Шуба-убийца погубила охотника

Братья Сухаревы, Викентий да Никита, не были потомственными охотниками. Попали в Сибирь еще совсем юнцами вместе с беглыми дедом да бабкой. И остались жить в глухой таежной деревне два пацана, толком еще не набравшие сил, да еще их мать, Мария, женщина добрая, тихая, но неудачливая…

8 фото via

Это сообщение отредактировал Marv25 - 9.01.2019 - 19:55

Так и жили, росли, мужали.

Кормились в основном со своего огорода да подворья.

А после возвращения Никиты из армии, пристрастились братья к тайге, к охоте.

Первые годы ходили с соседом, старым таежником. Однорукий ветеран и обучил парней таежной науке: как ставить кулемки на колонка да плашки на белку, как снимать шкурки, заряжать патроны. Даже дробь лить научил.

Спасибо доброму человеку. Мария нарадоваться не могла, когда парни хорошо добывать начали, от нужды оттолкнулись.

Другой раз и мяса притащат из тайги — совсем хорошо... Но соседа не стало. Видимо, война его век укоротила крепко, наградив разными болячками. Одни стали охотиться, но соседскую семью не оставляли. Всегда с благодарностью делились мясом и рыбой...

Шло, катилось неумолимое время. Мария все чаще заводила разговор о помощнице в домашних делах, намекала на внуков. Но парни лишь посмеивались:

— Ты чего это, мать? Стареешь, что ли? Какие тебе внуки — дай погулять!

А сами не больно и гуляли. Всю осень и зиму в тайге, лето на реке да на покосе. Выдастся пара свободных денечков, их из дому не выгонишь.

Девчата деревенские летними вечерами прогуливались мимо дома, заманивали за околицу. Но когда поняли, что дело это безнадежное, прогуливаться под окнами стали все реже и реже.

Крепко и неотступно братья прикипели к тайге, к промыслу. На третий год решили расширять участок, поставить еще одно зимовье в вершине, чтобы охватывать всю пригольцовую зону. Сказано — сделано.

Это сообщение отредактировал Marv25 - 9.01.2019 - 19:58

Заехали на участок пораньше, чтобы успеть построить жилуху в намеченном еще прошлой зимой месте. Там, рядом с незамерзающим ключом, раскинулся богатый ельник, как раз для строительства.

Добрались без приключений, отаборились. Ночевать у костра — дело привычное, но близость гольцов сказывалась, делая ночь промозглой, неуютной. Братья толком и не спали, швыркали чай, поддерживали костер, прислушивались к ночным звукам.

Набегающий ветерок шевелил верхушки деревьев, и казалось, что тайга вздыхает, а деревья перешептываются о чем-то тайном. В душу закрадывалась необъяснимая тревога.

После долгого молчания Викентий подал голос:

— Может, ну его к черту, это зимовье? Есть же два. Как-то не нравится мне здесь. Чужое место, не наше.

Никита помолчал, пожевал какую-то веточку, придвинул к огню выкатившуюся головню.

— Построим. Лишним не будет, — и отвернулся, пряча голову под тужурку.

Два дня строили. Пилили ели, шкурили, таскали. Викентий отвечал за сбор мха. Собирать его приходилось долго, все дальше отходя от табора. Собаки, набегавшись по скалам, выискивая заманчивых пищух, лежали недалеко от костра, отдыхали. В этот момент медведь и поймал Викентия.

Тот тащил мох, полную охапку, и даже не понял, кто ухватил его сзади и повалил. Думал, что это Никита взялся шутить. Но уже в следующую секунду все стало ясно. Он закричал.

Пытаясь вырваться из объятий медведя, катался между елок, но бесполезно. Никита понял, что случилась беда, схватил ружье и в несколько прыжков оказался возле брата. Он с одной пули уложил варнака, да поздно было: голову-то Викентию медведь уже раскусил.

Здесь, возле костра, на руках старшего брата и помер молодой охотник. Вот уж убивался Никита, вот уж корил себя!

Остался недостроенный остов зимовья в самой вершине Большого-Быстрого как памятник безвинно сгинувшему охотнику.

Оказываясь в этом месте, Никита долго сидел без движения на холодной валежине, вспоминал брата, прислушивался к таежным звукам. Прислушивался к шепоту судьбы, но разобрать, о чем она ему нашептывает, так и не мог…

Сильно переживал Никита потерю младшего брата, винил себя за недогляд. Но охоту не бросил. Таскался по тайге один, напарника брать не стал, хотя многие просились. Медведей добывал каждый сезон. Как будто мстил за брата.

Встретит след медвежий и летит по этому следу как шальной. Ночует под выворотнем, вплоть до того, что и без костра, чтобы не спугнуть раньше времени зверя, а чуть рассвет забрезжит, снова преследует, пока не добудет. Собак специально вырастил и натаскал, чтобы медведя без страха рвали....

Прошло пять лет с тех пор, как погиб Викентий. Боль открытой раны постепенно затихала. Мария пришла в себя, хоть и постарела сильно. Украдкой, в темноте молилась.

Летом как-то табор цыганский на берегу балаганы поставил, костры палил, гитарами бренчал. По деревне цыганята чумазые бегали, милостыню просили.

Народ милосердный, кто шаньгу вынесет, кто яичко, кто просто кусок хлеба. Цыганки, и молодые и старые, ворожили да гадали. Кому-то интересно, а кто-то отмахивался, не веря в гадания.

Под вечер уже подошла пожилая цыганка к дому Сухаревых, опустилась на завалинку. Сидит, отдыхает. Взгляд уставший, а кожа на лице вся в мелких морщинках, и цвет почти землистый. Из-под платка седая прядь выбилась.

Мария подошла от калитки, села рядом. Руки натруженные на колени опустила. Разговорились по-старушечьи. Мария возьми да спроси:

— А вот скажи мне, скоро ли внуков дождусь?

Цыганка посмотрела пристально на Марию и, отстранившись, стала подниматься.

— Не будет у тебя внуков. Одна станешь век коротать.

Мария аж задохнулась от такого известия, ухватила цыганку за рукав и с испугом стала ей втолковывать, что сын у нее. Уж хоть как, а одной не придется старость переживать.

Цыганка выпростала рукав и пошагала в сторону табора, тяжело опираясь на гладкий от времени посох. Уже на дороге остановилась, обернулась и совсем непонятно сказала:

— Теплая шуба погубит твоего сына, — и ушла, не оборачиваясь.

Марию словно молния прошибла, окаменела вся. Замерев, еще долго стояла она под окном, переваривая услышанное, потом подхватилась и побежала в ограду, где Никита шабаркался по хозяйству.

Все пересказала ему, но он только посмеялся:

— Дура она, твоя ворожея. У меня никогда и не было шубы-то, да навряд ли и будет, не боярин я.

Мария и правда как-то успокоилась, обрадовалась даже, что нет у Никиты шубы-то. И слава Богу, что нет.

А через два года, когда о той цыганке уже и забыли, Никита нашел берлогу. Зло у охотника на этого зверя было удивительное, он начинал яриться, сам становился каким-то зверем. Берлогу нашел под вечер.

По-хорошему надо было оставить, а уж с утра приступать, все же это не белку добыть. Да и мороз, как на грех, разошелся, щека побелела, и пальцы в овчинных шубенках стынут.

Но злость закипела, затуманила рассудок, а память снова унесла к тому времени, когда брат, растерзанный зверюгой, отходил у него на руках.

Никита расставил пошире ноги и хищно впился взглядом в темноту, стараясь уловить какое-то движение, готовясь принять зверя. Но тот лишь ухал, распаляя собак, а выходить не торопился. Пришлось поставить ружье и рубить слегу.

Когда медведь стал получать острой слегой по ребрам, он понял, что пора выбираться на мороз. Никита жестко и уверенно расстрелял выскочившего зверя и, привалившись к лиственнице, отпыхивался, выравнивая дыхание. Собаки рвали врага, давились шерстью...

На тайгу опускалась ночь. Мороз стоял злой, дышать было все труднее, лицо пощипывало, словно кто-то невидимый покалывал кожу иглой. Никита вытоптал площадку чуть в стороне от туши медведя и развел там костер.

Правда, хорошей сушины поблизости не было, и костер получился дымным, тепла от него было мало. Чуть отогрев руки, охотник принялся разделывать добычу.

Шкуру снимал почти в полной темноте (какой свет от такого костра?), оставлял много прирезей. Но особенно не переживал по этому поводу, знал, что птички все склюют за зиму.

Покончив наконец-то с разделкой туши, раскидав по сторонам, где был чистый снег, куски мяса, Никита разогнул натруженную спину и понял, как устал. Вытащил солдатский котелок, зачерпнул в него снега и пристроил на костер. Достал пару сухарей и, сидя на теплой шкуре, грыз их, не дожидаясь кипятка.

Когда на дне котелка забулькало, запузырилось, снял котелок и, обжигая губы, напился.

Колени и локти были мокрыми от работы, от снега, но костер толком не горел, сушиться было негде. Еще раз оглянувшись по сторонам в надежде обнаружить сушину, Никита вдруг почувствовал, как тепло ему сидеть на шкуре. Не хотелось вставать.

Казалось, что шерсть до сих пор хранит тепло своего хозяина. Глаза слипались. «Как хочется спать, как хочется спать!» — думал Никита. Где-то рядом, прямо над головой, стреляли деревья, а засыпающее сознание отметило, что мороз ночью будет знатный.

Никита с трудом переборол себя, поднялся на ноги и расстелил прямо на снегу шкуру, мездрой на снег, чтобы укутаться в шерсть. Знал, что так делать нельзя, знал, что в свежую шкуру заворачиваться нужно мездрой к себе, а шерстью наружу.

Но больно уж неприглядной была мездра, жирная, кровяная, холодная, с большими прирезями сала. Шкура была огромная, завернуться можно было с ногами и головой.

Чуть придвинув постель к костру, Никита лег и накинул на себя второй край шкуры, подоткнул под ноги, укутал поплотнее колени и сразу почувствовал, как согреваются, начинают вздрагивать уставшие мышцы.

В бедро рукояткой упирался нож, лежать было неудобно. Откинул край шкуры, привстал и стащил с ремня ножны, повесил на сук ближайшей пихтушки, там же стояло, прислонившись к развилке, ружье. Машинально поискал глазами собак — они спали, свернувшись клубком, спрятав морды под хвост.

Костер выбрасывал в ночь к мириадам звезд свой густой холодный дым. Кичиги, наклонившись над сопками, глядели на охотника в прогал между деревьями. Блеск их был далек, мягок и грустен. Все-то они знают, все ведают.

Никита, накрывшись с головой, оставил только маленькую дырку, чтобы дышать. Медвежья шерсть приятно щекотала лицо, ласково прикасалась к шее.

Он быстро согрелся и, уже засыпая, проваливаясь в сладкий дурман сна, заставил себя подумать, что часа через два нужно будет проснуться, развернуть и обмять замерзающую шкуру, чтобы не оказаться утром, как личинка в коконе, плотно упакованным. С этой мыслью и уснул… Ах, какая теплая получилась шуба!..

Наумовы, трое братьев и отец, в тот сезон вышли не первыми, но те охотники, кто выбрался из тайги раньше, уже гуляли вовсю, бражничали, обращаться к ним было бесполезно. Мария прибежала к Наумовым, как только узнала, что они вернулись из тайги.

Пала на порог и разрыдалась, не в силах сказать ни слова. Твердила только: «Собаки… Собаки…». Уже потом, успокоившись, рассказала, что собаки пришли домой. Одни.

Старший Наумов усадил Марию на табурет, успокоил и все выспросил. Сам он, конечно, не пойдет искать брошенного собаками охотника, но пообещал отправить туда сыновей.

На другой же день, не отдохнув, мужики отправились на Большой-Быстрый. А уже через неделю нашли Никиту. Благо в конце зимы почти не было снега, только пороша раз в три дня. Нашли его упакованного крепко-накрепко в закоченевшей, как будто железной шкуре-шубе.

Вырезали кусок шкуры возле головы и поняли, в каких неимоверных муках умирал охотник. Губы были изорваны в клочья — он их кусал, а на лице застыла смертная гримаса. Руки и ноги были упакованы так, что он ими и пошевелить не мог.

Прорезали две дырки, продели в них принесенную веревку и потянули почившего бедолагу в сторону дома. Вдвоем-то нетяжело, шкура хорошо скользила по лыжне. Один из братьев шел сзади и подталкивал «кокон» посохом.

Мать, как только увидела сыночка, охнула и заголосила: «Вот она, шуба-то теплая!» Так и твердила: шуба да шуба.

Поначалу никто и не понял, о какой такой шубе говорит Мария. Уж потом, много позже, когда вся деревня знала, что женщина тронулась умом от великого горя, рассказала она о цыганке.

Да не все поверили. Мало ли что приблазнится сумасшедшей!

Странно, никогда не слышал про такой способ ночевки, что мехом наружу что внутрь...
Мездрой внутрь может не замерзла бы шкура, но свежесодранной шкурой ни за что бы не стал укрываться...

Это сообщение отредактировал мастер123 - 9.01.2019 - 20:12

А Красная Шапочка носила шапку из волка мехом внутрь

Такой рассказ цыганской мистикой испортил. В тайге и без предсказаний своя мистика.

Типа мокрая кожа не замёрзнет если близко к телу. А через мех замернет

Говорят, лучше всего ночевать когда ..... кверху мехом. Смех-смехом!

Ленька Дикаприев вообще в лошадке ночевал.
По сабжу- ради стилизациии под таежный сказ уж больно много местечковых словес и поворотов. Но поставил на трудах твоих, ТС, крест.

Есть ещё что то в похожем стиле?

Ну это нужно очень небрезгливым быть, вот так кровью с жиром вымазаться

Что там такое?

Наверно помому, что это художественное произведение от первой до последней буквы

Просто ты не охотник.
Мне, еще совсем пацану, отец это старое якутское правило рассказывал.

Добавлю бонусом. via

Черный вдовец.

В одном селе в Восточных Саянах, в шестидесятые годы жил паренек. Сейчас это уже пожилой человек, давно дело было. Назовем его Афанасий. Деревенька глухая, вокруг леса непроходимые, сумеречное царство медведя и кабарги. Как его отец, как дед в свое время, занимался Афоня промыслом, добывал зверя. И вот, по ранней молодости, когда еще и женат не был, приключился с ним случай нехороший.

Наверно, все слышали про охоту на солонцах? Парнокопытные очень любят лизать соль, вот и создаются искусственные места прикармливания лосей, маралов и прочих, кто там попадется. Неподалеку от солонца охотником делается «схоронка», приходит он туда, например с вечера, сидит не шевелясь и ждет зверя. Надо сказать, что делаются солонцы как можно дальше от жилых мест – за десять, а то и двадцать километров. Чем дальше в нехоженую тайгу – тем больше зверя.
В один из дней, Афанасий собрался, вышел из дома, и к вечернему закату был на месте. Вокруг – на многие километры ни души, тропинка узенькая, вся в корягах и корнях, недалеко начинались сопки, поросшие пихтами и кедрами. Сверни чуть в сторону с еле обозначенной тропинки – ноги переломаешь, сквозь таежный бурелом идти невозможно.

Да, так вот пришел Афоня, залег, ждет. Надо сказать, что убежище его было на небольшом возвышении, как бы, холме над ручьем, на берегу которого он оборудовал солонец. Русло ручья прекрасно просматривалось, ветер тянул в сторону, так что запах охотника не доносился в низину. И тишина таежного вечера, только ветер шумит в кронах елей.
И вдруг ему почудилось, что со стороны ближайшего распадка донеслись звуки, которых тут не могло быть в принципе. Смех, голоса многих людей, звон колокольчиков, музыка, лошадиное ржание...Как будто здесь большой тракт, и мчатся по нему тройки коней. Но вокруг глухие непролазные дебри, какие тройки?...

У меня это место в рассказе дедушки Афанасия всегда вызывало ассоциации с советскими фильмами, где показывается разудалая деревенская свадьба с гармонистами, разукрашенными тройками и молодцами в картузах и цветком в петлице.
Звуки становились все ближе, какие-то тени замелькали внизу у ручья. Как будто невидимый поезд остановился прямо напротив того места, где наверху сидел Афанасий, и все вышли передохнуть, прежде чем отправиться дальше. Смех, разговоры...И каким-то сверхобостренным чутьем охотник понял, что говорят-то они между собой, но прекрасно ЗНАЮТ, что и он здесь, неподалеку...И тут снизу раздались голоса:
- Че, сидишь? Ну, сиди...Вот, невесту выбирай любую. Назад поедем, мы тебе невесту дадим!
Девки поют, парни, музыка играет. А людей не видно, только тени мечутся. Затем, вроде как удаляться все стало."Назад поедем, мы тебе невесту дадим обязательно!" Еще долго было слышно вдалеке, как они поют, ездят все.
Он бросил там телогрейку, рюкзак с припасами, только ружье, видимо по инерции, не выпустил из рук. Ломился оттуда по чащобе, как броненосец в потемках. Как не сломал ноги и не выколол глаза ветками – ему и самому не понятно. Эта часть истории мне особо близка, так как один раз бежала ничуть не хуже Афони, встретив в урочище Калтата стаю бродячих собак. А может, то были волки, на них не написано, а я плохо разбираюсь. Тоже первая мысль, когда уже более-менее вынесло в цивилизацию - как не сломала руки и ноги, и как не выхлестало глаза? Ощущения от бешеного бега по тайге - один в один.
В селе он все честно рассказал, не побоялся, что будут смеяться. А никто и не смеялся. Тайга... Там всякое может быть. Наоборот, говорили, что повезло Афоне, от смерти нехорошей он спасся. Сосед-старик сказал: «Это лесные были. Помаячило тебе». Вот так и убежал Афоня от лесной невесты.
Было ему тогда чуть за двадцать, так что неудивительно, что вскоре он женился. Жена его, Надя, была из местных, деревенских. Вроде бы все хорошо, да только недолго они прожили – умерла она при родах, от заражения крови. В город в больницу не успели увезти, а в деревне известно, какая медицинская помощь в глухой деревеньке была в те времена…

Второй раз Афоня женился, когда ему было уже за 25 лет, и даже на городской! Не из краевого центра, из маленького Дивногорска, но все же! Переехал он к жене. Сын родился, лет семь они прожили. Один раз на выходные, уехал Афоня в деревню с сыном, навестить бабушку, то есть свою мать. А жена должна была утром подъехать, на ранней электричке. Но не приехала она. Тело нашли через месяц, даже убийц нашли и суд был, но ведь от этого не легче.
Уехал наш герой опять в свою деревню. Человек он был работящий, непьющий – для села находка. А вот стали его женщины избегать, не принимали ухаживаний. Почему? Да потому, что двух-то уже похоронил. Хотя понятно, не он виновник их смерти. Но все-таки нашлась одна, несуеверная. У нее тоже ребенок был, с мужем давно развелась. Замуж второй раз ей очень хотелось, вот и рискнула она. Прожили они довольно долго, лет десять, вместе воспитывали ребятишек. Жили они в доме на две половины, соседом был осетин (или карачаевец) с семьей. Как-то летним вечером, Афоня с женой вышли из дома, полить огород, и услышали крики и шум драки с соседней веранды. Побежали туда и увидели, что несколько молодых парней пинают соседа. Как позже выяснилось, к дочери осетина приехал "жених" с друзьями, и стал силой вытаскивать девушку из дома, чтобы увезти на какую-то местную гулянку. Отец воспротивился, завязалась драка. Афоня, естественно, кинулся на помощь соседу. Один из парней схватил его за голову, нагнул и стал бить коленом по лицу. Жена закричала, кинулась разнимать. Парень сильно толкнул ее, она отлетела в угол веранды, где лежала куча железного хлама, ударилась виском. Смерть на месте.

С четвертой женой Афанасий сошелся, когда ему было уже за пятьдесят. Совсем мало получилось прожить у них – двух лет не прошло, умерла женщина от инфаркта. Только после этой смерти завязал он с бракосочетаниями. Были, конечно, у него женщины, но до совместной жизни ни с одной больше не доходило. Так и живет, один в своей избе, да ждет в гости сына с семьей из города…

Историю эту про лесную свадьбу знают все, кому не лень слушать старика. А вот спросить, как он считает, связана ли эта история с его невеселой судьбой, ну вроде - "кинул" лесную невесту, вот и получил по полной программе - спросить как-то язык не поворачивается, вдруг обидится дедушка...

Я не понял-шкура так замерзала что он вылезти не смог?

Паскудное племя цыгане - и здесь они сцуко нарисовались!
Ох, терпеть их негавижу ...

Но ведь предсказала цыганка точно. Отнёсся бы к предсказанию серьёзно, был бы жив мужик.

Да. Шкура свежая, на морозе схватилась и он внутри остался. Непонятно почему умер. От переохлаждения наверное. Потому что собаки прибежали на сл. день, соседи нашли его еще через день. Два дня без еды вполне можно протянуть.

Это сообщение отредактировал Badenser - 9.01.2019 - 20:38

Чучуна. via

Владимир долгие годы работал в тайге. Исходил огромные пространства этого далекого загадочного края. С Володей мы учились в институте в одной группе. И вот как-то, когда мы с ним встретились через многие годы, он рассказал один редчайший таёжный эпизод.

Работал он в тот год на должности начальника партии. В разгар таёжных работ в одной бригаде закончились продукты, а все из- за медведей. Это были настоящие грабители: они обнаружили один из лабазов и все там сожрали. Пришлось начальнику партии взять продукты на базе и отправиться а далекий путь — туда, где в расположении партии и устроили пир медведи. Оленей вел опытный каюр Николай. Он и родился в чуме в верховьях. У Николая два сына тоже работали каюрами. Один из них трудился в той самой бригаде, которую ограбили медведи.

Пробирались по таежной охотничьей тропе очень медленно. Во второй день пути прошли всего два десятка километров. Оказалось, что совсем недавно в этих местах сильным ветром повалило огромное количество деревьев, они завалили тропу. Олени с гружеными нартами не могли перепрыгивать через стволы, приходилось выискивать новые проходы.

Привал сделали у геодезического знака на краю небольшой поляны. Николай знал эти места — бывал там раньше. Как выяснилось, он в этих краях когда-то охотился. Оленевод развязал один из вьюков, достал пригоршню сухарей, кусок вареного мяса, затем еще какие-то продукты и стал укладывать в холщовый мешочек. Владимир с удивлением смотрел на странные действия своего подчиненного.
— Недалеко живет чучуна, — пояснил Николай. — Это ему подарок.

За многие годы, проведенные в Якутии, Владимир много раз слышал байки о загадочных таежных жителях, но не придавал значения этим россказням. А тут представилась такая возможность — воочию убедиться в правдивости местных легенд. К тому же Владимир вспомнил одно из преданий: якутские старики рассказывали, что если почесать предметом, который бывал в руках чучуны, больное место, боль пройдет. А у него сильно болела спина. Вдруг поможет? Кое-как Владимиру удалось уговорить оленевода взять его с собой. Каюр пожалел «болящего» и согласился провести к чучуне.

По пути Николай рассказал, как встречался с чучуной. Как-то зимой каюр пробирался по тропе с оленями — доставлял продукты охотникам. Вдруг залаяла его собака, которая убежала вперед и скрылась в зарослях. Через некоторое время она начала визжать, стало понятно, что пес попал в беду. Пришлось привязать оленей и идти на помощь. Пса он обнаружил в странном положении: голова и передние лапы прижаты к земле. Зажав в руках ружье, Николай осторожно стал приближаться к своей собакe, решив, что та попала передними лапами в капкан.

Поравнявшись со своим псом, охотник обнаружил, что кто-то очень сильный сумел основательно пригвоздить пса к земле деревянной рогаткой (таким орудием пользовались таежные люди в далекие времена при охоте на медведей). Рогатка крепко обхватывала шею собаки и была плотно воткнута в землю. Пес скулил и визжал. Каюр с большим трудом вытащил из земли рогатку. Собака вскочила судорожно отряхнулась и виновато прижалась к хозяину. Оглядываясь по сторонам, Николай надеялся увидеть того, кто сумел обездвижить бывалую охотничью собаку.

И тут он вдруг заметил неподалеку между деревьями берлогу и рядом — покрытое волосами существо, похожее на невысокого сутуловатого человека. Вспомнив рассказы стариков Николай понял, что это чучуна. Существо не нападало, и каюр осторожно отступил. И все же он решил напоследок задобрить этого странного лесного жителя. Он сходил к привязанным оленям, достал из вьюка сухарей, сушеного мяса и оставил подарок на том месте, где обнаружил свою собаку.

И вот Николай и начальник партии спустились по склону и оказались у той самой берлоги. Обиталище чучуны было небольшим. Похоже, его соорудили в углублении на месте корня вывороченного огромного дерева. Владимир отметил, что жилище капитально утеплено мхом и многочисленными обрывками различных шкур. Вокруг валялись кости, клочки шерсти и несколько рогатин разных размеров. Владимир выбрал самую крупную рогатину, воткнул ее около дерева, снял с себя куртку, рубашку, майку и стал об нее тереться спиной. Проделав эту процедуру, начальник партии никаких улучшений не заметил: спина как болела, так и продолжала болеть. В итоге, оставив чучуне подарок, путники вернулись к геодезическому знаку. И что же? На следующий день Владимир почувствовал облегчение, спина почти прошла! Когда он рассказал об этом Николаю, тот заметил, что для окончательного выздоровления нужно лечение повторить еще хотя бы два раза.

И вот продукты были доставлены, предстоял путь обратно. Да только Николай был вынужден задержаться в бригаде на несколько дней — сбежали олени, и оленевод ушел на их поиски. Владимиру пришлось идти без него. Возвращаясь на базу, начальник партии решил обязательно побывать у берлоги чучуны и полечиться еще раз. Он спланировал свой маршрут так, чтобы оказаться вблизи геодезического знака, причем в дневное время, так как ночевать в этих таинственных местах в одиночестве не хотелось.

Добравшись до вершины той самой горы, Владимир положил рюкзак со спальным мешком на ступени геодезического знака, а сам налегке отправился к обиталищу чучуны. Шел осторожно, стараясь не ступать на сухие сучья, чтобы не шуметь. Воткнутая в прошлый раз возле берлоги рогатина исчезла. Выходит, хозяин леса тут уже побывал! Заглянув в жилище, Володя увидел, что все рогатины лежат внутри. Чучуны дома не было. Найдя то орудие, которым Владимир уже пользовался, геодезист приступил к лечению. Закончив, он вернул рогатину на место. Возвращался геодезист быстро, но по-прежнему старался не создавать лишнего шума. Вдруг чучуне не понравится, что кто-то вторгается в его жилище?

Однако, к великому удивлению Владимира, его оставленный на знаке рюкзак оказался лежащим на земле. Спальный мешок был раскрыт, словно кто-то пытался в него лечь. Но самым загадочным оказалось то, что рядом лежала… рогатина, подобная тем, что хранились в берлоге! Выходит, пока Владимир заглядывал в жилище чучуны, лесной житель посещал его стоянку! Собрав свои вещи геодезист как можно быстрее ушел от знака. Кстати, с тех пор прошло много времени, но спина у Владимира больше не болела.

Это сообщение отредактировал Marv25 - 9.01.2019 - 20:44