Новая глава.
Модераторы, пометьте, пожалуйста, в подзаголовке темы, что 2 часть выложена.
* * *
Бродвей. Старое доброе место, море воспоминаний... Достаточно было приехать сюда и сесть с пивком на лавочку, чтобы обзавестись новым знакомым. Здесь царит общее правило: никаких конфликтов, неважно, кто тебе наступил на мозоль и какие у него мировоззрения. Никто никогда не будет выяснять отношения на Бродвее. Название это получил небольшой участок сквера, расположенного между двумя направлениями центрального проспекта, как не сложно догадаться, проспекта Ленина, пронизывающего три из семи районов города. Я всегда любил посидеть на лавочке у фонтана, попить пивка или поупражняться с гитарой. Часто бывало и так, что вполне органично вливался в какую-нибудь местную компанию и домой возвращался уже в изрядно подвыпившем состоянии. Однажды, во время очередной подобной попойки, был случай, когда из бара, где проходил концерт группы Пилот, незаметно для всех вышел Илья Черт и пришел сюда. Он попросил у меня гитару, сыграл нам пару песен, после этого часа полтора еще сидел и общался с нами. Редкого ума человек. Посидел и ушел, оставив только добрые воспоминания. Всяко было. Но никогда мне не приходилось общаться здесь с органами. Интересно, сразу повяжут, или поиграют сначала в кошки-мышки? А вот и Сомов. Один, странно даже.
– Теплая погода, не правда ли? – Он присел рядом, прикурил.
– Действительно.
– Ну давай, слушаю твою версию. Надеюсь, ты не будешь рассказывать мне сказки про то, что и к этому случаю не имеешь никакого отношения?
– Я с детства не люблю сказки, товарищ капитан. Я лучше буду говорить людям все как есть, потому что последствия этого хоть ясно можно предусмотреть, в то время как выпутываться из сети, сплетенной из лжи, куда сложнее. Я арестован?
– Пока нет, пострадавшие решили не писать заявление, так что у тебя еще есть шансы.
– Шансы... На самом деле, все произошло достаточно банально. Как Вы уже знаете, сегодня я гулял с девушкой. Мы прогулялись по набережной от ее дома и присели на лавочке в парке. У нас закончились сигареты и я решил сходить в магазин. Когда я вернулся, обнаружил около нашей лавочки помимо своей девушки еще троих человек. С расстояния я не мог разглядеть их лиц и услышать, о чем они говорят, но видел, что один из них сел рядом со Светой и тянул к ней свои руки, она при этом сопротивлялась. Я подбежал и, не задумываясь, вступил в драку, победил и, посоветовав им убираться оттуда, увел оттуда Свету и проводил домой. Вот в-принципе и все.
– Звучит, как подвиг. Только вот я видел одного парня, у которого от лица осталось практически сплошное кровавое месиво. У другого сломана рука, у третьего — два ребра и нос. Даже если это была и самооборона, как следует из твоего рассказа, то это явно превышение ее пределов.
– Если вы осмотрели место, где это произошло, то наверняка нашли два ножа, которые были направлены в мою сторону до того, как они покинули руки своих владельцев. Насколько я помню, предел самообороны плавает где-то в районе уровня опасности, и если сравнивать по опасности острое лезвие и кулак, первое обычно выше.
– Мы не осматривали место, так как они не смогли толком его описать и врачи не отпустили ни одного из них, чтобы показать это место. Может, ты мне покажешь?
– Без проблем, здесь недалеко.
Придя к той скамейке, я сразу обратил его внимание на пятна крови на асфальте и траве. Пока он осматривал их, я перепрыгнул через бордюр и почти сразу нашел в траве один из ножей, сверкавший от света фонаря.
– Вот, товарищ капитан, этот нож был в руках того, у которого сломан нос.
– Посмотрим...
Он аккуратно упаковал его в пакет и спрятал за пазуху.
– Где второй?
– Я помню звон, то есть он упал на асфальт. Скорее всего, его кто-то утащил уже, но... Вот, посмотрите, вмятины на бордюре и асфальте, он сюда отлетел.
– Хорошо. Значит так, если экспертиза покажет, что отпечатки пальцев на ноже соответствуют отпечаткам одного из пострадавших, то будем считать твой подвиг засчитанным. Даже девушку твою допрашивать не буду, тут и так все сходится вроде.
– Это не может не радовать.
Мы пошли в обратном направлении.
– Это все круто и великолепно, но есть один нюанс.
– Какой же, товарищ капитан?
– Скорее всего, я не смогу не привлечь тебя к ответственности именно за этот случай, но если прибавить его к произошедшему вчера, то совокупность их, как минимум, настораживает.
– Я уже говорил, что не имею к тому случаю прямого отношения.
– Это твое субъективное мнение. Объективно: четыре трупа, твои отпечатки, твои же и следы обуви, трупы — два осетина и два дагестанца. На следующий же день, три азербайджанца избиты, и тут, какая неожиданность, избиты именно тобой. В этой ситуации мы ясно видим, что ты вполне даже способен принять бой против нескольких противников и особо не ограничиваешь себя в нанесении телесных повреждений. Что же ты их надписями фашистскими не изрисовал их же ножами?
– Может потому, что я не знаю никаких фашистских надписей? Или может потому, что я лишь защищал девушку и не нападал ни на каких азербайджанцев?
– Ладно. Оставайся в поле моего зрения. Ты ходишь по краю, парень.
– Товарищ капитан, можно один вопрос?
– Смотря о чем?
– Это нормально, что в самом центре города, в котором был совершен один из величайших подвигов, простая девушка не может спокойно посидеть в парке даже днем, не опасаясь, что к ней пристанут какие-нибудь уроды, считая что им все можно, не считаясь с моральными устоями? Вы пытаетесь обвинить меня в преступлении, совершенном на почве национализма...
– Если ты не заметил, я, наоборот, пытаюсь уберечь тебя от этого обвинения. Что-то мне подсказывает, что есть всему другое объяснение, и оно куда сложнее того варианта, который лежит на поверхности.
– Мой вопрос, товарищ капитан, – напомнил я. – Если Вы пройдете вечером, после семи, по Аллее Героев или набережной, вы ужаснетесь тому, сколько этих защищаемых Вами лиц кавказской национальности встретится Вам по дороге. Но проблема не в том, что они есть, – к ним я никаких претензий не имею, – но их поведение... Они всегда настроены агрессивно по отношению к прохожим, они наслаждаются вседозволенностью, которую на блюде преподносит им политика толерантности, им несвойственна адекватность. Если спросить у служившего человека, что самое худшее может случиться в армии, то он не задумываясь скажет Вам: попасть в часть, где много дагестанцев, осетинов, кабардино-балкарцев и прочих. Вы, представители закона, защищаете их от народа, но кто защитит народ от них? Эти трое, с которыми я сегодня имел несчастье встретиться, я видел в их глазах две самые страшные вещи: тупость и абсолютное отсутствие осознания того, что то, что они делают – зло. Они не созидают, лишь разрушают и отбирают созданное другими. И те четверо на ЦПКиО, наверняка у них тоже не все так гладко за душой было. Мне абсолютно плевать, где они родились, какой у них цвет кожи или глаз, какая форма носа или нижней челюсти, но как можно позволять себе такое поведение? У меня есть знакомые азербайджанцы, армяне, дагестанцы, абсолютно адекватные люди, я не имею ничего против них, они живут своей спокойной жизнью и не ставят целью никому навредить. Вы ищете преступника-нациста, но вы его не найдете, потому что нацисты — это именно эти самые агрессивные элементы, они живут в чужой стране, где их никто не ущемляет в правах, и при этом ставят свою национальную принадлежность выше культурных ценностей общества, проявившего к ним редчайшее гостеприимство. И я повторю вопрос — почему простые граждане города, даровавшего безопасность всему миру, не могут чувствовать себя в безопасности, выходя из дома?
– Если бы кто-нибудь мог полноценно ответить на этот вопрос, такой проблемы уже бы давно не было, а пока — это пустое сотрясание воздуха и не более того. Ты во многом прав, но лучше от этого не становится никому.
* * *
Домой я вернулся после полуночи, упал на кровать и уснул прямо в одежде, только разувшись и поставив телефон на зарядку.
Утро прошло обыденно, позавтракал так и не съеденным фастфудом, с вечера томившимся в микроволновке, и отправился на пары. День матана. Так я его и не поучил с этими бурными выходными. Пара практики, на которой благополучно до конца разобрали диффуры высших порядков, потом пара лекции, на которой мы со Светой сели за один из задних столов аудитории. Сходящийся ряд, расходящийся ряд, гармонический ряд, телескопический ряд... Нет, спасибо, не сегодня. У нас довольно специфический факультет, к примеру, на нем учится подавляющее большинство иностранцев, только в одной моей группе есть, к примеру, четыре нигерийца, с которыми я еще с начала учебы, будучи старостой, привык общаться на английском. В Светиной же группе имеются несколько вьетнамцев, которые почему-то всегда так хорошо относятся ко мне и Свете...
После пар мы пошли с ребятами со Светиной группы в ближайший бар, отметить день рождения одного из них. Все бы было хорошо, если бы мы не начали играть в разные игры, связанные со словами. Мне упорно лезли в голову только слова наподобие: «Дахау», «Аушвиц», «Бухенвальд», «Трубинка», «газваген», «Холокост», и прочее. Венцом всего этого было то, что я не помню, как вышел из бара, учитывая, что употребил в нем только литр колы. Только что я сидел рядом со Светой, напротив меня — наши друзья, Сережа и Егор, справа от меня — Амаль, а сейчас уже на лавочке в парке кварталом ниже, недалеко от места, где вчера были со Светой. Опять трещит голова.
Великолепно.
Я достал телефон, набрал номер Светы.
– Чего тебе?
– Свет, что произошло?
– Это ты мне скажи.
– Та-а-а-ак... Ты где сейчас?
– Там, где ты оставил нас и «представителя низшей расы». «Представитель» обиделся и уехал домой. Не объяснишь, что произошло?
– Сейчас подойду, сам бы хотел разобраться.
– Ты уверен, что хочешь зайти в бар?
– А что там не так?
– Ты издеваешься? Или ты не помнишь ничего?
– Я вообще не понимаю, о чем речь!
– Ты тут такое устроил...
– Ага, так мне лучше не заходить? А то я уже подошел.
– Я сейчас выйду.
Мы направились в сторону набережной. Света рассказала мне о том, как я внезапно изменился в лице, начал поливать грязью Амаля, несколько минут грузил им про расовую гигиену и чистоту крови. Также я, оказывается, поругался с другими посетителями бара и с персоналом, и меня достаточно аккуратно выпроводили из бара, не причинив при этом никакого вреда.
– Так ты мне объяснишь, что происходит с тобой?
– Света, больше всего это похоже на раздвоение личности.
– Типа Джекилла и Хайда?
– Именно. Только вместо мистера Хайда у меня похоже сам фюрер пожаловал...
– Хорош прикалываться. – Она улыбалась. Ей было весело!
– Вот мне сейчас вообще не до приколов.
– Ладно, ладно, все, молчу. И давно это у тебя?
– Вчера вечером на твоей остановке были найдены четыре трупа, истерзанных и исчерченных фашистскими надписями. Тогда же у меня был первый такой провал в памяти, когда я от тебя ехал. Кстати, только сейчас понял, что когда я очухался в трамвае, пакет с продуктами у меня был с собой, значит он как минимум не собирается вредить мне. О чем конкретно он вам втирал?
– Ну, клял какого-то Гюнтера, говорил, что помимо евреев и цыган, к ним надо причислить чуть ли не все мусульманские народы. Что-то про очередной реванш, я была в состоянии небольшого когнитивного диссонанса, так что особо не запомнила, и ты... Прости, он так кричал, столько экспрессии было. А, кружку еще одну пивную разбил, я уговорила Егора заплатить за него.
– Блин, перед Егором-то как неудобно, весь день рожденья ему испоганил... Давай я тебя сейчас провожу домой, а сам начну разбираться со своими тараканами?
– Может, лучше я тебе помогу?
– Не думаю, не хотелось бы, чтобы это как-то негативно на тебя повлияло. Поехали.
* * *
Возвращаясь домой, я пытался как-то понять что мне делать и пришел к выводу, что мне нужно как-то наладить контакт с этим гостем. Я решил попробовать использовать зеркало, мелькало же в нем что-то такое.
* * *
Блин, ну что за идиотизм! Я чувствую себя Голлумом из «Властелина Колец»... Даже скорее Смеагорлом. Так, ладно. Не получится, – так не получится. Блин, ну у меня и рожа в этом зеркале...
– Ну что, поговорим может?
– Можно попробовать.
Твою ж дивизию, я разговариваю сам с собой.
– Кто ты?
– Ein Teil fon jener Kraft, die staets das Boese will und staets das Gute schafft.
– Очень смешно, Фауста и я могу цитировать.
– Я нечто, созданное на основе твоего сознания с добавлением сознания еще одного человека, известного, как Адольф Гитлер.
– То есть, ты не сам Гитлер?
– В какой-то мере я — он, но в большей мере я — это ты.
– Круто. И как это получилось?
– Как ты знаешь, во время Войны в немецких концлагерях проводилось множество опытов над людьми. Но в большинстве своем сохранились материалы о неудачных исследованиях. Никому не известно об одном направлении, которое достигло успешного результата в апреле 1945 года. Так называемый «эликсир бессмертия». Ученые научились переносить часть сознания одного человека в другого.
– Так почему это не распространилось?
– Потому что все материалы по этому делу уничтожены, а доктор, занимавшийся этим, незадолго до окончания войны успел скрыться в Южной Америке. С собой он увез образцы, требуемые для культивирования сознания, полученные от самого фюрера. Таким образом, я помню то, что помнишь ты, и то, что помнил фюрер до момента забора образцов, но сам при этом являюсь иной личностью. Образцы попадают в организм цели воздушно-капельным путем. Раствор распыляется в непосредственной близости от цели.
– Так, а как все это связано со мной?
– Во время исследований был установлен один побочный эффект: при определенном сочетании генов носителя и образцов достигается абсолютное состояние, получаемое путем замещения более слабых более сильными. На практике это означает, что новое сознание имеет возможность обрести сверхразум и сверхсилу. Место возрождения выбрал сам фюрер: «wo endete einer alten Geschichte, von dort aus beginnt eine neue», где закончилась старая история, оттуда начнется новая. Тебя же, как я предполагаю, выбрали, как наиболее подходящего.
– Ох ну ни фига себе поворот. Получается, ты что-то вроде ницшеанского сверхчеловека?
– Пока нет, но при определенном развитии могу им стать.
– Ты зачем людей убиваешь, скотина?
– Это не люди. Им не место на этой планете. Они низшая раса.
– Блин, а фанатизм эти твои ученые не смогли убрать? Цены бы тебе не было. Давай заключим небольшое соглашение. Ты не убиваешь людей, не пропагандируешь нацистские идеи и прочее, вообще не высовываешься на людях и не мешаешь моей жизни, а я тогда не ищу никаких способов от тебя избавиться и помогаю тебе развиваться.
– Да ладно, признай, этих ублюдков вчера неплохо отрехтовали.
– Это была крайняя необходимость. Без таковой тебя для окружающего мира не должно существовать. И что ты сегодня в баре устроил? Как я друзьям все это объясню?
– Ладно, ладно, я тебя понял. Ты долго собираешься в зеркало пялиться?
– Эм... А что?
– Я слышу все твои мысли и тебе никогда не получится меня увидеть, так как я - часть твоего сознания.
– А почему тебя я слышу только когда ты хочешь?
– Скажем так, я просто выглядываю из-за ширмы. Ты тоже можешь закрывать от меня свою часть сознания, просто ты не знаешь, как это делать.
– То есть, мы можем спокойно общаться мысленно, и для окружающих не будет в это ничего необычного?
– Именно.
* * *
© beholder 24.04.2012
PS Простите, что так мало, на пары утром ехать, а написание одной страницы офисовской приблизительно час занимает.
Будет больше =)
Это сообщение отредактировал beholder13 - 24.04.2012 - 02:35
yaplakal.com