118
Девять кругов ада.
Креатив вполне самостоятельный, но, по сути, является продолжением
"Директивы Зет"Напомню заключительные строки:
…Борт правительственного авиаотряда на военном аэродроме в Чкаловском закончил рулёжку, выехал на взлётно-посадочную полосу, включил двигатели, перевёл механизацию оперения во взлётный режим, набрал скорость отрыва и плавно воспарил от земли, взяв курс на аэропорт далёкого, затерянного песчинкой в просторах Тихого океана крошечного государства Вануату. Командир корабля не знал, кого он везёт в этот раз. Заняв нужный эшелон, он проверил курс и переключил управление на автопилот. Рядом, справа и слева, следовали два истребителя сопровождения. Метеосводка благоприятствовала, и командир расслабился. Внезапно самолёт потряс мощный удар, на дисплее тревожно замигали сообщения о многочисленных отказах систем, самолёт закрутило вокруг оси и, дымя, он ввинтился в грунт вспаханного под зиму поля…
* * *
В Москву сразу с четырёх направлений – по Дмитровскому, Щёлковскому, Каширскому и Минскому шоссе - рыча двигателями и круша асфальт траками, шли танковые колонны…Итак,
Круг первый.
Он выжил. Везение заключалось в том, что он в момент, когда лайнер рухнул на землю, он находился в хвостовой оконечности самолёта в туалетной кабинке. Его крутило, било об унитаз, стены, а под конец ударило так, что хрустнули кости носа, в глазах вспыхнул яркий свет, и всё погрузилось во мрак…
Сознание возвращалось медленно. Когда он очнулся, то оказался в кромешной темноте. С трудом нащупал дверную ручку, нажал. Ручка не поддавалась. Он стал кричать и долбить изо всех сил по двери. Без результата. Собрав последние силы, он надавил на проклятую дверь, та внезапно распахнулась. В лицо пахнуло жаром – обломки самолёта, в котором он летел, полыхали неподалёку. Он выбрался из туалетной кабинки, и прихрамывая и спотыкаясь, бросился, куда глаза глядят, подальше от места катастрофы. В очередной раз споткнувшись, он машинально оглянулся – оказалось, помехой ему была оторванная голова старшего смены охраны, со сгоревшими волосами, стеклянным взглядом глаз, с нелепо торчащим розоватым хрящом шейного отдела.
Он шарахнулся в сторону от страшной находки, упал, и лицом больно приложился о чьё-то туловище, без рук и ног, с распоротым животом, откуда вываливались петли кишечника. Его вырвало прямо на труп.
С трудом он доковылял до небольшого прудика, затянутого ряской. Миновав заросли камышей, он вышел к открытой воде – по следам коровьих копыт, отпечатавшихся в жидкой грязи, он понял, что это был водопой. Он наклонился над водой, чтобы умыться, и там увидел собственное отражение: скальпированная рана головы, лоскут кожи как-то лихо свешивался на ухо, напоминая оселедец запорожских казаков, свёрнутый набок нос распух и посинел, став размером с некрупный баклажан.
Он умылся, с удовольствием ощущая ледяную прохладу пованивающей тиной воды. Он оглядел себя. Белая рубашка была разодрана, в пятнах грязи и крови, левый рукав отсутствовал. Одна штанина брюк была разорвана по шву, щегольские, сшитые по спецзаказу туфли были ободраны и покрыты грязью.
«Видок, однако!» - подумал он. К нему снова вернулась способность здраво мыслить. Первое – надо найти людей, к ним, срочно!
Шатаясь, он пошагал в направлении, откуда, как ему показалось, он слышал шум двигателей.
Мокрые ветви елей больно хлестали по лицу, в ботинках противно хлюпала вода, хотелось есть.
Под одной из молодых елей он нашёл выводок сыроежек, спеша, собрал их, и чуть очистив, стал набивать ими рот, торопливо пережёвывая. Грибной запах по ассоциации вызвал вкусовые ощущения телятины по-премьерски, с соусом из белых грибов, которую мастерски делал его личный повар. Несколько сухих ягод с ближайшего куста завершили трапезу.
Из засохшей берёзовой ветки он соорудил себе что-то вроде посоха, и пошёл дальше, опираясь на него, туда, на трассу.
Круг второй.
Вот, наконец, он добрёл до чёрной ленты асфальта, разделённой белой линией. Шоссе было пустынным. Он встал, опираясь подбородком на свой посох.
Вдалеке послышался шум мотора, и из-за поворота показался автомобиль. Он поднял руку, голосуя, но водитель только прибавил газа, и машина проехала мимо, обдав его брызгами из лужи, образовавшейся в одной из выбоин на асфальте.
Он чертыхнулся. Потом, вытерев саднящее лицо, побрёл по кромке шоссе. Вдали снова послышался шорох шин и мурлыкание двигателя, показался кортеж из чёрного «мерседеса» с номерами «АМР» мигалками и антенной правительственной спецсвязи, и джипа сопровождения.
«Наконец-то нашли!» - мелькнуло у него в голове, он вышел на середину дороги и поднял руку. «Мерседес», не сбавляя хода, как-то брезгливо объехал его, а тонированным стеклом, на заднем сиденье сидел мужчина, надменное лицо которого показалось ему знакомым – он частенько видел его на различных официальных мероприятиях, но никак не мог вспомнить его фамилию.
Джип сопровождения остановился, и из него выскочил рослый коротко стриженный мужчина в строгом чёрном костюме и белой рубашке с галстуком.
«ФСО!» - догадался страдалец.
- Ну-ка, по быстрому, свалил отсюда, каззёл! – сквозь зубы процедил охранник.
- Да как вы смеете! Я же… - договорить ему не дали. Хлёсткий «маваши» оглушил его и он упал на обочину. Между тем мужчина достал рацию и забормотал:
- «Селигер», я – «Невка-один», приём!
Рация ответно хрюкнула.
- «Селигер», тут на двести семнадцатом километре …ского шоссе урод пьяный под машины бросается, пришли сюда ментов!
Охранник убрал рацию, и запрыгнул в салон джипа.
Машина тронулась.
Он вновь остался один на пустом шоссе. Смеркалось. Он зашагал по обочине, опираясь на палку, как вдруг вдали увидел проблески полицейской мигалки.
«О, может, хоть полиция поможет!» - радостно подумал он о недавно реформированном ведомстве своего любимчика.
Круг третий.
Плавно подъехал полицейский «Форд Фокус». Из-за руля вылез рыжий сержант, с пассажирского места не спеша вынес великое пузо торс мордастый прапорщик, у которого на плече висел «АКСУ».
- Ты, бичара, чего тут шляешься? - не сказал, а как-то прохрюкал прапор.
- Да как вы… ты смеешь! – возмущённо воскликнул он. – Я же премь…
Прапорщик взял его за шиворот огромной лапой, и впихнул в салон «Форда».
- Поехали!
Полицейская машина тронулась. Вне себя от возмущения и досады, он стал тупо смотреть на пробегающий за окном пейзаж.
Только бы добраться до их «конторы»! Там телефон, можно позвонить их министру, и тот сотрёт их в лагерную пыль!
Через десять минут «Форд» остановился возле обшарпанного здания с красной табличкой: «МВД РФ. Поселковое отделение полиции пос. Мокруши»
Прапорщик открыл дверь и вытащил его за шиворот:
- Ну, шевели булками!
Его вели в провонявшее носками, сапожным кремом и мышами помещение с засиженными мухами окнами.
- Кривоногов, ты кого привёл? – привстал за плексигласовым стеклом капитан с бейджиком «Дежурный».
- Да вот, Сан Саныч, бичара пьяный, у «випа» курс менял! – хохотнул прапор.
- Таааааааак… по «мелкому» оформлять будем! – потёр руки капитан и достал бланк протокола. – Фамилия, имя, отчество?
- Владимир Владимирович. Шутин. – произнёс задержанный.
- Ты чего, охуел? Издеваться вздумал?! – капитан выскочил из дежурки и схватил его за ворот рубашки.
Задержанный многократно повторенным приёмом сорвал захват, и заломил капитану руку, после чего отпустил. Капитан, потеряв равновесие, влепился головой в стену, от удара образовалась вмятина, посыпалась штукатурка.
- Ах, тааак, сука! – в руках у прапорщика появилась резиновая дубинка, и он хлёстко, с оттяжкой, ударил задержанного по плечам.
Из глаз задержанного брызнули слёзы и искры одновременно, и он потерял сознание.
- В камеру его, пидора! – рявкнул очухавшийся капитан, держась за испачканный штукатуркой лоб.
Прапор Кривоногов потащил обмякшее тело в коридор.
- Погоди, - остановил его капитан.. – Дай-ка у него «котлы» возьму! – он расстегнул кожаный ремешок на правом запястье задержанного, и снял часы «Patek Philippe Perpetual» стоимостью шестьдесят тысяч долларов.
Прапор подтащил задержанного к двери камеры, со скрежетом ржавого металла открыл её, и бросил на холодный обшарпанный и заплёванный бетонный пол.
- Закрыл? – спросил капитан. – А теперь садись, пиши рапорт, мол, находился в нетрезвом состоянии, оскорбляющем человеческое достоинство и общественную нравственность, на замечания не реагировал, при задержании оказал сопротивление… Оооооо, как башка трещит! Приложил же, гандон! – капитан осторожно потрогал внушительных размеров шишку, открыл сейф и достал из него початую бутылку водки, налил половину захватанного стакана, выпил, поморщился.
* * *
Камера была тесной, метра три в длину, и два в ширину. На окрашенных коричневой красной нарах сидел, поджав ноги к животу и опустив на них голову, как показалось ему, молодой парень с лицом старика и потухшим взглядом. Его колотило.
- Ширнуться есть чем? – хрипло спросил парень.
Задержанный мотнул головой. Стены камеры закружились у него перед глазами, сознание снова покинуло его.
Наркоман забарабанил в дверь:
- Ээээээээээй, вы! Тут человеку плохо!
Прапорщик открыл дверь, увидел скорчившееся на полу тело, пощупал пульс.
- Саныч, тут этому придурку и вправду плохо, вызывай «скорую»!
Круг четвёртый.
Минут через сорок под окнами отделения заурчал мотор, визгнули тормоза, и остановилась медицинская «буханка».
Из неё вылез фельдшер в грязном белом халате, и прошествовал в дежурную часть.
- Здорово, правоохранители! – дыхнул он на них спиртовым свежачком. – Где больной?
- Да вон! – махнул капитан в сторону камер.
Фельдшер открыл скрипучую дверь, бегло оглядел задержанного.
- Бля… Это вы его так?
- Да ты что? – ухмыльнулся капитан.
- Ладно, на госпитализацию! Слаааааав! – крикнул он водителю, стоящему в дежурной части. – Тащи носилки!
Бесчувственное тело арестанта погрузили на носилки, и, незлобиво матюгаясь, запихнули в «буханку».
* * *
- Очнулся? – участливо спросил чей-то голос.
Бывший задержанный застонал, открыл глаза. Над ним склонилось бородатое лицо врача.
- А сейчас я буду тебе нос вправлять, потерпи! Извини, никакого обезболивающего у меня нету, так что и зашивать тебя придётся на живую.
Доктор нажал большими пальцами на переносицу. В мозгу будто вспыхнул огненный шар, и он снова потерял сознание, а когда очнулся, врач уже заканчивал зашивать ему рану на голове.
- Ну, чистый красавец! – довольно оглядев свою работу, произнёс эскулап. – А теперь – в палату!
Каталку с больным провезли по поскрипывающему половицами коридору, и повезли в палату с выкрашенными в салатовый цвет стенами. Краска на стенах давно облупилась, из рассохшейся рамы окна тянуло сквозняком. В нос ударил специфический, больничный запах – смесь запаха лекарств, немытого человеческого тела, мочи и крови. Пациента чуть не вырвало – то ли от сотрясения мозга, то ли от «ароматов», витавших в воздухе.
На соседней койке находился худой старик с небритой дней десять седой щетиной.
Дед лежал неподвижно, потом заворочался и громко застонал.
- Рак. Метастазы уже зашли далеко, дней десять-пятнадцать жить осталось… А обезболивающего нету, уж потерпите его.. - кивнула в его сторону медсестра. – А вы отдыхайте.
Больной закрыл глаза и провалился в тьму кромешную, без снов.
* * *
Он проснулся вечером. Мочевой пузырь был переполнен, он с трудом встал с кровати и, шатаясь, вышел из палаты. По шумящему неисправному сливу определил местонахождение туалета, зашёл в кабинку, и облегчился в пожелтевший, в помарках кала унитаз.
Он открыл кран, чтобы помыть руки. Из крана с хлопком выплеснулась ржавая вода. Он с отвращением закрыл кран и глянул в засиженное мухами зеркало. Оттуда на него глядел совершенно не знакомый ему человек в больничной застиранной пижаме, с головой, залитой зелёнкой, тёмными гематомами под глазами и распухшим носом…
Покинув туалет, он пошёл в коридор, где напротив стола дежурной медсестры стоял старенький телевизор «Рубин». Он наугад нажал кнопку одной из программ. Экран замигал, и он увидел.. себя. То же лицо, та же улыбка, те же жесты. С экрана его «alter ego» вещал:
-… Так что слухи о моей гибели в авиационной катастрофе, как видите, сильно преувеличены!- двойник улыбнулся. - Они выгодны только деструктивным силам, пытающимся расшатать существующую вертикаль власти, внести раздор в единство нашего фронта и народа!
Он с раздражением выключил телевизор и негромко выматерился. Срочно в Москву! Я им покажу, сукам! Оборзели! Сколько ни прикармливал – всё равно подгадить стараются! Бежать!
Он вернулся в палату, подошёл к окну, щёлкнул шпингалетом и попробовал распахнуть створки. Рама затрещала, но не поддалась. Он дёрнул сильнее – шурупы, крепящие петли, наполовину выскочили из отверстий, и рама косо повисла на них… Ещё одно усилие – и рама полностью отделилась от оконного проёма.
- Ужин! – загремела в коридоре тележкой с порциями медсестра.
Он взобрался на подоконник, и мягко, сгруппировавшись, спрыгнул в уже начинающую увядать от заморозков, мокрую после дождя траву, усыпанную жёлтыми листьями, и пошёл, куда глаза глядят.
Уже стемнело, и его коричневая пижама была незаметной среди тёмных деревьев и заборов.
Он не рискнул стучаться в дома, в окнах которых горел свет, зашёл на один из участков, где окна были мертвы, и постучал на всякий случай.
Никто не ответил.
Тогда он подёргал ручку двери. Дверь была заперта. Он обошёл дом сбоку, нащупал на земле кусок кирпича, и ударил по окну. Стекло глухо звякнуло. Он осторожно, стараясь не пораниться об осколки, проник в дом. «Ну вот, я и стал вором!» - грустно подумал он, вспомнив о том, как называют в народе возглавляемую им партию.
В доме пахло давно оставленным жильём и мышами.
На ощупь он добрался до шкафа. Там, очевидно, хозяева хранили ненужные вещи, привезённые из города. Он схватил их в охапку, и, ведя рукою по стене, в потёмках прошёл на кухню. Там на столе стояла керосиновая лампа, рядом лежал спичечный коробок. Он чиркнул спичкой, и зажёг лампу. Лампа тускло озарила скудную обстановку – керосинку, стол, покрытый изрезанной клеенкой, буфет, источенный жучками.
В буфете нашлась початая банка малинового варенья, он взял ложку, и жадно стал поглощать засахарившуюся субстанцию.
Доев банку, он стал рассматривать вещи. Женский халат, женская же болоньевая красная куртка с полуоторванным рукавом, ага, вот, мужской пиджак покроя семидесятых годов, и тренировочные брюки с пузырями на коленях, драная куртка из кожзаменителя. Он скинул с себя больничную одежду, и переоделся, потом обул обнаруженные в углу кухни резиновые боты.
Он с тоской вспомнил о семье, которая сейчас находилась в Лондоне. Туда бы, гулять с дочерьми по Гайд-парку, сверять время по Биг Бену…
Он прилёг на кровать, старую, металлическую, с медными шишечками на спинках, укрылся одеялом. Изо всех дыр которого торчала вата, и заснул.
Круг пятый.
Когда он проснулся, уже рассвело. Он с сожалением вылез из нагретой постели, потянулся, сделал несколько упражнений, чтобы разогнать кровь. Надо срочно в Москву!
Он вылез через окно, и пошёл по улице. Осенняя пора, дачники основной массой уехали в город, на улице было пустынно. Вдалеке поблёскивал золотом под лучами изредка пробивающегося сквозь нависшие тучи солнца купол храма, и он решил пойти туда. Церковь была заперта. Он хотел было уже идти дальше, как вдруг из-за поворота выехал мощный чёрный «Инфинити», из которого вышел дородный батюшка и, покручивая в руках айфон, зашагал к храму.
- Отче… - хриплым от волнения голосом бомжеватого вида человек в нелепом костюме и залитой зелёнкой головой обратился к батюшке.
- Чего тебе, сын мой? – недовольно нахмурил брови священник.
- Мне бы поесть… И позвонить… В Москву… - попросил человек.
- Иди с Богом, сын мой, не мешай, занят я очень! – пробурчал поп, перекрестил его и, поправив массивный крест на шарообразном животе, поспешно скрылся в дверях церкви.
* * *
Он побрёл, сам не зная куда. Наконец ему удалось выйти на шоссе, по которому он шёл накануне. Повторять опыт с голосованием встречным машинам ему не хотелось – его вид только отпугнул бы водителей. Он шёл долго, весь день, практически ничего не ел. И только ближе к вечеру, проходя мимо недавно построенного здания «МакДональдса», в урне обнаружил пакет с недоеденным кем-то «бигмаком». Он с жадностью вцепился в него зубами, глотал, не прожёвывая, и запил оставшейся в пластиковой бутылке «Кока-колой».
Ближе к вечеру он подошёл к МКАД. Из столицы доносились автоматные очереди, тянуло дымом.
В рощице, расположенной неподалёку, он заметил среди белизны березовых стволов и жёлтых листьев какой-то странный предмет. Он подошёл поближе. Подвешенный за ноги, на суку болтался труп смуглого черноволосого человека, явно кавказца. Один глаз его был выбит, и чуть заметно раскачивался на ниточке нервов. Судя по тому, что на шее трупа висела массивная золотая цепь с золотым же полумесяцем, поблёскивающим бриллиантами, а на руке был такой же помпезный золотой браслет ,его убили явно не с целью грабежа. Пронырливые крысы уже до кости обглодали свисающие плетьми руки, а одна, самая прыткая, забралась по одежде в район гениталий, и старалась прогрызать брюки.
Его вырвало желчью.
Он услышал чьи-то голоса, и пошёл на их звук. Выйдя на полянку, он увидел старика в тюбетейке, который лопатой с обломанным черенком пытался выкопать яму, и пожилую женщину, стоявшую на коленях перед чем-то, покрытым сорванным рекламным биллбордом.
- Что случилось? – спросил он у женщины.
- Ооооооооой – боооооооооой! – горестно застонала старуха. Она произнесла несколько фраз по-узбекски, потом перешла на русский: - Сыновья. Двое. Этот – она указала скрюченным пальцем на один край ткани, из под которого торчали грязные босые ступни. – Старший, Юнус. Этот – она указала на другие торчащие ноги – младший, Саид. Их убили. Ваши, русские убили.. Ой-бооооооооооооой!!! – она затряслась в рыданиях.
Он подошёл к старику:
- Дай помогу, отец!
Старик молча протянул ему лопату.
Он копал, копал ожесточённо, а когда закончил, отдал лопату старику.
Старик посмотрел на него старческими слезящимися глазами, и сказал:
- Рахмат! Храни тебя Аллах, добрый человек…
Круг шестой.
Ночью он перешёл МКАД по путепроводу. По трассе проносились редкие машины. Стрельба в городе как будто стихла.
Он вышел на какую-то улицу.
- Эй, мужик! – окликнул его кто-то из темноты.
Он оглянулся. Под неверный свет уличного фонаря выдвинулась группа подростков. Один, самый мелкий, нагло улыбаясь, спросил:
- Дядя, у тебя закурить есть?
- Не курю... – машинально ответил он, и тут же его щёку обожгла оплеуха.
- Не куришь, бля? А на хуй ты тогда тут нужен? – подросток нехорошо ухмыльнулся, сделал ещё один замах, но его противник, вспомнив о том, что долгие годы занимался дзю-до, сблокировал предплечьем бьющую руку, перехватил запястье нападавшего, и… Парень, сделав полный оборот, растянулся на асфальте, гулко стукнувшись головой о бордюрный камень.
- Ээээээээ, эта падла наших бьёт! Гаси его, гандона! – истерично взвизгнул один из кодляка.
Он побежал. Побежал быстро, как только позволяли постоянно сваливающиеся с ног боты. За ним с визгом и гоготом неслись подростки, в руках у которых внезапно показались куски арматуры.
Когда расстояние между ним и первым бегущим за ним гопником сократилось до двух метров, он внезапно обернулся, и ткнул локтем в лицо противника. Парень схватился за рот, моментально окрасившейся кровью, и, завывая и кашляя, стал выплёвывать осколки зубов.
- Шухер, менты! – донеслось из темноты. Кодла бросилась врассыпную.
Невдалеке засверкали огни мигалки, взвизгнула сирена.
Круг седьмой.
Это были не полицейские, а военная танковая колонна. Впереди ехала «Волга» военной автоинспекции, за ней, ревя двигателями, шли танки. На башне первого танка сидел пулемётчик. Он дал очередь поверх голов разбегающейся шпаны. Одному из юнцов тяжёлая пуля снесла половину черепа, он нелепо споткнулся, и упал, обрызгав мозгом стоящий рядом гараж-«ракушку».
«Волга» поравнялась с ним. Из машины вышел поджарый подполковник в цифровом камуфляже, погон с двумя большими звёздами нелепо болтался на животе.
- Жив? – поинтересовался он.
- Вроде…
- Блядь, до чего страну довели! – сплюнул подполковник. – Вместо того, чтобы защищать её, от всякой шушары теперь отстреливаться! Все «горячие точки», мать их в дышло, собрал, а квартиры до сих пор… - Новая матерная тирада.
Подполковник сел в «Волгу» и захлопнул дверь. Колонна тронулась, а он пошёл, не разбирая дороги, туда, где, по его мнению, находился центр города.
По дороге встречались разгромленные мародёрами магазины. В одном из них, одёжном, он нашёл пиджак и брюки от разных костюмов, слегка порванный плащ и кепку. На одежде висели ярлыки «Индивидуальный предприниматель Алекперов Н. Ю.-о.». Труп самого Алекперова лежал в торговом зале, вместо лица было кровавое месиво, как от многочисленных ударов бейсбольными битами.
В соседнем магазине, продуктовом, царил ещё больший хаос: всё было вынесено, и ему достался только полурастоптанный «Сникерс».
Он торопливо разорвал обёртку и стал жевать его, при этом потеряв качающийся зуб, куснув им орех, находящийся в батончике.
Над городом забрезжил рассеет.
Круг восьмой.
Он шёл по Варшавскому шоссе. По дороге попадались лежащие трупы, которые никто не убирал, среди них были и несколько детских. Во дворах стояли уродливые останки сожжённых автомобилей, а возле дымящегося торгового комплекса «Метро» он увидел подбитый танк, возле которого в «позах боксёра» - руки согнуты в локтях, ноги в коленях – лежали два обгорелых трупа, судя по остаткам шлемофонов и камуфляжа – танкисты.
На развилке Варшавского и Каширского шоссе был митинг.
- Именно наша партия, партия труда и справедливости, должна взять власть в свои руки, чистые! – ораторствовал упитанный господин, в доказательство стерильности своих конечностей протянув ладони к толпе.
- Наёмник Штатов!- истерично завопили молодые парни в синих футболках с надписью «НАШИ», одетых поверх осенних курток.
В выступавшего полетели гнилые помидоры.
Подъехал автобус с ОПОНом.
Крепкие парни в камуфляже «Город», в шлемах и со щитами высыпали из автобуса, и стали умело рассредотачивать толпу. Внезапно мужчина в кожаном плаще распахнул его, достал автомат и дал очередь по бойцам. Насколько сотрудников ОПОНа упали. Их командир, румяный капитан, в кувырке достал пистолет, выстрелил, и мужчина, хватаясь за сердце, рухнул на землю.
Заработали резиновые дубинки. В ответ из толпы полетели камни, бутылки, куски арматуры.
Один из камней попал ему в голову, и он в который уже раз за последнее время потерял сознание.
Круг девятый.
- Живой, никак? – услышал он женский голос.
- Мама…- прошептал он, и открыл глаза.
Над ним склонилась пожилая женщина, и платочком вытирала с лица кровь.
- На, попей! – она открутила пробку на пакете молока и поднесла к его губам. Он сделал несколько жадных глотков, потом нашёл в себе силы приподняться.
- Есть хочешь?
Он молча кивнул.
Старушка начала копаться в сумке с потёртыми ручками, достала оттуда пакет с бутербродами. Бутерброды были с дешёвенькой, дрянной молочной колбасой, но ему казалось, что ничего вкуснее он не ел. Он, почти не жуя, проглатывал и хлеб, и колбасу, запивая всё молоком.
- Я сыну несла… - вздохнула старушка. - В больнице он.. Эти вот… - она кивнула на одного из юнцов в синей футболке, который корчился на асфальте, держась за живот. – моему Саше руки переломали, он журналист…
Он слушал её в пол-уха, поглощённый едой.
- Живёшь-то где? – спросила старушка.
Он промолчал.
-Ладно, отведу тебя к себе, - решила бабка. – Там позвонишь кому-нибудь из родных-знакомых. Идти-то сможешь?
Он кивнул, тяжело поднялся и поплёлся за старушкой. Всё было как бы в тумане. В кустах БОМЖ стаскивал куртку с трупа прилично одетого мужчины. Он отвернулся.
Он зашёл в подъезд одного из кирпичных ближайших домов, следуя за бабкой, зашёл в её квартиру.
- Телефон на кухне, - бабка взяла его за плечо.
Он набрал несколько знакомых номеров. Ответом были короткие гудки.
Он подошёл к окну. За окном виднелся какой-то монумент и часовенка. «Это же памятник тем, кто тогда, в девяносто девятом при взрыве дома погиб!» - сообразил он. – «Сколько их там было? Сто двадцать пять, кажется?» Эти люди должны были стать ступеньками при вхождении его в верховную власть…
Небо нахмурилось, и капли косого дождя часто забарабанили по стеклу. Всё вокруг стало каким-то размытым.
«Или это я плачу?» - подумал он, присаживаясь на табурет.
В кухню вошла девочка лет трёх, с задорными кудряшками, в застиранном байковом платьице с трогательными зайчатами, и в аккуратно заштопанных бежевых колготках. В руках девочка держала яблоко, большое, красное, и маленьким ротиком откусывала от него по небольшому кусочку. Она посмотрела на него огромными серьёзными карими глазами, и спросила:
- Дядя, ты плачешь? – и протянула яблоко ему.
Он машинально взял плод, но рука дрогнула, он не удержал яблоко, и оно вывалилось из руки и покатилось по затёртому линолеуму.
Он закрыл лицо руками и вышел из квартиры.
Quo vadis?*
-------
* «Куда идёшь?» (лат.)
© Штурм
Это сообщение отредактировал Штурм - 4.10.2011 - 14:21
yaplakal.com