Сейчас уже, будучи женщиной возраста "прилично за..", понимаю, что причина моего страха крылась в тяжелых, утомительных, многочасовых родах матери, о которых она мне регулярно рассказывала в детстве, как будто обвиняя меня в том, что я заставила её мучиться.
После родов, первых и единственных, моя мать подурнела, начала пить, от нее ушел отец, а в десять лет забрал и меня в свою новую с Катей, его молодой женой, семью. Катя была женщиной хорошей, до безобразия просто: любила своего годовалого сына Митю, меня любила как родную, никогда не попрекала ничем, хотя жили мы первое время в обычной питерской комуналке, не шибко богато. Моя родная мама умерла, когда мне было пятнадцать, от туберкулёза.
В 20 я закончила училище, подала документы в ЛГУ (ныне СПбГУ), где и познакомилась с будущим мужем, сыном чиновника. Жили мы как в сказке: поездки в солнечную Болгарию, хорошая еда, элитный алкоголь, автомобили, высшее общество и те, кто себя к нему причисляет. Денег было много. До смерти свекра даже слишком много. Часть я всегда отсылала своей семье.
Когда мы переехали в просторную квартиру в центре Ленинграда, я заикнулась о детях, но муж сурово посмотрел на меня и сказал:
- Мы обо всём договорились ещё тогда, когда я к тебе свататься приходил. Не нужны мне выродки, не хочу жить "для кого-то".
Да, Маша, "выродки", так и сказал. Знаешь, я расслабилась тогда. Когда на наших глазах стала разваливаться страна, муж ежедневно напоминал: "В страшное время живём! Вот кто сейчас родится? Только моральный урод. Как ему жить в этом мире? Зачем ему жить?". Я слушала и шла на очередной аборт. Никакого насилия над собой не было: мне было 33, и я была твёрдо уверена, что мои приоритеты не изменятся уже никогда. Всего абортов было шесть.
В 94 мы с мужем улетели в стабильную Америку.
В Чикаго мы жили рядом с семьёй криминального авторитета. Точнее, с женой Оленой и детьми авторитета, сам "авторитет" играл в украинскую политику, дома почти не появлялся. Так вот детей там было пять. Не проходило и дня, чтобы мой муж не сказал: "Закрой окно! Поросячий визг надоел!". Олена была "типичной мамашкой": несмотря на штат прислуги, кормила завтраком малышей и, провожая в школу детей постарше, целовала каждого в лобик. Уютная женщина. Пожалуй, именно таким термином я бы её окрестила. Не могу сказать, что за девять лет, прожитых рядом с такой семейкой, моё видение мира резко изменилось и я воспылала любовь к детям. Нет. Но у себя в голове я сделала пометку: если когда-то захочу стать мамой, всегда смогу взять приёмного. И любить его буду как родного.
В Россию мы вернулись в 2003.
Только не в Питер, а в Москву. Муж вступил в права наследования (оба его родителя за год буквально "сгорели" от рака), быстро вложил деньги в недвижимость и расслабился, более уже не работал, только лишь сдавал квартиры в аренду, имел пассивный доход от вкладов и инвестиций, сделанных ещё отцом, и иногда занимался обналом "нечистых" денег, беря высокий % с понаехавших "новых русских".
Перемены в его мировозрении я заметила в 2006. На свой пятьдесят первый день рождения он устроил пикник и пригласил трёх близких друзей с семьями, почти все пришли со взрослыми детьми и внуками. Огромный дом, в котором мы жили, наполнился детским смехом. Одновременно семь или восемь ребятишек разных возрастов бегали по газону, играли с обезумевшими от радости собаками, а муж стоял на террасе, пил коньяк и чувствовал себя королём прайда. В тот день я не увидела отвращения к детям в его глазах. Обрадовалась, подумала, что можно по примеру семьи его друга, взять из детского дома родных брата и сестру. О родах естественных я не думала, ещё в 1999 году американский гинеколог мягко намекнул мне, что "из строя" я вышла. Вечером я осторожно поделилась своими мыслями с мужем.
- Подумаю, - буркнул он, поцеловал меня и уснул. - Не торопи события только.
Думал недолго. Спустя год, "доброжелатели" шепнули мне на ушко, что некая Виктория, двадцати семи лет от роду, ждёт от моего мужа ребёнка. Я не буду описывать, что я испытала. "Пустота" - пожалуй, самое правильное определение всего того, что было внутри.
Отрицать мой муж ничего не стал. Наоборот, он даже удивился моей реакции:
- Зачем брать чужого? Если рожать, то своего. А ты не сможешь всё равно, вот я и решил поберечь тебя.
Он говорил об этом так просто, что я на время успокоилась. Оказывается, он решил, что Вика должна будет родить и отдать ребёнка нам в обмен на квартиру. Вика не возражала. Я, в принципе, тоже. Наоборот, спустя время, поймала себя на мысли, что так правильно.
Ребенок родился зимой 2008, мальчик. Мы с мужем встречали их с Викторией из роддома, тогда, кстати, я её первый раз и увидела. Рыженькая, с веснушками. Как он повёлся на неё? Объективно, она проигрывала мне по внешним данным, хоть и была почти на два десятка лет моложе. Мы отвезли их с сыном в новую квартиру и договорились, что через месяц мальчик переедет к нам.
Переехал. Муж от сына не отходил. Где тот убеждённый чайлдфри? Где он, спрашивала я себя? Куда весь "чайлдфризм" испарился? Правду говорят, у мужчин нет возраста. Он может и в пятьдесят спать папой, и в шестьдесят, и, при большом желании, в семьдесят. Я же к Роберту почти не подходила, остро чувствовала исходящее от него присутствие другой женщины. Вскоре мы нашли мальчику няню, а я начала ходить к психологу, учиться "принимать приёмыша как родного". Раньше мне казалось, что это просто.
Я думала, что жизнь постепенно входит в нормально русло, но спустя год меня ждало новое потрясение. Муж сказал, что Вика беременна вторым. И что, наверное, будет правильно, если они с Викой съедутся и начнут воспитывать деток вместе.
- У детей должна быть семья, - сказал мне мужчина, который когда-то хотел жить в стиле free.
- Ты раньше называл детский смех поросячьим визгом.
- То было раньше. Понимаешь, дети - это второе дыхание. Дать им всё - это величайшая честь для любого мужчины. Прости, если я тебя чем-то обидел. Ты навсегда в моём сердце останешься первой. Ты - моя молодость. Роберт - это моя кровь. Смотрю на него и диву даюсь, насколько похож он на меня, мелкого. Так же щурится, так же голову наклоняет, так же улыбается. Это мой ребёнок.
Расстались мы спокойно, без судов и выдирания волос молодой маме, которая к моменту расторжения брака родила второго сына.
Муж купил мне большую квартиру, нанял помощницу по хозяйству. Без напониманий переводит крупные суммы на повседневные нужны. Он - хороший человек, хоть и испорченный удовольствиями. Иногда мы занимаемся сексом, Вика об этом знает, но относится спокойно. Иногда я приезжаю к ним в дом, смотрю на бегающих по дому мальчишек, толстую Вику, седеющего мужа, у которого, кажется, под конец жизни совсем крыша с катушек съехала от радости, и делаю вид, что общение с его деревенской сожительницей мне приятно.
Завидую ли я ей? Нет. Хочу ли я быть с этим мужчиной? Да я и так с ним, несмотря на развод. Он приезжает ко мне два раза в неделю, делится самым сокровенным и по-прежнему клянётся в любви. Просто теперь мы не просыпаемся в одной постеле. Хотела бы я быть матерью? Да. Пожалуй, мой первый аборт - это моя единственная ошибка в этой жизни. Все прочие аборты - лишь следствие первой ошибки. Они были сделаны по инерции, когда другого развития событий я уже не видела.
Что бы мне хотелось сказать твоим читателям? Не знаю, наверное, то, что чайлдфри - это не модное течение, а, скорее, следствие детской обиды. Его лечить нужно, и делать это стоит сразу, как только мысль "я никогда не буду мамой" пришла к тебе в голову. Кто так сильно тебя обидел, что ты решила самостоятельно обрубить себе функцию созидания? Кто? А мужчина, который поддерживает твое желание "не рожать", любит ли он тебя или отсутствие обязательств перед тобой? Не скажет ли он тебе, когда родить ты будешь уже не в состоянии, что он хочет детей, своих, родных? Ты уверена?
P.S. Не знаю, как у Вас, у меня после прочтения сложилось ощущение абсолютной бесполезности жизни убеждённых "чайлдфришников". Еда, секс, деньги, путешествия. Ну а дальше-то что? Одинокая бессмысленная старость среди дворцов, Феррари и черной икры?
via
yaplakal.com