130
ПРОЛОГ
Об аварии я узнал 26 – 27 апреля – до официального объявления. Первая мысль: начинается война (так нас учили на военной кафедре). Естественно, возник вопрос, как террорист мог взорвать ядерный реактор в режимной зоне. Оказалось, что это можно сделать сравнительно легко, не менее, чем тремя принципиально различными способами, и успеть при этом самому покинуть зону. Но, поскольку не было других событий, подтверждающих эту версию, а правительство наконец-то сообщило об аварии (именно об аварии, а не о теракте), стало как-то спокойнее. Можно было понять, что на ликвидации её последствий будут сосредоточены необходимые ресурсы, специалисты и т.д…. Нельзя сказать, чтобы это сильно успокоило, но всё же – не война. К 10 мая поступило сообщение, что реактор заглушен, то есть, что вытекание радиоактивных веществ из него остановлено. Вот тут уже можно было вздохнуть с облегчением: Сахара и Сибирь серьёзно помогли нам в эти дни.
Сахара, Сибирь и авария
Казалось бы, какое отношение к аварии имеют африканская пустыня Сахара и Сибирь? А ведь именно их влияние практически спасло Киев и Поднепровье от заражения. Дело в том, что основные ветры на территории Украины летом дуют с Западной Атлантики: ровно вдоль Днепра. А как раз во время аварии ветер был с Юга, из африканской пустыни Сахара. Так в первые дни после аварии образовался так называемый «северный» след, который зацепил, в основном, Беларуссию. А затем ветер сменился на восточный, из Сибири. Так образовался «западный» след. Оба эти следа прошли по относительно мало населённым территориям, большей частью – по Белоруссии и Полесью, по лесам и болотам. А если бы в это время дул «стандартный» северо-западный ветер, заражёнными оказались бы огромные территории вниз по течению Днепра, с городами и плотинами, с производственными мощностями и развитым сельским хозяйством. Тогда последствия аварии были бы гораздо страшнее. Так что можно считать, что в первые дни погода «сыграла за нас», а потом реактор уже удалось заглушить. Что, впрочем, не отменяло необходимости борьбы с последствиями самого заражения, охватившего значительные территории, а не только «тридцатикилометровую» зону. Фактически, в пределах этой зоны, в основном, выпали радиоактивные осадки, и она действительно представляла и представляет опасность. Остальные территории заражены гораздо слабее, так что там вполне возможно жить и работать. Разве что некоторые продукты нужно проверять на уровень радиоактивности.
Герои первых дней
Люди, работавшие на ликвидации последствий аварии в первые дни все до одного, по моему мнению, должны быть признаны героями. Потому, что они, не зная истинной радиационной обстановки (а позже – даже зная её), шли «в наступление» на реактор, понимая, что это – их последний бой. Практически никого из этих людей уже нет в живых. В книгах пишут, в основном, о пожарниках, бросившихся тушить пожар на станции без малейшего представления о том, что там произошло на самом деле. Но мало кто вспоминает о вертолётчиках, «бомбивших» открытый реактор мешками с реагентами. О людях, выходивших на крышу хотя бы на минуту, о шахтёрах, рывших тоннель под реактор… Практически все они в итоге получили огромные дозы радиации. Но, не будь их подвига, мы бы сейчас, как говорят, уже светились бы по ночам. «Героями» в результате были названы, в основном, те, кто руководил этой операцией: меньше расходов на наградные, да и приятнее самим себе звания раздавать. Единственное – подло по отношению к настоящим героям. Но такое чувство, как совесть, никогда не было ведущей добродетелью любого руководства, в любые времена и на любой земле… Об одних героях хочется рассказать особо: о тех, кто, рискуя здоровьем и жизнью, установил флаг на трубе 3-4 блоков. Пусть говорят, что этого можно было не делать. Пусть обвиняют тех, кто послал ребят туда, откуда тяжело вернуться живым-здоровым. Этот подвиг был очень нужен. Флаг над трубой 4-го блока, как флаг Победы, оповестил всех нас и весь мир о том, что мы победили радиацию: прекратили её выброс в атмосферу. Что мир снова может спать спокойно: авария локализована. И сегодня, вспоминая те годы, я должен сказать, что флаг выполнил свои функции и как весть миру, и как мотиватор для тех, чей бой с радиацией продолжался.
Как я попал в Чернобыль
В конце лета меня вызвали в военкомат и сказали, мол, нужно ехать на ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС. К тому времени у меня за плечами уже была служба в Туркмении, свойства радиации и способы защиты от неё я знал профессионально. Должность, на которую меня призвали – заместитель командира части, – была довольно высокой. А, самое главное, мне очень хотелось увидеть в натуре и атомную станцию, и аварию. Посмотреть на радиацию вблизи, чтобы мы с ней встретились не в учебной, а в реальной обстановке. Во многом из-за этого я, собственно, и не стал отказываться и придумывать причины (хотя причины не ехать у меня были). Предварительно уточнив у друзей то, чего я, возможно, не знал (а друзья подкинули несколько идей и несколько вопросов), я счёл себя готовым к поездке. Командировку мне выписали на 180 дней, хотя было известно, что среднее время пребывания на станции – не больше месяца, и зависит оно от полученной дозы облучения.
На станции
На станции мы попали к работнику, распределяющему прибывающих по рабочим зонам и ставившему задачу на день. Проинструктированный, чтобы работники станции лично доставляли нас к «точке старта», я не совсем понимал, зачем это нужно. Оказалось – нужно. Потому что, объясняя мне, как туда попасть, этот работник провёл рукой по тому месту чертежа, где был обозначен проём, и сказал уверенно: «Пройдёте здесь». Я удивился, как это мы пройдём метров 20 над пустотой (как выяснилось, этот проём был до земли, а речь шла о 7 этаже!). Работник сказал, мол там пустоты нет, после чего, ткнув в чертёж там, где была обозначена сплошная стена, сказал «И вот здесь выйдете на лестницу». Поскольку ни мне, ни моим подчинённым сквозь стены ранее ходить не удавалось, пришлось всё же настоять на том, чтобы он лично отвёл нас к «точке старта» - чистому участку станции, откуда уже следовало выходить на рабочие места. Такие ситуации возникали довольно часто: работникам станции не очень хотелось ходить по «грязному», а чертежи станции мало соответствовали реальности. Впрочем, с маршрутами по станции тоже происходили какие-то мистические вещи. Только вчера тебе показывали безопасный маршрут, по которому нужно было идти, и вдруг сегодня маршрут радикально изменялся: по тому маршруту, что вчера, идти было уже нельзя, и прокладывался новый, который назавтра тоже менялся… Вспомнился «Пикник на обочине» братьев Стругацких. Впрочем, всё, что происходило на станции, очень напоминало сюжет Стругацких, которым я благодарен за точное описание ряда моментов, которые я там встретил, как уже известные. Например, рядом с маршрутом, по которому мы ходили каждый день, стояло рядком 5 БТРов. Мы обходили их ежедневно. Но никто даже не пытался пройти МЕЖДУ ними – это было опасно из-за высоких уровней радиации на броне. В другом месте приходилось бежать от пролома в стене до дверей из-за непонятно откуда взявшегося излучения. Потом выяснилось, что виной всему был упавший с какого-то грузовика «мешок с рентгенами». Мешок убрали и по тому же проходу стало можно идти, а не бежать. А по некоторым коридорам станции стало можно передвигаться только тогда, когда на окнах появились «свинцовые занавески» из пятимиллиметровых листов свинца. Выходя из зоны работ мы обязательно проходили дозиметриста, который, измерив уровни радиации на одежде, определял, «чистая» она или «грязная», после чего одежда попадала в соответствующий контейнер, а голые мы – в душ. После душа следовал ещё один дозиметрический контроль, определявший, «чистый» ты или «нечистый». «Нечистые» возвращались обратно под душ, а чистые могли получить новый комплект обмундирования, в котором и ехали обратно в часть. Когда новые комплекты кончились, их место заняли стираные «чистые» комплекты. Специфическая ситуация была также с респираторами. Их на станции было множество видов: от военного «намордника» из зелёного полиуретана до медицинских масок – белых или цветных. Мы всегда старались получить белые маски из «ткани Петрянова», которые фильтровали частицы, начиная с 5 микрон, потому что знали – остальные респираторы такие частицы пропускают…
Животные
Даже там, где дислоцировалась наша часть, животных не было. Не пели птицы, не было даже насекомых, которые, казалось бы, в отсутствие естественных врагов, должны были расплодиться в огромных количествах. Но всё же животные в нашей части были. Неизвестно откуда взявшиеся в части радиоактивные петух и курица вели себя вполне прилично: гнездились где-то в кустах на территории части, пели по утрам, к людям близко не подходили. Солдаты подкармливали их, и им для жизни этого вполне хватало. Правда, яиц курица по какой-то причине не несла. То ли радиация подействовала, то ли у петуха что-то не получалось. А может, мы просто не находили мест, где она эти яйца несла. Я приехал – петух с курицей были, я уехал – они остались. А однажды в нашу часть забрела крупная собака. Она покачивалась при ходьбе, было видно, что она с трудом ходит из-за общего плохого состояния. Мне жаль её до сих пор. Она пришла и остановилась в 5 метрах от ближайшего человека. И ждала. Дозиметриста, несмотря на угрожающего вида «клюку» дозиметра, подпустила к себе безоговорочно. Тот, измерив собаку, только покачал головой – 100 р. на поверхности тела. Это значило, что у собаки жесточайшая лучевая болезнь… Единственное, чем мы могли помочь ей – это накормить. Когда собаке подали миски с едой и водой, она подождала, пока люди отойдут, и только потом принялась за еду. Было впечатление, что она чётко понимает ситуацию, понимает, что мы не можем ей помочь, понимает, что она не может остаться в части… всё понимает. Только сказать не может…. Отобедав, собака в последний раз с благодарностью посмотрела на нас и ушла. Больше мы не видели её ни живой, ни мёртвой.
Байки
В этом разделе я постарался собрать те случаи, о которых я слышал на станции и позднее – от своих коллег, там побывавших. Часть событий происходила при моём непосредственном участии. Возможно, среди них есть и анекдоты, но вряд ли – жизнь часто богаче любого анекдота… Итак….
Увидеть реактор и умереть
Говорят, что один из «бойцов» решил посмотреть на реактор вблизи. С этой целью он поник туда, куда никто до него не ходил, взглянул на зеленоватое месиво на месте реактора… и осел, уже мёртвый, под стену (доза свыше 10000 р/ч вызывает так называемую «смерть под лучом», а там, судя по всему, было не меньше). Обнаружив отсутствие бойца, командир отправил отряды на поиски. Более умные товарищи, обнаружив тело, не стали разглядывать реактор, а просто вытащили товарища из опасной зоны. Спасать его было поздно…
«На память»
Ещё один случай, поражающий своей дикостью. Рассказали дозиметристы станции. Уровень радиации возвращающихся они измеряли от «условного нуля» - отметки, на которой находился фон на станции. Так вот, после появления очередной группы, работавшей на крыше, у дозиметристов «поплыл ноль». С точки зрения дозиметриста, такое могло случиться, или если произошёл массовый выброс радиации (Ещё один взрыв? Но нет звука…), или… Дозиметрист выставил новый «ноль» и стал проверять входящих. Первый – «грязный» (с крыши «чистыми» обычно не приходили), второй – «грязный», третий - … «зашкал» (то есть, уровень радиации больше диапазона измерения). Переключение диапазона – «зашкал», новое переключение – снова «зашкал», последнее переключение (на диапазон 0 – 200 р) – опять «зашкал»… Тут до дозиметриста начал медленно доходить смысл ситуации. «Что несёшь?» - спросил дозиметрист. «Вот» - ответил «боец» и достал из брючного кармана… кусок реакторного графита (тысячи рентген на поверхности!!!). - «Зачем ты это взял?». - «На память…». - «Отнеси на место» - самое разумное, что мог сказать дозиметрист в этой ситуации. А что он ещё мог сказать человеку, фактически «сварившему» собственные внутренности огромной дозой радиации. Естественно, «бойца», после того, как тот вернул графит на место, немедленно отправили в госпиталь, но вряд ли его смогли спасти… У меня дома, как ни странно, тоже есть камешек «на память» со станции, но у него совсем другая история. Для ремонта ступенек центрального входа станции перед приездом какого-то очень высокого начальства привезли новый лабрадорит. Кусочек этого лабрадорита (кроме всего, предварительно проверенный дозиметром) и хранится у меня дома.
Роботы
Эту байку мне рассказали ребята-офицеры, водившие бойцов на крышу. Крыша была самым «грязным» местом, поэтому именно туда направляли телеуправляемых роботов. Наш робот управлялся теми операторами, которые готовили «Луноходы» и имели представление о том, как робот выполняет команды на практике. Сам робот имел двойное управление: по радио и по проводам. Считалось, что по радио роботом можно управлять, пока помехи от радиации не начнут «забивать» сигнал. А по проводам – в оставшееся время. Фактически, опыт операторов не сильно помогал им в сложной обстановке крыши. Кончилось тем, что робот, как говорили, «покончил жизнь самоубийством» - он просто свалился с крыши (это с высоты 17-этажного дома), не отреагировав на очередную команду. Так вот, именно в это время в зале управления была партия бойцов из Средней Азии. Один из них, услышав о том, что робот упал с крыши, поинтересовался: «А робот с крыши падает, он разбивается, да?». На что руководитель группы, офицер, не поворачивая головы, ответил: «Нет, он встаёт, отряхивается и лезет снова на крышу», чем вызвал дружный хохот всей команды. Конечно, не только мы умели строить роботов. Поэтому через какое-то время (а может, и одновременно с нашим) на крыше появился другой робот – японский. Когда его выпустили на крышу, он прошёл несколько метров… и начал пятиться назад. На вопрос наших специалистов, что это он такое делает, японцы честно ответили, мол, он не работает там, где уровень радиации превышает 800 р/ч, то есть… на крыше. Больше к «японцу» вопросов не было, о его дальнейшей судьбе я ничего не знаю. Но точно уверен – то, что делалось в СССР, было наилучшим, как бы кто бы меня не пытался убедить в обратном: наш робот работал, а не искал себе лучших условий.
300 р/ч
Историю про 300 р/ч мне рассказал мой учитель по «Школе юных химиков» и коллега по работе на станции Валерий Павлович Педан. Возвращается боец-дозиметрист с крыши. «Сколько?» - спрашивают у него. – «300» - не моргнув глазом отвечает боец. «Как 300? - изумляется командир, - У тебя дозиметр до 200!». - «Ну, зашкалило, значит 300». - «А что ты мерил?». –«Да, трубку блестящую. Там из неё ещё порошок сыпался… тёмный такой…». – «Ага, понятно, сборку ты мерил, иди отсюда. И завтра - домой» - сказал командир. А что он ещё мог сказать, если на поверхности сборки, по ГОСТу, 10000 р/ч, а совсем не 300, как «намерил» ничего не понимавший в радиации боец. Хорошо ещё, что умный командир попался – ведь за этим бойцом могли пойти другие, не подозревая, какие «300 р/ч» их подстерегают…
Перекур
Рассказывал один из дозиметристов. Работают ребята на станции. Уровень радиации позволяет работать спокойно, время есть. Начальники отошли покурить. Подошёл и дозиметрист. Понюхал воздух – слышит, «прёт» радиацией. Достал дозиметр – всё нормально. Осмотрелся – увидел «дырку» под потолком. Оценил направление луча, поднял «клюку» дозиметра – 100 р/ч. А прямо в луче стоят «господа офицеры», перекуривают. Подошёл к ним дозиметрист и показал, что на приборе. После этого он даже не успел понять куда они делись – с такой скоростью они разбежались в разные стороны. Ну и, конечно, бойцов предупредили, чтобы под луч не совались…
200 р/ч
Истории про 200 р/ч мне рассказали мои подчинённые (в эти моменты меня на станции не было, и я узнавал новости от них). Пришлось нашим ребятам убирать радиоактивные мешки с уровнем радиации на поверхности около 200 р/ч. Мешок нужно было взвалить на спину и через 30 метров сбросить в приёмник. Разрешённое время работы - около 25 секунд, но на одежде остаётся радиоактивная пыль от мешка. Пришлось организовать работу таким образом: боец берёт мешок, сбрасывает его в приёмник, срывает с себя куртку и полуголый несётся в душ, держа куртку на вытянутых руках. Вторая история про 200 р/ч. Нужно было пробить перфоратором межэтажное перекрытие, вставить туда трубу и соединить её с предыдущим участком трубопровода (по этой трубе потом подавался цементный раствор для заливки помещения, чтобы создать защиту от излучения). На входе в комнату становился дозиметрист, и каждые 20 секунд командовал: «Закончить! Следующий!». В течение 25 секунд каждый работал перфоратором, а потом уходил в безопасное место. Последние принесли и закрепили трубу. И всё это – за считанные минуты. «На гражданке» такая работа выполнялась бы, наверное, полдня.
«Хозяйственник»
Об этом случае мне рассказали, как только я приехал в часть, благо участники истории (кроме главного «героя») были ещё на месте. Служил, говорят, в части излишне хозяйственный боец. Проходя по станции, он обнаружил спокойно лежавший на полу алмазный отрезной круг. Ну как же можно хозяйственному мужику спокойно смотреть как зазря пропадает такая дорогая и полезная вещь? Забрал. Как он её пронёс через дозиметристов – до сих пор загадка, но пронёс Принёс в часть. Куда деть? А вдруг украдут? Спрятал. К себе под подушку. Наутро встал, сделал шагов 10 по части… и упал. Ребята срочно позвали врача, врач – дозиметриста (того самого, с «ушами»). Дозиметрист вошёл в палатку и мгновенно указал, откуда «фонит». На поверхности круга прибор показывал 15 р/ч. То есть, за 8 часов сна наш «хозяйственник» получил дозу облучения мозга более 100 р, а это уже – лучевая болезнь 1 степени. Круг, естественно, тут же отправили на захоронение, а «хозяйственника» - в госпиталь. Больше в часть он не вернулся.
«Стакан»
Говорят (не видел, не проверял), что вокруг станции в радиусе примерно 5 км, создан глиняный «стакан», идущий от поверхности земли до гранитов Украинского кристаллического щита. Создан он для того, чтобы подземные воды не разносили радиацию по окрестностям. Я верю, что такой «стакан» существует. Единственное, что меня занимает – что будет, когда осадки и грунтовые воды переполнят этот «стакан»… Хотя, опять же, по слухам, есть станции, откачивающие и очищающие воду из этого «стакана».
Ворота
Как я уже упоминал, въехать в нашу часть можно было только с одной стороны. Очередная проверка решила, что въезд в часть нужно как-то обозначить, поставить ворота (представьте картинку: болото, посреди – ворота!). Ну что ж, скомандовали – нужно выполнять. Взяли мы три столба, и… как их вкопать? Выручил наш «на все руки мастер». Заточите,– говорит, - столб. Заточили. А теперь, - говорит, - держите вертикально, сейчас мы его «забьём». Сел за рычаги экскаватора, подъехал, нажал на стоящий вертикально столб сверху и… столб вошёл в грунт. Таким же образом «забили» и второй столб. А потом наш мастер попросил положить бревно и посадить трёх человек в ковш, поднял всё это на высоту столбов – и сверху легла перекладина. Люди были аккуратно спущены на землю, взяли металлические скобы, снова поднялись наверх и закрепили поперечину. Получился «парадный вход». Единственная беда – не очень «парадного» вида. Но это быстро исправили. Буквально на следующий день ребята привезли со станции (и где они её там нашли?) бидон красивой голубенькой краски. И не простой, а эпоксидной, какими красят реакторы. И с помощью того же экскаватора покрасили. Через годы я гордо говорил тем, кто побывал в Чернобыле: «Видели ворота посреди болота?». И, получив утвердительный ответ, добавлял: «Это часть, в которой я служил!!!».
Спирт
Естественно, с подачи А. Галича, все уже много лет знали, что «…«Столичная» очень хороша от стронция». И некоторые активно этим пользовались. Попав в Чернобыль, я, первым делом, уточнил у нашего медика (того самого, главного радиолога Кривого Рога), как соотносятся друг с другом спирт и радиация. На что он мне честно сказал, что примерно 20 мл спирта в сутки действуют так же, как… простуда. Когда я потребовал объяснений, всё оказалось просто. Как действует радиация на организм? Угнетает производство лейкоцитов. А простуда? Увеличивает их производство. Выходит «так на так». Но – если доза не превышает 20 граммов в сутки!!! Хотя можно, конечно, прибегать к такому методу «лечения», но от него больше вреда, чем пользы. А однажды у меня появилась возможность подсчитать запасы спиртного в зоне. Среди ночи я услышал шум мотора. Понимая, что в это время машины никуда ездить не должны были, я вышел из домика и обнаружил автобус. Оказывается, мои подчинённые «втихаря» смотались в Киев и накупили спиртного. Прикинув количество спирта, которое они привезли, добавив к этому количество спирта, хранившееся у офицеров и пересчитав всё это на абсолютный спирт, я пришёл к малоутешительному выводу, что в зоне находится 20 тонн спирта, или по литру абсолютного спирта на каждого, пребывающего там. Конечно, вряд ли весь этот спирт выпивался за 1 день (тогда бы трезвых в зоне просто не было), но стало понятно, что запасы были немереные. А самое интересное, что пьяных практически не было. Каждого, кто пытался проехать в зону в пьяном виде, немедленно отсылали домой. Да и в частях выпивка не приветствовалась. Что, впрочем, не уменьшало результата моих расчётов…
Стимуляторы
Ещё одно интересное явление я пронаблюдал в Чернобыле. Все мы работали на станции, потом строили зимний городок - и при этом нам хватало примерно 4 часов, чтобы полностью выспаться и восстановить силы. Оказывается, низкие дозы радиации неплохо стимулируют организм. Всю силу этого стимулирования (с обратным знаком) я прочувствовал, когда вернулся из Чернобыля. Спать хотелось так, что практически всё время, отведенное мне на отдых после Чернобыля (по путёвке), я проспал на берегу Чёрного моря в персональном домике… Да и память работает лучше – всё быстрее «схватывается» и лучше усваивается, особенно то, что касается оперативной памяти. Наверное, и «выветривается» быстрее, но этого я прочувствовать не успел. А ещё в Чернобыле я видел огромные плоды – яблоки, груши… Они висели на деревьях до поздней осени. Такие крупные плоды я раньше видел только на сельскохозяйственных выставках. А здесь они были в изобилии. Радиация, опять-таки, подстегнула какие-то процессы при созревании плодов – поэтому они и стали таким крупными. Правда, вдобавок ещё и радиоактивными…
Грибы
Часть не называю – поймёте, почему. Нашли ребята в лесу около части полянку. А на ней грибов – видимо-невидимо. И все такие хорошие, крупные, не червивые. Набрали два ведра. А есть боязно – вдруг радиоактивные. Принесли своему радиологу – померяй, мол. Тот померил – вроде чистые. А потом им и говорит: «Ведро мне сразу, а что делать со вторым ведром – скажу потом». Ребята пожали плечами, но ведро грибов отдали. А радиолог их – в муфельную печку. Сжёг на угольки. Измерил активность угольков, активность печки после «грибочков» - и выдал заключение: «Есть можно!». Тут же их и съели. И стали время от времени наведываться на «заветную» полянку за грибами. А один мудрец решил и домой насушить – на зиму. Только не доехали те грибочки до дому: отобрали в Белой Церкви на обратном пути… Что «чистое» в зоне – не обязательно считается таким же чистым за её пределами. Но сами «грибники», насколько мне известно, живы и здоровы по сей день.
«Живая» радиация
Среди профессионалов, работавших на станции, было немало людей, ставивших там научные эксперименты (шутка ли – такая возможность!). Один из них «развлекался» тем, что ежедневно, в одно и то же время измерял уровнеь радиации на одном и том же месте одной и той же лужайки. Но однажды он померил не вовремя… С этого момента началась его исследовательская работа. А наблюдалось следующее. С утра, пока лежала роса, уровень радиации был ниже среднего. Роса испарялась – уровень повышался. Выпадал дождь – уровень снова ненадолго понижался. Потом опять повышался. Стал он думать, отчего бы это – и додумался. Всё оказалось сравнительно просто. С утра роса «смывала» радиацию с поверхности земли в более глубокие слои. Потом влага испарялась, и растения, как насосы, «выгоняли» радиацию снова на поверхность. Дождь действовал также, но уже непосредственно на землю. Влага сначала смывала радиацию в глубину, а потом,, испаряясь, снова выносила её на поверхность. Вот что значит исследователь! В самом обычном месте, буквально под ногами, он не только обнаружил ранее неизвестное явление, но и сумел понять его механизмы.
Отъезд
Смена, как обычно, задерживалась. На станцию меня уже не пускали – разве что на совещания, где присутствие было почти обязательным. И, тем не менее, день отъезда «случился» неожиданно. Пока я передавал смену, рассказывал сменщику, что к чему, вдруг оказалось, что машина уже ждёт одного меня, что все уже готовы… Ребята лихорадочно дописывали на бланке с надписью «Благодарственное письмо» (другой бумаги под рукой не нашлось) свои координаты для связи. Этот бланк и сейчас хранится в моих архивах, и даже не все адреса и имена на нём я сегодня могу разобрать. Пришлось очень быстро сворачивать всё и прыгать в машину. В Белой Церкви – переодевание в «своё», «домашнее». Сразу стало так хорошо – еду домой! Но не только это. Выйдя, уже переодетый, из части, я стал на обочине дороги и с огромным удовольствием несколько минут простоял, вдыхая пыль от грузовиков. Чистую!!! Не радиоактивную!!! А потом ещё неделю дома становился за стенки, вызывая улыбки окружающих. А потом поехал отдыхать и отсыпаться. Так для меня закончилось пребывание на Чернобыльской АЭС, на ликвидации последствий крупнейшей в мире на то время ядерной аварии.
Послесловие
Через некоторое время после поездки ко мне обратился один из наших самодеятельных авторов. Он написал стихи «про Чернобыль» и хотел, чтобы я просмотрел их на предмет соответствия реалиям (сам он в Чернобыле не был). Дочитал я до словосочетания «башни реакторов» - дальше не смог из-за хохота. Дело в том, что реактор – относительно «маленький» и полностью погружён в «тело» станции, которое выглядит как обычное здание. Угрожающие «башни реакторов» существуют только в воображении тех, кто их никогда не видел. С тех пор я прошу молодых авторов проверять песни на соответствие реалиям, чтобы снова у кого-нибудь не выскочили эти самые «башни реакторов». А через год я и сам написал песню. Не то, чтобы о Чернобыле: это была скорее фантастическая версия на тему «что могло бы быть». Песня заняла первое место на областном конкурсе авторской песни 1987 года по разделу «авторы». Говорят, потом её пели в зоне, как «народную».
© Сергей Антоненко, ликвидатор
Полностью здесь:
http://capitan-zapasa.livejournal.com/
yaplakal.com