0
Над моим письменным столом висит фото-календарь с видами Парижа. Черно-белые снимки на рубеже 20 века. Это старый календарь, но я сохранил его, потому что люблю разглядывать старые снимки, Париж и парижан.
На первой странице грандиозный вокзал Gare du Nord. Вокзал монументальный - с пилонами, барельефами, фигуринами и прочей "архитектурой", - но гораздо интересней маленькие человечки, что населяют привокзальную площадь. Извозчики в канотье, грузные полисмены, кургузые шпики, - разный привокзальный люд, застигнутый врасплох, да так и застывший навечно.
Я изучаю снимок 1900 года и думаю, что никогда не побываю в Париже. Раньше, живя в Союзе, я мечтал о зарубежных столицах: Париж, Лондон, Нью-Йорк, – будоражили воображение.Сейчас я живу на восточном побережье США между Нью-Йорком и Вашингтоном, но в столицах я редкий гость. Я разлюбил большие города. После поездок в Нью-Йорк - этот кичливый Вавилон - Обсчитано! Обмерено! Обвешено! - я готов целовать порог своего дома. Лучше жить в провинции у моря...
Географию я выучил по атласу мира, который подарил мне папа, надеясь, наверно, что из меня выйдет что-то путное. Он ошибся. В детстве я мечтал о резиновом мяче, чтоб мотаться на маленькие ворота. У двоих пацанов во дворе был такой мяч. Они всегда и капитанили, и судили. А если что - забирали мяч и уходили домой. Хороший жизненный урок... Просить я стеснялся, и отец подарил карманный атлас мира.
Я любил атлас, даже спал с ним, когда болел. Самая длинная река, самое глубокое озеро - это все оттуда. Конечно, жить с мальчишкой нелегко. Но атлас выдержал все превратности судьбы, не потерял лица, и стоит на полке в родном коричневом переплете вполне достойно, не уступая благородством корешкам Британской Энциклопедии за 1957 год. Энциклопедия мне досталась уже в Америке, случайно и даром. Ее хотели выбросить: устарела, конечно, и непомерно тяжела. У меня екнуло сердце, и я ее притащил домой. Потом мучался по апартментам, но не бросил. И не жалею: как с многомудрым дедом беседуешь, которого я не знал. Деды умерли до моего рождения. Мужчины у нас долго не живут. Думаю, что и я не подведу. А в атласе еще живы Сталино (Донецк), и Ворошиловград (Луганск), и Молотов (Пермь), и даже Карело-Финская ССР. Была такая союзная республика, которую разжаловали в Карелию, чтоб не дразнить финнов. Я все это помню, не заглядывая. Краски детства не смываются.
Отец работал инженером на заводе и по вечерам читал лекции, но до получки мы не дотягивали. «Пойду с протянутой рукой» - говорил он в конце месяца. Мы жили очень бедно и очень тесно. А бедность унизительна, пусть даже и честная. Я думаю, что он заболел сердцем и рано умер из-за этого унижения бедностью. Мама пережила его на 30 лет.
Еврей, коммунист, участник войны – и беден. Вопреки всем домыслам антисемитов, абсолютное большинство евреев жили бедно. Отец не был ни делец, ни шахер-махер. Он воевал, хотя до войны служил в институте и, как научный работник, мог защититься «броней». На войне вступил в партию. Правда, к концу жизни он превратиля в ярого антикоммуниста, хуже меня. Обычный экстремизм разочарованного в доктрине человека.
Было тесно, но книги в доме были. В основном русская классика: Пушкин, Некрасов, Островский, Белинский... Эти книги были гигантских размеров, с литографиями, очень тяжелые, как моя энциклопедия. Перед отъездом я сдал их на комиссию. Говнюк.
Нет, была еще одна книга, «Тевье-молочник», на еврейском языке. На идише. На языке местечковых евреев, которых выжгли гитлеровцы. Языке, который похоронили израильтяне. Отец знал еврейский язык, но дома у нас говорили только по-русски. И бабушка с нами не жила. Поэтому я ничего по-еврейски не знаю, даже самую малость. Я воспитан на русско-украинской культуре. Томик Тараса Шевченко всегда у меня под рукой.
«Евреев связывает не та кровь, что течет в наших жилах, а та, что течет из наших жил...», - любил повторять отец. А как же кровь, что течет из жил палестинцев? Разве мы не связаны со всеми, кто истекает кровью? Интересно, что бы он ответил.
Когда приезжала бабушка, я стыдился ее чудовищного белорусско-еврейского акцента: она и картавила, и шепелявила, и подвывала. Бабушка рассказывала о том, как она на руках спасала папу, как они прятались в лесу от бандитов во время революции, а я не слушал. Озирался по сторонам и боялся, что меня будут дразнить жидом и картаво передразнивать. И дразнили, хотя у меня дикция не хуже, чем у диктора.
Хотя это банальность, но действительно - это было, как вчера. А никого не осталось. Ни страны, ни людей. Только Атлас Мира, добротно сделанный Главным управлением геодезии и картографии МВД СССР. Атлантида.
Грандиозный вокзал равнодушно взирает на площадь, на человечков, на меня... Что я Парижу, что он мне.
©Михаил Абрамов
yaplakal.com