывалось впечатление, что никто в этом мире понятия не имеет как делаются дела в Испании – мы решили искать местного адвоката для нашей защиты. Этот не очень, казалось бы, сложный вопрос превратился для нас в результате в настоящий гордиев узел. А если быть точнее, то для меня и Серго, поскольку Борис сразу сказал, что денег у него на адвокатов нет и чтобы мы сами решали этот вопрос, он в любом случае на все согласен. Поиски осложнялись прежде всего моими с Серго взаимоотношениями.
Хотя мы и находились в одинаковом положении, наши отношения были не просты. И прежде всего из-за нашего мировоззрения – Серго жил «воровскими» понятиями, где обмануть мента, даже если он находится с тобой в одной яме, не является чем-то предосудительным, и даже похвально. Я, со своей стороны, практически всю, хоть и минимально сознательную, жизнь провел в борьбе с такими людьми, и выработал некий иммунитет.
Тут мне думается необходимо немного углубиться в описание моего понимания жизни на тот момент, что бы у читателя сложилось представление о том милиционере, который попал в жиронскую тюрьму. Конечно, за нарушение закона не может быть никакого прощения и понимания человека, который наделен огромными правами по защите этого закона. Но это прокламация мало что имеет общего с жизнью. Любой работник правоохранительных органов живет в социуме и обладает всеми слабостями и недостатками, присущими среднестатистическому человеку.
Сказки про дядю Степу остались в счастливом советском прошлом, а значит, у любого сотрудника есть все то же неуемное желание жить красиво, как и у других граждан. У него не хватает ума, смелости и силы уйти из системы в народное хозяйство и алчность толкает его на совершение преступления в целях извлечения материальной наживы. При этом он превращается в того, кого сейчас модно называть «оборотнем» - шизофреника, живущего двойной жизнью – и защищающим закон, и его нарушающим, когда ему это выгодно. Вот на что я был похож на момент моего появления на испанской земле.
С другой стороны, существовал некий баланс, не позволявший переступать определенную черту и переметнуться полностью на сторону «врага» - остатки какой-то совести удерживали меня на стороне закона. Но азарт, адреналин и безнаказанность уверенно толкали меня к той грани, преступив которую обратной дороги нет.
Конечно, я пытался при каждом удобном случае навязать Серго свою точку зрения на происходящее с нами и даже давил своим «ментовским» авторитетом. А он, в сою очередь, пытался меня «запутать», как он любил выражаться, т.е. втянуть в какую-то его многоходовую игру с тем, чтобы в последствии ввести в заблуждение или обмануть. Могла ли наша «команда» прийти к какому-то обоюдовыгодному варианту? Видимо, нет. А пока мы играли в эту игру время шло.
Понимания нашего положения и статуса не было, поэтому, по совету земляков, было решено активизироваться в поиске адвоката.
Адвокаты, как и многие другие вещи в Испании, нас удивляли. Их было море разливанное. Как я потом где-то вычитал, в Испании на 40 тыс. заключенных приходится 60 тыс. адвокатов. И никто из них не голодает. Как такое возможно, спросите вы? Понятия не имею, но это факт.
Прежде всего мы обратились за помощью к работникам тюремной администрации, в чьи обязанности входила всевозможная помощь постояльцам – от социальной до психологической. Они в один голос говорили, что понятия не имеют об адвокатах, но если мы кого-нибудь найдем сами, то они нам помогут связаться с ним и вызвать в тюрьму для общения с нами. Как раз это мы могли уже сделать и без их помощи. Коллеги нам объяснили, что когда интересующий нас адвокат приходит к своим подопечным, проще всего попросить товарища, чтобы адвокат нас тоже вызвал для разговора. Это не совсем правильно с точки зрения закона, но на это закрывают глаза повсеместно.
Или можно послать адвокату телеграмму с просьбой о визите и ждать, когда тот с оказией приедет.
А пока вопрос был в другом – к кому из них, собственно, обратиться? Мы принялись опрашивать окружающих об их адвокатах. Большинство, как и мы, имели бесплатных. От этих толку было мало. Саша и Андрей, как бывалые и уже разбирающиеся в диких обычаях этой страны, посоветовали искать только именитых и дорогих, объяснив это тем, что других адвокатов судья вообще игнорирует. Тут-то нам и пригодился наш каталанский сокамерник, а точнее его адвокат. Мы доходчиво объяснили Педро, что теперь он при появлении своего адвоката незамедлительно должен нас об этом известить, в противном случае спать он больше спокойно не будет. Этот самый Mir за время заточения
Педро появился всего один раз, месяца через 2, перед самым его судом. Серго был делегирован на этот разговор, а Андрей ему переводил. Адвокат сказал, что возьмет 6 т. евро за свою работу, за всех троих, при этом ничего не обещая вообще. Мы вроде как согласились и подписали с ним договор, но Серго сказал, что спешить с оплатой не будем, пусть сначала ознакомится с бумагами.
Не обошлось и без подводных камней – адвокаты не считают нужным уведомлять подзащитных о дополнительных тратах. Нам выставили счет за услуги какого-то персонажа по имени procurador – кто это и чем занимается мне так и не смогли объяснить. В общих чертах это как секретарь, имеющий право заниматься документооборотом между адвокатом и судьей. Вообще, количество всевозможных бюрократов в Испании поражало всякое воображение, но об этом я расскажу попозже. Не прошло и недели с заключения договора с новым адвокатом как нас прибежал навестить наш старый. Не то что бы ему было интересно как мы поживаем, совсем даже наоборот – от предъявил нам счет за свои услуги.
Оказалось, раз мы в состоянии нанять платного адвоката, значит должны по закону оплатить и бесплатного. Сами понимаете, мы его послали куда подальше. Но он не успокоился. Через месяц на мой домашний московский адрес пришло письмо из адвокатской конторы с требованием оплатить услуги этого условно бесплатного адвоката. Поскольку письмо было написано на каталанском, я порекомендовал на него ответить по-русски и написать, что мы не владеем данным наречьем и если у них есть какие-нибудь еще вопросы, пусть их излагают хотя бы на английском языке. Ответа на наше письмо не последовало.
Конечно же Mir не был единственным адвокатом с которым мы общались. Были и другие, но они нам как то доверия не внушали. По началу мы рассматривали кандидатуру другого известного в тех местах деятеля – некоего Carles Monguilod Agustí.
Знаменит он был тем, что вытаскивал из тюрьмы, со слов зеков, самых отъявленных преступников. И еще поговаривали, что он не гнушался брать в качестве оплаты за свои труды любую вещь, имеющую ценность – от краденной ювелирки до наркотиков, в общем, проходимец еще тот. Серго решил подставить для начала этого адвоката полякам, так сказать для пробы – если поможет им, то и нам, возможно, тоже.
Шляхтичи находились примерно в такой же растерянности в выборе защитника, как и мы. Разница была в том, что по сравнению с нами они были наивнее и Серго тут же воспользовался их слабостью. Была проведена небольшая работа, прежде всего, с Лешиком, которому рассказали об «уникальности» этого самого Монгилода и необходимости как можно быстрее нанять его. Конечно же поляки «повелись» на бредни Серго и не прошло и недели, как они заплатили Монгилоду все те же 6 т. евро за защиту.
А мы приготовились наблюдать, что же будет дальше.
Время шло, до конца 2002 года оставалось совсем немного. Мы успели отметить свои дни рождения – сначала Боря, потом я, и последним Серго, все с разницей в один месяц. Конечно же основным пожеланием было скорейшего освобождения, а что, собственно, еще пожелать в такой ситуации? Материальное благополучие, счастье и.т.п. банальности на тот момент отошли не то что на второй план, а вообще куда-то пропали. Все наши желания и мечты крутились вокруг единственного вопроса – как же нам выбраться отсюда?? Но вопрос был явно риторический, оставалось только ждать.
В первых числах декабря состоялся суд у Педро. Адвокат выдал ему сценарий его выступления на суде, листов на 10, и бедный парнишка ни на минуту не выпускал из рук сей труд, пытаясь вызубрить все, что там было написано. Fiscal просил наказать его по-доброму, все лишь 6 годами заключения. Переживал Педро ужасно, ведь испанский суд еще та лотерея – если все решается в пользу подсудимого, то ему обычно говорят – tienes suerte , а если нет – no hay suerte, mala suerte . Решение полностью находится во власти случая, судьбы. Для нас это было совершенно непонятно. Мы были привыкшие к нашим российским судам, где приговор одного суда, где бы он не находился, отличался от приговора другого суда, по примерно одинаковому составу преступлений не более полугода в ту или другую сторону. Здесь же картина разнилась как день и ночь. За вроде бы одно и то же преступление одному могли дать год, а другому и шесть. Конечно, мы воспринимали информацию, что называется, «со слов больного», но разве у нас в тюрьме рассказывают как-то иначе?
Сокамерникам, обычно, доступна только версия одного единственного участника событий, поэтому я не вижу особой разницы в историях, рассказываемых в разных странах. Так что статистика приговоров, которую мы наблюдали, ставила нас в замешательство.
Еще одна интересная вещь в испанском уголовном процессе заключалась в том, что приговор практически никогда не оглашался в зале суда. Иногда проходило по 2-3 месяца пока судья соизволял написать его и отправить в тюрьму. Представляете, какой это стресс для человека находиться столько времени в подвешенном состоянии? Но в Испании это было нормой.
И вот, Педро вернулся с заседания, ни живой ни мертвый. Что он мог ответить на вопрос «как все прошло?». Ровным счетом ничего. Его трясло и он сам не знал каков был результат. Бедняга потерял сон и аппетит в ожидании приговора. Где-то через неделю его позвали в locutorio . Было понятно, для чего – вручить причитающуюся ему копию приговора. Момент выхода из locutorio мы не видели, но одного взгляда в камере на Педро было достаточно, что бы понять, что испанская Фемида явно смотрела в другую сторону, когда он учил жизни свою подругу. Он нам так и не показал, что было в приговоре, но после сиесты его позвали с вещами на выход – чем не торжество правосудия!
Факт того, что Педро удалось «соскачить» вселил в нас надежду на то, что мы не ошиблись с выбором адвоката – этот престарелый тип явно имел влияние в суде.
А пока мы снова остались в камере втроем. Хотя виду никто и не подавал, общее настроение было подавленное – на наших глазах люди приходили и уходили, а мы все сидели. И ждали. Серго выдвинул мысль, что хорошо бы пересидеть полгода без лишних движений, не беспокоя суд прошениями и.т.п., чтобы дело наше немного забылось и улеглось. Наверное, в этом был бы смысл, если бы мы кого-нибудь интересовали, но своего интереса к нам никто не выказывал. Однако мы все же решили отсидеться.
Буквально через несколько дней у нас уже был новый «квартирант» - им оказался бербер по имени Мустафа. Редкий случай, когда араба селили к европейцам, но тут был повод – он работал на кухне, а значит, как трудяге, ему полагалось улучшение жилищных условий, в данном случае, переезд в соседний модуль. Мустафа был жизнерадостным мужиком, лет около 40. Он, как и большинство, ждал суда, за что уже не припомню, но за какую-то мелочевку. Мустафа сразу поставил нас в известность, что парень он спокойный и не собирается отравлять нам жизнь своим присутствием. Работа на кухне подразумевала ранний уход из камеры, т.е. раньше чем выпускают всех остальных, и приход уже после отбоя.
Время на отдых у него оставалось практически только ночью, поэтому он спросил нас, не будем ли мы против, если он повесит простыню, которая бы закрывала его шконку, чтобы ночью свет в камере или от телевизора не мешал ему спать. И еще иногда он раскатывал коврик и молился, что тоже нам не особо мешало.
Прошло пару недель прежде чем мы заметили некоторые странности поведения Мустафы. Как то поздно вечером мы смотрели телек, а он уже спал. Шконки у нас были двухъярусные, Мустафа спал на нижней, а Серго над ним. Причем расстояние между ярусами не давало возможность сидеть на нижнем.
Вдруг мы услышали какое-то чрезмерно активное шевеление за занавеской, где спал Мустафа, а Серго почувствовал сильный удар снизу по шконке. Сразу после этого Мустафа вывалился на пол, глазами размером с блюдце осмотрелся вокруг, залез обратно за шторку и затих. Мы его позвали, чтобы узнать, что, собственно, это было, но ответа не последовало. На утро мы лицезрели огромную гематому на лбу Мустафы – тот удар был произведен головой. Поскольку с утра времени разговаривать с ним не было, наше общение было перенесено на вечер.
Весь день нас дергали то охрана, то земляки Мустафы с вопросом, не мы ли «отоварили» этого милого человека. Вечером все прояснилось. Оказалось, что он с детства страдал каким-то не опасным психическим заболеванием и только попав в Испанию местные доктора смогли его как-то купировать, а ночной подскок был остаточной реакцией, так что теперь Мустафа блистал огромной синей шишкой на лбу.
Близился конец года, со всеми его праздниками. Не очень то веселое время для нас из-за того, что по причине праздничных дней на долгое время закрывают фабрику и школу и становится скучно. Невыносимо скучно. Скука - основной бич заключенного и справиться с ней по началу очень трудно.
В повседневной жизни мы приобрели привычку постоянно что-то делать, чем-то заниматься. Мы не на секунду не оставляем себе времени на то, чтобы услышать самих себя – нас пугает это состояние. Нужно создавать постоянную суету и движение вокруг, чтобы заглушить это ощущение. А тут еще прибавляется давление внешних обстоятельств, не позволяющих организовать привычный образ жизни и в голове происходит некий коллапс. За скукой идет тоска, а там и до депрессии рукой подать.
Конечно администрация отчасти это знает и прикладывает некоторые усилия для того, что бы нас как-то занять. Усилия эти отработаны годами и уже ими не являются. Поэтому директор, перед тем как смотаться на отдых, дает задание организовать все как всегда. Это «всегда» в себя включает: проведение Рождественской мессы местным священником утром 24, после, раздача им же вонючих сигар (довольно странный обычай травить никотином несчастных), раздача рождественских подарков администрацией, праздничный ужин вечером 24, и, наверное, все.
Теперь все по порядку.
Куда обращает свои взоры попавший в безвыходную ситуацию человек? Классики революции 17 года называли это опиумом для народа, а для не столь искушенных граждан – это просто религия. Вот к ней и остается прибегнуть, когда все остальные источники исчерпаны. Испания богата католическими обычаями, но как и любая другая религия в наше время находится в деградированном состоянии.
Однако в тюрьме это не так заметно, если не сказать наоборот. В застенках очень даже поощряется любой культ. В Испании созданы все возможные условия для того, чтобы священнослужитель мог пообщаться с заключенным и наоборот. В больших тюрьмах существует специальное место - capilla , за которой закреплены священники и в которой они проводят мессы по выходным и праздничным дням. Это что касается католицизма.
Другие культы, как мусульманство, различные свидетели, евангелисты, адвентисты и близкие нам православные также имеют доступ в эту часовню, но только по специальному разрешению администрации, поэтому они не очень частые гости тюрем. В общем, католики практически в одиночку тащат на себе эту «божью» ношу, но не особо надрываются при этом. Т.к. Рождество это один из основных праздников в христианстве, то он и празднуется на широкую ногу.
В Жироне, по причине малочисленности «населения» и тесных жилищных условий, часовни не было и по выходным мессу не служили. По праздникам для этих целей использовали библиотеку – из нее выносили все столы, ставили рядами стулья и совершали прописанные для конкретного случая таинства. Первым сюрпризом на рождественской мессе оказалось то, что на нее пригласили особей женского пола, которых также содержали в Жироне. Девочек было всего 5 или 6, но в любом случае они внесли некоторую приятную новизну в нашу небогатую на впечатления жизнь. Ну и для них это было в некотором роде развлечение – если в мужском модуле проживало около 100 человек и происходила хоть какая-то смена лиц, то в женском было совсем грустно – постоянно одни и те же лица и разговоры, спятить можно.
Кстати правила внутреннего распорядка разрешают письменно общаться разнополым заключенным и не только это, но об этом позже. Так вот, все желающие, вне зависимости от вероисповедания, набились в библиотеку на мессу (а на самом деле на девок поглазеть, конечно). Поп принес синтезатор, привел с собой несколько старых кашелок, которые ему подпевали и под общее ликование провел мессу.
После этого он всем желающим раздал по сигаре, по отечески выслушал обычные в этих заведениях слезные истории и был таков. А утреннее действо завершилось чем-то типа небольших танцев. Не плохо, да? И никакого ОМОНА, все чинно и спокойно. Мы, конечно, наблюдали все это с реально открытыми ртами. Андрей с Сашей наблюдали тоже самое в прошлом году, поэтому по-доброму смеялись над нами, видимо вспоминая свою аналогичную реакцию, а также рассказали, что нас еще немало удивят сегодня.
Где то ближе к обеду нас стали вызывать пофамильно и вручать рождественский подарок. Он представлял из себя картонную коробку с ручками наполненную различной подобающей для случая снедью – шоколадом, турронами , пакетированным соком, сырокопченой колбасой и еще Бог знает какими вкусностями. Тут же начался взаимообмен содержимого между зеками – вкусы у всех разные.
Пока мы набивали животы конфетами пришло время ужина. На ужин были: икра черная, икра красная, икра заморская…тут я приврал, конечно, но не сильно. Для начала на каждый стол поставили по большой бутылке кока-колы. Потом принесли тигровых креветок, штук по 5 на человека. А в основном блюде я сначала не разобрался. Это была какая-то птичка, чем-то нафаршированная, по вкусу ничего из ранее съеденного не напоминавшая. Животина эта оказалась не чем иным как перепелом. Вот так ужин, да?
Мы точно могли ожидать что угодно от этого дня, но не такого финала. Причем местные аборигены нам рассказали, что в этой тюрьме подобное празднование Рождества обычное дело. Не известно, вспомнил ли кто-нибудь во время трапезы про Христа, но уж точно все пошли спать сытые и довольные.
Здесь сама собой напрашивается ассоциация с известным произведением о бравом солдате Швейке, когда группа симулянтов, косивших от фронта, набила в лазарете свои животы жареной курицей и им потом делали промывание желудка, дабы им служба медом не казалась. И вполне логичным продолжением моей тюремной истории было бы то, что после отбоя нас бы снова подняли и чем-нибудь испортили бы процесс пищеварения и день вообще. Но вопреки общепринятой на нашей Родине логике этого не произошло – у охраны не было желания причинять нам неудобства, им просто хотелось скорее закончить свою смену и идти в бар пить вино.
Предновогоднее время шло медленно. Фабрика, школа, кружки – все приостановило свою работу на 2 недели, до окончания праздников. В соответствии с этим изменился и наш день: проснулись, позавтракали, погуляли, пообедали, поспали, опять погуляли, поужинали и спать. Скука неимоверная. В воздухе витал праздничный настрой, создаваемый телевизором и радио, а нам то что было до него? Вроде как и радостно, а с другой стороны совсем грустно – в чужой стране, вдали от семьи и друзей, и еще в тюрьме. Но, как я говорил ранее, ритм жизни заметно замедлился, все меньше оставалось друзей, с которыми поддерживали связь, хотя всегда было приятно лишний раз позвонить домой и пообщаться с родственниками.
Очень было приятно получать письма из дома, особенно когда в них не было каких-нибудь грустных новостей. А кроме как из дома никто и не писал. Первый год жена присылала даже кое-какие журналы – невиданная вещь в наших краях. Эту подшивку я таскал с собой года 2 или три пока не понял, что информация, содержащаяся в них, устарела и журнальчики можно смело выбросить.
Встреча нового года ничем особенным отмечена не была. В Испании не принято бурно отмечать новый год. На ужин нам выдали по пакетику с виноградом. На вопрос «зачем?» нам пояснили, что по местной традиции нужно съедать по одной виноградине на каждый бой местных курантов, загадать желание и если успеешь, то оно сбудется. Не надо быть провидцем, чтобы угадать, что мы загадали. Не поверите, но желание это сбылось, правда мы его неправильно желали, наверное, т.к. произошло это событие только через несколько лет.
Сама новогодняя ночь ознаменовалась сольным выступлением придурка по имени Микус. Это дитя Словении не очень дружило с головой из-за пристрастия к различным дурманящим сознание средствам. По началу мы как-то с ним общались, но потом стало ясно, что кроме головной боли от общения с ним ничего не получить и мы отстранились. Так вот, нанюхавшись то ли клея, то ли еще чего непонятно где добытого, он разгромил свою камеру, оторвал все, что там можно было оторвать и выбросил через решетку на патио, а в завершение поджег рулон туалетной бумаги и выкинул его туда же.
Никакой реакции со стороны охраны на это действо не последовало, а с утра первым же делом его забрали в aislamiento . Дня через 3 он вышел оттуда довольный жизнью, как обычно. Но через пару недель его перевели в другую тюрьму, видимо покрупнее и не столь лояльную к его выходкам.
После встречи Нового года нас ждал еще один праздник – Día de Reyes , отмечаемый по числам как православное Рождество. На завтрак, вместо обычного кофе-булочки нам выдали по куску интересного пирога с цукатами и по бумажной короне. Оказалось, что по местным обычаям нужно надеть на голову эту корону, съесть пирог и будет тебе счастье в жизни.
Мы, конечно же, исполнили этот номер. Особо счастья не прибавилось.
До окончания праздников предстояло выстоять еще неделю.
И как же нам убить столько времени? Вариантов не было, единственное, что нас как то отвлекало было хождение взад-вперед по патио и болтовня с коллегами. А коллег, с которыми можно было пообщаться, было не так уж и много. К этому времени только Борис начал худо-бедно говорить по испански, мы же с Серго только надували щеки – иностранный язык никак нам не давался.
Это сужало круг нашего общения до представителей стран бывшего соцлагеря, благо что они, также как и мы, не обошли своим вниманием эту жаркую страну. Помимо поляков, о которых я уже упоминал, была еще группа чехов, причем сидели они за тоже преступление, что и мы. Их также было трое: Зденек, Михаил и третий, Норберт, о котором все рассказывали, но лицезреть его персонально мы не могли, т.к. он находился в Мадриде, ожидая экстрадиции в Чехию (он и там имел проблемы с законом).
Зденек был персонажем уникальным, в своем роде. В свои 50 с лишним лет (а сколько ему было лет на самом деле он, по-моему, и сам не помнил. Однажды я его спросил об этом, и получил ответ – смотря по какому из паспортов – при задержании у него их изъяли целую пачку) он посидел в тюрьмах всех стран мира, ну или почти всех. Мужчиной он был спокойным и разговорчивым, по-русски немного понимал и говорил, так что он всегда болтал с нами. Хотя он, будучи юношей, и участвовал в закидывании камнями советских танков во время нашей агрессии в Чехословакию, на нас он зла не держал.
Будучи в возрасте 20 с небольшим лет он с женой и 2 детьми решил эмигрировать в США, что и сделал. Но пахать там как папа Карло для достижения американской мечты он совсем не собирался. Зденек решил податься в наркобизнес. Выписав из Чехии своего брата, они стали возить марихуану из Мексики в США. И все бы хорошо, но в одну из таких поездок их поймала полиция. После нескольких дней в участке их привезли в суд, где строгий судья потребовал от них объяснений, что это, собственно, за трава и куда они ее везли.
Зденек сказал, что его брат имеет проблемы со зрением, а они читали, что именно эта трава чрезвычайно полезна для глаз. Судья предложил им на выбор 6 месяцев тюрьмы или выдворение на родину с запретом на въезд в США. Они выбрали тюрьму. По выходу они решили поработать над логистикой своего предприятия. Вместо перевозки марихуаны из Мексики им пришла в голову гениальнейшая идея - выращивать ее прямо в Штатах. Благо жили они в солнечной Калифорнии, где климат благоприятствовал для всякого рода огородничества.
Построив в подходящем, по их мнению, месте парничек, они засеяли его дурман-травой и сели ждать урожая. Через пару месяцев их саженцы приобрели почти зрелый вид, но на беду мимо пролетал полицейский вертолет и заинтересовался их постройкой. В общем братья еле ноги унесли не солоно хлебавши. И таких историй у Зденека было море разливанное.
Второй чех, Михаил, был прямой противоположностью Зденека. Ростом около 2 метров, с волосами до пояса и бородой, он, в свои 30 лет, внешне был вылитым Иисусом. Дружбы он ни с кем не водил и в разговоры не вступал. Миша, как и Зденек, трудились на тюремной фабрике, при этом Миша вкалывал как электромотор – без устали. Зденек нам рассказывал, что Миша раньше был наркоманом, но потом бросил, а сейчас своим трудом содержал семью в Чехии. В их банде Мише была отведена довольно странная роль – стоять на шухере. Из-за этого их и поймали – пока Зденек и Норберт опустошали банкоматы, Миша стоял снаружи и контролировал ситуацию. «Незаметный» Миша, который терся долгое время у банкоматов, привлек внимание местных жителей, а те сразу настучали в полицию и через 5 минут они втроем уже сидели в полицейской машине.
Испания хоть и жаркая страна, но местами зимой там прохладно. В Жироне холодало, но замерзнуть нам не дали. В каждой камере находился шикарный чугунный радиатор, столь бесполезный летом и нужный зимой. Еще удивляло в его конструкции то, что подводка к нему была изготовлена из медных труб, что, как вы понимаете, удовольствие не из дешевых. Нагревался радиатор дико, но всегда можно было открыть окно и проветрить. Особо горячекровные жаловались на температуру, но варианта было только два – или так или вообще без отопления, и поэтому все потихоньку привыкли.
Где-то в середине января мне пришло неожиданное письмо от человека из «прошлой» жизни.
Это был представитель службы безопасности одной из платежных систем, с которым я был знаком по работе в милиции, назовем его Игорь. Он просил меня о встрече. Я был заинтригован и написал ему об этом, тем более, что персонально эту компанию мы никак не «обидели». В один из дней в середине февраля, вечером, меня вызвал Jefe de Servicios. Я попросил, чтобы позвали кого-нибудь из говорящих ребят для перевода, но он отказал, сказав, что я и так пойму. В двух словах он сказал, что пришел какой-то человек, связанный с барселонской полицией, и просит встречи со мной, и если я не хочу его видеть, то могу отказаться от встречи с ним.
Я объяснил ему, как мог, что я знаю об этой встрече и согласен на нее. Меня проводили в locutorios, где через стекло нам разрешили пообщаться. Игорь скупо посочувствовал мне в связи с пришедшим. Его интересовало исключительно вовлечение в эту историю моих бывших коллег по работе. Не знаю, чьи интересы он представлял и защищал, но сказал я ему единственную возможную правду на тот момент – что никто ничего не знал, и что содеянное целиком и полностью только моя вина. Не знаю, поверил он или нет. В любом случае это было действительно так. Никаких полезных новостей по делу он мне не сообщил и поболтав минут 40 мы расстались.
Моих подельников очень интересовали мотивы приезда Игоря. Но что я им мог сказать? Ничего ровным счетом. Разговор у нас получился не о чем.
Прошло несколько противных и дождливых зимних дней. Как-то после сиесты охранник, открывая камеры, сказал, чтобы мы собирали свои вещи и переезжали в другой модуль - №3, где проживали заключенные, работавшие в обслуге или в мастерской. В принципе, это считалось «улучшением» жилищных условий, но на самом деле ничего не поменялось в лучшую сторону, даже произошло некоторое «уплотнение» - в этих камерах проживало строго 4-5 человек, не меньше. Переезд был стрессом, для меня, во всяком случае. Не очень-то это приятно, когда тебя срывают с уже обжитого места и тащат в другое.
Приходится приспосабливаться к новым условиям и людям. В результате переезда нас расселили – Борис и Серго попали в одну камеру, а я в другую, через одну от них. Моими новыми соседями оказались чех Михаил и два испанца, Серхио и Фернандо. С Мишей я вас уже знакомил. Серхио дружил с Андреем, и я знал его. Андрей по-доброму посочувствовал мне, рассказав, что у Серхио есть одна маленькая проблемка – он ночью, во сне, скрипит зубами, причем довольно громко, чем мешает спать окружающим, а в остальном он хороший парень. Фернандо было лет 45-50, выглядел он на все 65, и он работал на супер блатной должности – продавца в экономате.
Это означало его близость к администрации, охране и другой вольной тюремной обслуге, а еще то, что он был на 148% стукачем. В камеру он практически приходил только ночевать, все остальное время он терся у себя в магазине. Курил он не переставая вонючие сигареты Ducatos, отрава еще та. Но Миша, как самый рослый из нас, доходчиво объяснил Фернандо, что если тот будет курить и в камере, то эти сигареты могут оказаться в один прекрасный момент у него в известном всем месте, причем велика вероятность, что в зажженном состоянии, и то это исключительно учитывая добрый Мишин нрав.
Фернандо с этим аргументом согласился безоговорочно.
А вообще, в камере была дружелюбная обстановка, не смотря на такую разницу в персонажах ее населявших. Все были вменяемыми людьми и понимали, что находятся здесь не по своей воле и нужно как-то уживаться вместе.
Прошел февраль, начался март, а ситуация с нашим делом не менялась. Эта непонятность уже начинала давить нам на психику.
Больше всего нас травмировало то, что прошло уже полгода, а ничего не происходило – нас никто не о чем не спрашивал, никакие документы не приносил и вообще никак нами не интересовался. Серго настаивал на идее того, что нужно дать время, чтобы все забылось, и только после этого предпринимать какие-то действия. На тот момент это был скорее некий способ обмануть нашу психику, чтобы не сойти с ума, чем действительно реальная стратегия поведения в данной ситуации. Чтобы мы не решали или о чем бы мы не говорили, а невидимая рука стресса держала нас за горло, влияя на наше поведение каждую минуту.
Первым сорвался Борис, но об этом чуть позже.
Недели через 3 освободилось место в камере, где жил Серго с Борей и мне разрешили переехать туда. Теперь нас было пятеро – нас трое, Зденек и француз Альберт. Про Зденека вы уже слышали, а вот Альберт персонаж новый в моей истории – этакий толстый боров лет 50-55, с не в меру завышенным самомнением и претензиями на принадлежность к королевской крови. Как бы это не показалось странным, но Альберт сидел по той же статье, что и мы. В этом модуле он находился потому, что работал на второй по значимости после экономата блатной должности – в лавандерии, или просто в прачке.
Он обслуживал две огромные стиральные машины, которые обстирывали всю тюрьму – от охраны до зеков. Раз уж мы коснулись вопроса чистоты то стоит упомянуть, что стирка вещей заключенных проводилась централизованно два раза в неделю – раз для белого и раз для цветного. В свободное от закидывания в стиралку вещей время Альберт трепался с охраной или ласково мурлыкал с поварихой, в общем, он был в курсе всех тюремных сплетен.
Между тем я получил «повышение» на фабрике. Не знаю, чем и кому я там приглянулся, но меня направили на обучение к Александру, в работу которого входил монтаж дорогих альбомов для фотографий. Их дороговизна заключалась исключительно в материале, который их покрывал – это мог быть кожаный «крокодил» или «змея» или еще какой диковинный зверь. Если производство всех остальных альбомов было разделено между всеми рабочими, занятыми на их производстве, то здесь вся работа была сосредоточена в руках одного человека. В помощь ему были 2 станка. Вот на их освоение меня и отправили. А поскольку этой работой занимался Александр, то под его руководство я и попал.
Все вроде как бы шло своим чередом, но…однажды Борису приспичило позвонить домой в рабочее время. Никакого «криминала» в этом не было, но Боря потратил на это несколько часов. Нет, не на разговор, а на ожидание в очереди к телефону. Помещение, где находился телефон было отделено от фабрики железной дверью. Что бы ее открыли нужно было в нее постучать, причем громко, и когда у охранника было время, он тебя выпускал. Бывало, что у телефона образовывалась очередь из 2-3 человек и нужно было ждать.
В такой момент как раз и попал Боря. Он метался между работой и дверью, потом между дверью, телефоном и очередью, в общем, поднимал много пыли своими движениями. Хотя у него реально не было жизненной необходимости в этом звонке, но ему приспичило и все тут. То ли это заметил сам Франциско, то ли ему позвонила охрана, история умалчивает, но он сделал Боре замечание, что тот вместо работы где-то шатался. Боря высказал ему в резкой форме, что у него была необходимость в звонке. Франциско вроде был и не против звонков в рабочее время, но указал на недопустимость тратить на это столько времени.
Так слово за слово Боря завелся и отослал директора фабрики куда подальше с его работой. Франциско вида не показал, что обиделся, но ответил, что это время нужно отработать после обеда. На том они и порешили, но Боря уже вошел в роль и остановиться не мог. Вечером он вышел на работу, но при этом постоянно бубнил про то, какой Франциско жестокосердный гад, и что ему нужно было срочно звонить и.т.п., чем достал окружающих. В камере он продолжил свои жалобы и тут не выдержал Серго и довольно в грубой форме объяснил Борису куда ему нужно было бы идти со своими жалобами, что мол он сам идиот, что создал ситуацию, которая может отразиться на всех нас. Вышел неслабый скандал в результате которого Серго и Борис разорвали всяческие отношения. Мне пришлось при этом занять сторону Серго.
Так через полгода с небольшим мы перестали общаться с Борисом. Серго совсем, я – частично. Должен заметить, что если с Серго я познакомился в Москве, то про Бориса я не знал вообще ничего до приезда в Испанию и был поставлен в известность о его приезде туда уже будучи за границей. Поэтому я считал нужным поддержать именно Серго, а не Бориса. Хоть мы и продолжали жить в одной камере, но разговоры не поддерживали и делали вид, что друг друга не замечаем.
Боря выдержал на фабрике еще несколько дней, а потом по собственной воле ушел, сказав, что если ему понадобятся деньги, то с воли ему друзья всегда пришлют, и гнуть свою спину на этого козла Франциско он не собирается. Так закончилась его трудовая карьера в Жироне.
Одним из последствий ухода Бори с фабрики должен был быть его перевод в другой модуль, но этого не случилось, и вот почему. Каждого заключенного, будь он осужден или нет, каждый месяц оценивают. На руки выдается бумага в которой обозначено все то, чем ты занимался этот месяц. Напротив каждого вида деятельности стоят пункты, которые тебе начислили.
В результате собирается некая сумма, в зависимости от которой ты и можешь претендовать на тюремные блага типа дополнительного визависа, телефонного звонка или еще чего-либо на усмотрение администрации. Также количество этих пунктов частично влияет на тот модуль, где ты проживаешь.
Чтобы как-то занять освободившееся от работы на фабрике время Боря записался в недавно открытый класс каталанского языка. И тут как ни кстати пригодилась его природная черта – неуемная болтливость и связанная с этим легкость в освоении языков. Он прилагал минимум усилий и получал отличный результат, ведь ему нужно было с кем- то болтать, мы с ним не общались и Боре оставалось только разговаривать с испанцами.
При очередном подсчете начисленных пунктов оказалось, что благодаря этому классу Боря может жить где жил и не работая.
В это же время произошло очередное событие, оказавшее влияние на мое миропонимание. Как я уже упоминал, с каждым днем, проведенным в заключении, количество контактов с внешним миром уменьшалось. А лучше даже сказать, что количество тех, кто раньше назывался друзьями стремилось к нулю. И связанно это было, прежде всего, с реальным их отсутствием.
Я жил в придуманном мною мире с придуманными друзьями, а тут подвернулась интересная возможность приподнять занавес и обозреть немного реальности. Реальность часто оказывается зла и травматична, вот мы и придумываем себе некий эрзац, ограждающий нас от того, что мы есть сами и что представляет из себя наше окружение. Итак, всего лишь ценой полугода изоляции мне удалось узнать, что настоящих друзей у меня вроде как бы и не было.
Как-то раз у меня появилась возможность сделать лишний звонок и я набрал своему знакомому Павлу, просто, чтобы поболтать. С Павлом я познакомился пару лет назад по работе. А говоря по-правде, я в свое время на него «наехал». Его основной бизнес попадал и раньше в поле нашего внимания, но как то «задружиться» с ним никому из коллег не удавалось.
Судьба так распорядилась, что очередная проверка, постигшая Пашино предприятие, была моей инициативой, и собственно во время ее проведения мы и познакомились. Проверка для наших милицейских и не только интересов закончилась ничем, но отношения почему-то остались и стали развиваться на основе взаимных интересов и взаимопомощи. Паша стал одним из многих моих товарищей. Сейчас стыдно признаться, но тогда я даже позволял себе быть нечестным в этих отношениях и пользоваться Пашиной добротой.
Но пусть это останется на моей совести. Так вот, я позвонил ему. Он был уже в курсе произошедшего со мной. Мы мило пообщались и в конце разговора он заявил, что хочет приехать меня навестить. Я, мягко говоря, присел от услышанного. С какой стати чужой человек, который и в друзья то мои записан не был, будет тратить свои деньги и время для того, чтобы навестить меня? Примерно так я ему и ответил, но Паша настоял на том, чтобы я разузнал как это можно организовать с моей стороны, а он уж обязательно приедет. Мне оставалось только согласиться.
Я тут же поделился новостями с Серго. Он был удивлен не меньше моего, предположив, что Паше нужно что-то от меня. Я может быть и согласился бы с его выводом, но не мог понять, что Паше могло понадобиться. Мы еще не раз обращались к обсуждению этой темы, но мотив действий Павла нам так и не стал понятен. Также я рассказал о телефонном разговоре Боре, предложив ему помощь в доставке вещей из Москвы, если у него была такая необходимость. Распри расприями, но я посчитал нужным помочь и ему.
По-тихоньку теплело и возвращалась солнечная погода. Вместе с этим ожила и полиция, и как следствие, в нашем полку прибыло. Во-первых, вернули из Мадрида некоего Норберта, о котором я вскользь упомянул ранее. Это был подельник чехов Зденека и Миши. Персонаж в высшей степени занимательный. Ему было 20 с небольшим лет, высокого роста, худощавый и такой же лохматый как и его подельники. Судьба у этого человека сложилась неординарно. Время его обучения в средней школе совпало с развалом Варшавского блока. Норберт был отличником и пионерским активистом, всеобщим любимцем и образцом для подражания, в общем.
Но курс, по которому шло чешское общество резко поменялся и так же изменилось отношение к нему самому со стороны окружающих. Будучи подростком он не мог понять как могло случиться, что еще вчера пионеры были хорошими парнями, а сегодня на них все показывают пальцем и всячески унижают. Решение этого конфликта оказалось своеобразным – раз все говорят, что Норберт плохой, он и станет таким.
Сначала было воровство машин, дальше – больше. Годам к 20 он, вместе со своей женой, которая была лет на 10 старше его, они сколачивают настоящую банду, занимавшуюся тем, что называется модным словом киднэпинг, или просто похищением людей. Конечно, просто люди их мало интересовали, они крали богатеев и отпускали их за выкуп. Причем они не допускали никакого членовредительства в случае любого исхода своего проекта.
В начале этого своеобразного бизнеса они крали даже членов семей богатеев, но со временем пришли к выводу, что богатый человек скорее предпочтет смерть близкого, чем расстаться с деньгами и перешли к работе исключительно с самими непомерно отягощенными деньгами людьми. Бизнес шел настолько хорошо, что им удалось втянуть в свою банду полицейское спецподразделение, занимавшееся поисками похищенных. Были у них и случаи со смертельным исходом, но как рассказывал Норберт, это были несчастные случаи, на производстве. Жертвы умирали от страха, а не от травм. Так, хорошо учившийся в школе Норберт знал, что если положить на человека широкую доску и потом наехать на эту доску машиной, то лежащему особого вреда причинить нельзя, а вот страху он натерпится реального.
Так что не у всех, участвовавших в этом ралли, выдерживало сердце, отсюда и жертвы. Норберт искренне удивлялся наивности людей, хранящих все свои деньги в одном месте. Рано или поздно им приходилось рассказать об этом месте и оказывалось, что там хранилось намного больше денег, чем у человека вымогали. Но Норберт не был джентльменом, он был пиратом и отбирал все. За небольшое время ему удалось сколотить целое состояние, но всему приходит конец.
Группа была разоблачена и Норберт скрылся из Чехии. Под следствием оказалось порядка 20 человек только полицейских. И естественно, всю вину свалили на Норберта , т.к. на тот момент он уже был в бегах. Найдя новых друзей и новый «бизнес», Норберт принялся за испанские банкоматы. О том, что произошло потом я уже рассказал. А сейчас над Норбертом висело два дела – одно, за испанские преступления, и другое – экстрадиция в Чехию и суд там. В связи с тем, что решение вопроса об экстрадиции было прерогативой Audiencia Nacional , а находится она в Мадриде, то Норберта на время судебных заседаний перевезли из Жироны в тюрьму Мадрида и сейчас он торжественно вернулся обратно.
Какие-то странные обстоятельства свели вместе в Жироне 3 группы постсоветских преступников – профессионалов: нас, поляков и чехов. И мы еще продолжительное время, по тому же странному стечению, будем находиться рядом.
Во-вторых, за какую-то непотребщину в тюрьму был закрыт настоящий грузин по имени Гиви. Это оказалось настоящим бальзамом на душу Серго, который теперь все свободное время проводил болтая с ним по-грузински. Гиви было лет 25 и из примечательного были только его документы – справка о том, что он лицо без гражданства и вообще беженец. От кого и куда он бежал история умалчивала. В Испании он жил давно и промышлял тем, чем промышляет большинство не желающих трудиться субъектов – воровством всего того, что плохо лежит и охраняется. Гиви провел с нами несколько месяцев, но и этого хватило, чтобы произошла история, не описать которую я не могу.
yaplakal.com