104
Последняя часть из
цикла.
Я проснулся и сразу побежал в туалет. Видимо, стоит поскромнее в столовой себя вести.
На часах было восемь. Ещё можно было целый час спать до завтрака. Но я решил пойти к своему подопечному отряду.
Мои уже вышли на плац и приступили к зарядке. Ну как преступили. Они пытались разлепить глаза и кое-как дёргали конечностями. Больше всего мне не понравилось то, что Катя с Мариной вообще ничего не делали. Просто стояли, сложив руки на груди и зевали. Это просто возмутительно! Ведь дети всегда копируют своих вожатых. Нужно будет серьёзно поговорить на этот счёт.
Сегодня была обычная зарядка с обычным комплексом упражнений, и это меня удивило. Зато позволило стать к аниматору спиной и смотреть за детьми.
— Ну-ка, выпрямились, инвалиды! Что за праздник желе и киселя?
Никто из детей не реагировал. Приходилось ловить взгляд каждого, чтоб хоть как-то привлечь внимание. Это давало слабый, но уже результат. Но как только я переводил внимание на кого-то другого, энтузиазм сразу пропадал.
— Кто лучше всех сделает зарядку, тот получит больше всех печений! — крикнул я.
Эта мотивация смогла привлечь где-то треть электората. Почему-то это были девочки. Уже хорошо.
— Кто лучше всех сделает зарядку, тому дам на полчаса свой фотоаппарат поснимать.
В Шамаевку я взял свою белую трубу, и она всем сразу понравилась. Хоть я внешне и походил на модника из сельского клуба, из-за трубы все думали, что я очень изощрённый хипстер. А ещё все видели, какие кадры у меня получаются и тоже хотели попробовать. Но я никому не разрешал. Не из жадности, а чтоб использовать это в качестве рычага управления. Как сейчас.
Это сработало лучше печенья. Почти все начали двигаться. Кроме Кости.
— Костя, если будешь халтурить, дам по печени. Понял?
Теперь упражнения делали все.
И почему самые действенные методы всегда самые не педагогичные?
Премию за лучшую зарядку получил мой отряд. Это была их первая премия, и они радовались, как дети. Я решил не выпячивать своей доли в этом событии и оставил детей наедине с вожатыми. Очень обидно, что все они думают, что сами добились, а тебе даже спасибо никто не скажет. Но такая уж доля всех уважающих себя организаторов. Они всегда будут серыми кардиналами, о чьих заслугах никто кроме их самих не подозревает.
Проконтролировав, чтоб все помыли руки, я пошёл к раздаче. И проходя мимо нашего стола, заметил коробку конфет с бумажкой сверху. На месте, где обычно сидит Аня. Чувство, которое я испытал, было похоже на чувство, когда у тебя отвалился кусок зуба. Ты понимаешь, что тебе придётся идти к стоматологу. Но это страшно, и ты, постоянно облизывая испорченный зуб языком, ищешь оправдания, чтоб туда не идти. Так и я. Не знаю почему, но эта коробка конфет вдрызг испортила настроение. Хотелось, просто отмотать время назад, чтоб не видеть её.
Я взял три порции блинчиков и сел на своё место. Которое было в неприятной близости с коробкой. Стараясь не подавать виду, я украдкой рассматривал упаковку. Она были явно не местного происхождения. На тех гранях, которые были доступны мне, всё было на английском. Да и сам дизайн был точно не из наших краёв. Он хоть и был свежим и современным, удивлял своей простотой и незатейливостью. Без изысканных фотографий фруктов, шоколада и прочих штук, которые используют у нас. Было похоже на упаковки середины прошлого века. Так сейчас делают в Канаде и США.
Нифига себе у меня конкурент.
Через несколько минут подошла Аня. Немного удивившись коробке, она отклеила и прочитала записку. Не придав никакого значения и даже немного разочаровавшись, она бросила её и пошла к раздаче. Записка упала так, что я смог её прочитать.
«Аня! С каждым днём я всё больше и больше влюбляюсь в тебя! Прими эти конфеты в подарок. Они очень дорогие и редкие. Но это сущая мелочь по сравнению с моими чуствами к тебе».
Такое ощущение, что чувак хочет не чувства продемонстрировать, а показать, какой он крутой.
Хотя нет. Наверное, это я завидую. Я ж могу только картонные крылышки сделать и пару средненьких конфет подарить.
Вернувшись с порцией блинчиков (даже политых сгущёнкой), Аня села и как будто не замечала коробки.
— Твой тайный друг всё серьёзнее и серьёзнее, — предположила Аня-сценарист, явно провоцируя просто Аню на комментарии.
— Не знаю, не знаю, — слегка поморщилась та, — первые подарки были как-то… — Аня нежно улыбнулась. — Было мило и тепло. И наивно немного. Как будто в школе. Мелочь, которую всю жизнь потом хранишь и вспоминаешь. А сейчас отдаёт обычной… даже не знаю, как сказать. Плоско как-то. Не интересно. Ничего волшебного.
Аня посмотрела на меня и мельком улыбнулась.
Я тоже улыбнулся, но на душе было тоскливо. Не смотря на Анины слова про наивность и сказочность, захотелось ей подарить что-то действительно стоящее. Но у меня всего полторы тысячи рублей, которые я должен отдать Серёге за билет. Да и в Шамаевку ехать не на чём. Разве что Жукерберг попросить. У неё можно и денег занять.
А я хотел повоспитывать её за зарядку.
Придётся немного побыть подстилкой.
За бренными мыслями о собственной несостоятельности я не заметил, как Аня раскрыла коробку и пустила её по столу, предложив угощаться. На землю я вернулся, только когда коробку вручили мне. Я был последним в кругу. После меня была Аня. В коробке оставалась всего одна конфета.
— Ань, а ты сама пробовала? — спросил я.
— Нет.
— Ну, тогда я потерплю. Это всё-таки тебе подарили.
— Угощайся. Я не хочу сейчас сладкого.
— Ну потом съешь.
— Потом я тоже не захочу.
Сказала Аня так, что стало ясно: она не будет есть это не под каким предлогом.
Мне, если честно, тоже вражеские конфеты есть не хотелось, но было два «но». Во-первых, все знают, что я просто так не откажусь от еды, а, во-вторых, одолевало любопытство. Вдруг, они плохие? Ну, там, с чесноком, например?
И я съел.
И это были самые вкусные конфеты в мире. По крайней мере, в моём. Сразу видно, что импортные. У нас хоть и делают хорошо, но так не могут.
Когда я их ел, во мне боролись два чувства. Чувство стыда перед желанием жрать и ощущением прекрасного вкуса, который хотелось растянуть как можно дольше.
Все за столом активно благодарили за конфеты. Я тоже. Очень хотелось поговорить с ней после завтрака, но мне нужно было подготовиться к сегодняшней мастерской. Мы с Димой должны были проводить её вместе, и на мне лежала вся техническая часть.
Пока Дима рассказывал, я никак не мог сосредоточиться на деле. Один за одним перебирались варианты подарков, которые можно сделать, используя только бесплатные ресурсы. Может, как-то детей подключить? Я как-то своей знакомой, пока она была в больнице, записал с детьми послание. Тридцать человек хором желали здоровья и хорошего настроения. Получилось весело и душевно. Тут можно было бы сделать что-то подобное, но я тогда точно выдам себя. Ведь мелкие секреты хранить не умеют.
При детях Дима старался ругать меня по минимуму, но всё же вставил пару пистон за несобранность. У нас были первые съёмки, и нужно было руководить процессом.
В тот момент я совершил очень серьёзную ошибку. Свои собственные переживания я проецировал на детей. Конечно, я не опустился до классического «Что ты делаешь? Ты что, тупой?», но наговорил много нехороших вещей. И очень агрессивно. Даже Дима как-то аккуратней начал меня ругать.
Хорошо, что я вовремя одумался и восстановил баланс, подбадривая детей и говоря им приятные слова. Дети чутко реагировали на подобные вещи и работали намного продуктивнее.
В итоге ничего стоящего мы не сняли, но были допущены первые ошибки, которые новичкам обязательно необходимо допустить. Процесс им понравился, и они бурно обсуждали детали. А это хорошо потому, что находясь в одном информационном поле творить в сто раз интереснее.
Я и сам забыл про то, насколько зла и несправедлива жизнь.
Пока не настало время обеда.
В столовую я заходил в окружении своих маленьких операторов. Я рассказывал про съёмки «Детской Новой Волны», когда нас не аккредитовали, и мне пришлось переодеться вожатым, чтоб пробраться к сцене.
Войдя в раж, я был настолько увлечён историями, что совершенно не обращал внимания на мир вокруг. Пока краем глаза не заметил «вспышку справа».
На нашем столе лежал огромный букет красных роз. Я так расстроился, что чуть не упал. Конечно, можно было обнадёжить себя мыслью о том, что это не Ане, но это было бы слишком наивно.
Розы были ударом под дых и ниже пояса. Я знал, что Аня их обожает. Хотя ни разу в жизни не дарил. Из-за ряда причин.
Пожелав детям приятного аппетита, я поплёлся к раздаче.
На первое был шикарный французский суп-пюре, похожий на грушевое варенье. Но есть совсем не хотелось, поэтому я взял только пару вторых. Садиться за своё место возле букета тоже не хотелось.
Я присоединился к своему отряду.
Впервые за долгое время захотелось поделиться с миром паршивым настроением. Катя с Мариной как раз отошли что-то обговорить с Наташей.
— Друзья, вы помните, что сегодня у вас последний день с вашими вожатыми? — хмуро напомнил я.
Дети замерли. Кое-кто прям с ложкой во рту.
— Так это… они сказали, что остаются… — наивно спросил Герман. — Что их больше не увольняют.
Я сел на свободное место за столом.
— Они не хотели вас расстраивать. Слишком добрые... вы им что-то подготовили на прощание? Письмо какое-нибудь или плакат именной? Думаю, им будет приятно.
— Они, правда, уедут? — спросила рыжеволосая девочка.
Спросила она так грустно, что я вернулся в чувство.
Что я творю? Это ж дети! Во-первых, они не причём, а во-вторых, они это реально серьёзно воспринимают. Для них это не шутки.
Сидящие за столом дети совсем потухли. Нужно было что-то с этим делать.
— Друзья, — начал я заговорческим тоном, — есть один вариант и можно рискнуть. Но мне нужна ваша помощь.
— Какая помощь? — спросила с надеждой рыжеволосая девочка.
Все так же вопросительно захлопали ресницами.
Я нагнулся к середине стола, и все тоже нагнулись.
— Можно… только обещайте, что вы никому-никому не проболтаетесь?
— Нет, мы ни за что! — зашипел отряд.
Я гыгыкнул.
— Вы мне в прошлый раз так же говорили. А на утро весь лагерь знал.
— В этот раз точно не скажем! — пообещал Герман.
— Ну, хорошо, — согласился я и понял, что дальше ничего не придумал. — От вас нужно будет одно. Сейчас вы должны показывать, что без вожатых не можете.
— Как? — спросил кто-то.
— Как угодно. На шеи им вешайтесь, обнимайтесь, идеально делайте то, что они говорят… У вас залётов после поломанной руки не было, кстати?
— Неее! — хором ответили дети.
— Тихо! — шикнул я, и все сразу же пригнулись к столу.
Очень хорошо, что хором отвечают. Признаки коллективизации налицо. Нужно продолжать.
— Ну вот и чудненько. Я сделаю всё возможное, — я посмотрел в сторону стола педагогов. — Всё, ешьте, а то вожатых вздрючат за то, что ничего не едим.
Дети начали есть так быстро, как будто их только что освободили из осадного Ленинграда.
Когда Марина с Катей вернулись, дети демонстрировали только искреннюю доброту и чистые тарелки.
— Вот это вы даёте! — удивилась Марина. — Все наелись?
— Да! — излишне показушно согласились дети.
— Может, кто-то добавки хочет?
Дети посмотрели на меня, а я отрицательно закивал.
— Нет, мы не хотим! Хотим спать!
— Спать? — не удержалась обычно молчаливая Катя. — Что с вами случилось?
Катя посмотрела на меня, но я развёл руками. Я правда не знал, почему они хотят спать. Может, хотят выкроить время, чтоб обсудить, что делать дальше?
— Ну, ладно, — объявила Марина. — Раз хотите спать, давайте в корпус все. Мы сейчас покушаем и придём. Только без происшествий.
Дети сорвались с места и понеслись к выходу. Двигала ими явно не тяга ко сну. Это что-то феерическое. Самому стало интересно.
Проводив взглядом детей до двери, я наткнулся на Аню. Она вошла в столовую, как новый «Айфон» на свою первую презентацию. Так, как будто её должны боготворить все присутствующие.
Улыбаясь величественной улыбкой, она почему-то уставилась на меня и прошла так до самой раздачи. Затем, взяв суп из грушевого варенья, подошла к своему месту, где всё так же нагло лежал букет роз. Дальше я не смотрел.
Настроение сразу сдулось. Захотелось водки и семечек.
Я уткнулся в свою котлету.
— Коль, а чего Аня на тебя так смотрит? — подозрительно спросила Марина.
Я снова обернулся и встретился глазами с Аней. Она продолжала смотреть. Будто это я ей розы подарил. Может, она так и вправду думает?
Я не стал отвечать Марине, а просто пожал плечами.
Доев котлеты, я молча отнёс грязную посуду в мойку и, описав дугу вокруг Ани, чтоб не приближаться к букету. Уходя, я чувствовал на себе тяжёлый взгляд. Только перед самой дверью я посмотрел в сторону Ани. Она продолжала смотреть на меня. Теперь почему-то жалобно.
К чему бы?
По пути к себе, я решил зайти к малым, чтоб узнать, куда они так спешили.
— А мы решили сделать стену почёта! — торжественно объявил Герман. — Только нам нужны фото Марины и Кати. У тебя нету, Коль?
— Только Марины пара фоток есть. Катю можно попробовать в инете поискать. Пошли со мной быстренько. Распечатаем сразу.
Герман быстро обулся, и мы наперегонки побежали к мастерской (я победил!).
Мастерские были единственным местом, где был хоть и дохлый, но всё же интернет.
Когда заботливый Гугл выдал нам фотографии Кати, мы слегка офигели. Оказалось, что наша вожатая, на первый взгляд обычная тётенька, училась во МХАТе, умудрилась сняться в десятке картин и попреподавать джазовый вокал. А ещё попала в ТОП100 самых красивых женщин мира по версии журнала VOGUE. А я думал, она просто странная тётка.
Герман тоже офигел, но я его быстро отправил к своим. Пусть всем расскажет, кого они, балбесы, профукали.
А сам решил найти Катю вконтактике, чтоб добавить в друзья.
В сеть я не заходил почти неделю. За это время накопилось какое-то количество писем. Не было настроения читать их, но я мельком увидел последнее. Оно было от моего боевого товарища Жукова.
Окошко сообщало:
«Прикинь, Колян, у нас дома реальная война! У меня…»
И хоть было написано в какой-то шутливо-дураческой форме, такое сообщение нельзя было не дочитать:
«…у меня батю контузило, а мамке в ногу осколок в бедро попал! Возле твоего дома Артемиду разбомбило! С твоими всё нормально?».
Я почувствовал, как голову кто-то начал грызть. Как будто чьи-то клыки аккуратно входят в череп. А из-за тяжёлого дыхания сверху закончился кислород.
Так же среди сообщений было одно от брата. Он тоже писал, что целыми днями гремит, слышны взрывы, всё руководство города сбежало в тёплые края, а жители предоставлены сами себе. Закрываются магазины, выключают свет, а по улицам ходят непонятные ребята с автоматами. Последний раз брат заходил три дня назад. В голову начали лезть самые страшные мысли.
Я написал сообщение, но не ожидал, что ответят сразу. Вполне может быть, что связь там отрубили.
Из-за роуминга и грабительских тарифов в России звонок домой обошёлся бы мне в копеечку. Ровно во столько, сколько было на счету.
Я набрал. Ничего. Ещё раз. Снова ничего.
Все мои коллеги радовались тому, что в Шамаевке нет связи, и можно полностью абстрагироваться от внешнего мира. Но сейчас это было совершенно не к месту.
Выбежав на улицу, я начал ловить сеть.
— Абонет поза межами досягненнья, — вежливо сообщил мне оператор, когда я забрёл в дремучий лес.
Я пробовал звонить брату, маме, затем бабушке, потом начал набирать всех знакомых из родного города. Отвечали только те, кто догадался уехать подальше.
Если бы на счету не закончились деньги, я бы звонил бесконечно. Но деньги закончились. Осознав этот прискорбный факт, я молча поплёлся к мастерским.
У меня точно не будет времени съездить в Шамаевку за пополнением, и попросить кого-то я вряд ли смогу.
А что делать? Срываться и ехать домой? А что там? Что, если я каким-то чудом попаду в зону военных действий, а там уже всё? То есть ничего? А у меня даже нету денег на похороны. И что делать дальше? Брать автомат, чтоб тоже смело и отважно получить дырку в голове и не париться по поводу всех этих вопросов?
Именно дырка в голове в тот момент показалась идеальным решением всех проблем.
Я почувствовал себя настолько слабым и беспомощным, что просто сел на крыльце и уставился в одну точку.
Рядом проходила Аня.
— Коль, что случилось? — спросила она очень заботливо.
Последний раз она была такой доброй, когда я нажрался на свадьбе и не мог ходить.
— Ничего.
— Коль, ты из-за букета?
— Нет.
— Да расслабься. Я не люблю такие подарки. К тому же ты знаешь, что я терпеть не могу розы.
Она улыбнулась и ждала того же от меня. Аня знала: как бы паршиво мне не было, на шутки я всегда реагирую благодарно. Кроме сегодня.
— Коль, да что такое? Этот букет — чья-то дурацкая шутка. Забудь про него.
Я посмотрел на Аню.
Захотелось сказать ей правду.
Если честно, я редко рассказывал про семью. Только в тех случаях, когда Аня после долгих намёков прямо говорила: «Расскажи мне про маму и папу». И даже в такие моменты я не мог назвать себя очень искренним.
Если я расскажу ей всё как есть, у неё начнётся депрессия. Я точно знаю. Когда мне плохо, ей тоже плохо. А мне из-за этого ещё хуже. И ей, соответственно, тоже. И из-за этого получалось, что все ссоры, которые у нас были, заканчивались глубокой депрессией у обоих. Поэтому сейчас нужно быть очень сильным. Хотя бы ради тех, кому это точно поможет.
— Просто мне сосед по общаге написал, что меня выселили. Клоун. Скотина. Я понимаю, что этот баран шутит, но всё равно немного страшно.
Аня улыбнулась.
— А пойдём ко мне?
— Зачем?
— Ничего себе! Ты ко мне до этого зачем приходил?
— Мне было приятно на тебя смотреть.
— Было? — возмутилась Аня.
— Было, — спокойно ответил я.
В другой ситуации Аня, скорее всего, обиделась бы. Но сейчас она понимала, что мне хреново, поэтому решила пококетничать.
— А может у меня есть то, что тебя заинтересует?
— Пистолет и пуля? — обречённо спросил я.
Аня поняла, что разговаривать со мной нет смысла. Поэтому взяла за руку и потащила к себе.
Не очень хотелось идти к ней. К детям хотелось. Если бы я рассказал свою историю им, они восприняли бы это по-детски просто. Они бы советовали всякие наивные глупости, от которых никакого толку, но это почему-то помогает.
— Ань, а можно я к детям? — жалобно спросил я, волочась, как мешок с картошкой.
— Нет. Я хочу, чтоб ты сегодня был мой. На тихий час, по крайней мере.
Если я не дурак, она намекает понятно на что.
И впервые за полгода я этому не рад. Ирония судьбы.
Мы пришли к ней. Она закрыла дверь на ключ и села напротив меня. Как будто ожидая чего-то.
— Что? — немного испугался я.
— Спасибо тебе, Коль.
— За что?
— За розы.
— Это не мои.
— Я знаю, что твои. Можешь не прикидываться.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что такой большой букет незнакомому человеку никто не подарит. На первом свидании точно. Тем более, только ты знаешь, что я розы люблю.
Я хотел сказать, что ещё Жукерберг в курсе, но тогда бы Аня поняла, что я проболтался, и убила бы нас обоих.
— Слабый аргумент, — буркнул я. — Влюблённый человек априори идиот. Он совершает поступки не потому, что от них будет лучше или хуже, а потому что хочется. И я тебе ещё раз повторяю: у меня нету денег. Если бы там одна роза была, это ещё может быть. Но точно не букет. Тем более такой веник здоровый. Как по мне, это розовый геноцид.
Аня смотрела на меня, как будто чего-то ждала. Стало совсем неловко.
Может, она хочет, чтоб я проявил качества альфа-самца и сделал с ней всякие непристойные вещи?
Даже если отбросить мой душевный кризис, я слишком застенчивый для этого. Нужно выходить из неловкой ситуации.
— Ань, ну можно я…
В дверь постучались, а затем послышались убегающие шаги.
Немного подумав, Аня открыла дверь. В коридоре никого не было. Только небольшая коробка на полу.
— Может, это бомба? — спросил я.
— Сибирская язва, — сострила Аня, присаживаясь рядом со мной на кровать. — Смотри, записка: «Аня, прийми этот Айпад и пользуйся с удовольствием». — Аня серьёзно посмотрела на меня. — Представляешь, «Айпа-А-А-Ад» Коля, как правильно говорить: «АйпАд» или «АйпЭд»?
— АйпЭд.
— А вот автор этого подарка считает, что АйпАд, представляешь?
Я посмотрел на Аню.
— В тебе что-то не так. Тебе дарят новый АйпЭд, а ты возмущаешься из-за того, что он АйпАд. Это подарок. Если я тебе подарю маслобойку, и в открытке напишу правильно «маслобойка», тебе будет приятнее?
Мне про маслобойку показалось смешно, но Аня почему-то насупилась.
— Мне не нужен Айпэд. Тем более АйпАд. И я никого не просила ничего мне дарить. Если тебе нравится — забирай.
Аня быстро развернула обёрточную бумагу и протянула коробку с запечатанным АйпАдом.
Если честно, до последнего я думал, что там какой-нибудь кусок доски или кирпич. Поэтому сильно офигел от настоящего планшета.
— Ань, откуда у кого-то в Шамаевке новый запечатанный Айпэд?
— Не знаю, — сердито сказала Аня и снова протянула коробку мне.
— Нет. Я не могу его взять. Это твой подарок.
— Ты же хотел такой? — возмутилась Аня.
— Никогда я такой не хотел.
— Хотел! Ты в рассказах писал, что хотел!
— Ни в жисть! Я хотел Айфон. Мне его подарили, кстати. А Айпэд никогда не хотел. Как по мне — совершенно неразумное устройство. Туда даже овцу поставить нельзя.
— Блин, — расстроилась Аня, видимо рассуждая, что такое «овца». — Я его тебе специально из Нью-Йорка тащила.
Я немного потормозил.
— Не понял.
— Ну это мой подарок тебе. Ты же просил меня что-то из штатов привезти. Я думала, тебе будет приятно.
Конечно, я сразу понял, в чём дело, но по инерции начал задавать глупые вопросы.
— Это ж тебе только что подарили?
Аня посмотрела на меня с лёгкой улыбкой. Как на щенка, который гоняется за своим хвостом.
— Я хотела тебе его подарить ещё в начале смены. Но вместо того, чтоб при встрече сказать мне пару хороших слов, ты начал наезжать за то, что тебе пришлось аж три часа ехать на электричке. Я хотела потом. Но всё как-то не получалось. То ты с Жукерберг обнимаешься, то просто так настроение испортишь. И тут ты сам мне подкинул идею с тайным другом. Я специально сама начала себе слать подарки. Чтоб тебя заставить ревновать. А потом в конце вот это. Думала, будет эффектно. Но ты, смотрю, не особенно рад. Совсем не хочешь?
Я тоже по-доброму посмотрел на разочарованную Аню.
— У меня уже есть планшет. Именно такой, как мне нужно. С овцой. Пользуюсь раз в месяц. Когда куда-то еду. Лучше подари кому-то другому. Или себе оставь. Для тебя самое оно. Я у тебя, кстати, ещё с самого нашего знакомства клянчил Гибсон Лес Пол. Лучше б ты его привезла.
— Это гитара?
— Да.
— Ты представляешь, как её везти сюда? У меня две пересадки было перед Москвой! Чемодан своих вещей, а то ещё гитара! Ну ты представь: ГИТАРА!
Я широко улыбнулся.
Когда Аня начинала нервничать и злиться, она превращалась в типичную хохлушку со смешным суржиком и акцентом.
— Шо ты улыбаешься? — начала сердиться она.
Меня просто разорвало от её «шо». Я его уже сто лет не слышал. Да и вообще соскучился по родному акценту.
— Ань, в следующий раз позвони мне и спроси, ШО я сам хочу. ХороШО?
Аня вздохнула.
— Тебе совсем не нравится?
Если скажу, что нравится — заставит забрать. Если скажу, что нет — или расстроится или обидится. Нужно включать демагогию.
— Это определённо лучше, чем в прошлый раз.
— А что было в прошлый раз?
— Кружка.
Аня немного засмущалась.
— Ну… тогда у меня туговато с деньгами было. Понимаешь… лишний голодный рот кормить приходилось.
Пока Аня отвлеклась, нужно было её с темы сбить.
— А ты реально себе просто так букет роз купила?
— Да, — довольно согласилась Аня.
— Это ж куча денег!
— Да, — ещё раз довольно согласилась Аня. — Причём я их все раздарила нашим девочкам. Не представляешь, как жаба душила. Но что не сделаешь, чтоб произвести впечатление?
Я понял, что Аня уже готовенькая, и решил совсем в никуда разговор увести.
— Знаешь, Русинова, когда-то я считал тебя умным человеком.
— Я тебя тоже.
Я засмеялся. Это было действительно хорошо.
А ещё я почувствовал, что это тот самый момент. Я не знаю, какой это «тот самый», но это точно был он.
— Ань, спасибо большое, — начал я уже с искренней душевной интонацией. — Мне правда, очень приятно. Если бы я взял этот планшет, я бы всем хвастался, что это ты мне его подарила. И очень его берёг бы. Не так, как остальные свои вещи. Не потому, что я люблю хранить всякий ностальгический хлам. Нет. Просто после смерти такого великого писателя, как я, этот планшет продали бы на аукционе за тыщу мильёнов. Он стал бы реликвией. Может даже, как Грааль какой-нибудь. Некоторые бы ему даже поклонялись. Но есть одно «НО» — ты не хочешь, чтоб я про тебя кому-то рассказывал. Поэтому извини. Твой планшет ждёт самая скучная в мире участь. Его будущий владелец будет играть на нём в «Angry Birds», а потом случайно разобьёт, уронив по синьке или зальёт шампанским. Вот такая печальная печаль. И пока ты вся тут растаяла, я всё-таки скажу ещё раз: от тебя я хочу гитару. Знаешь, почему? Потому что если мне её подаришь ты, я сочиню на ней самую лучшую в мире музыку. Потому что в этой гитаре будет частичка тебя. А всё, в чём есть хотя бы маленькая частичка тебя, уже прекрасно.
Аня покраснела. Она засмущалась так, будто я сделал ей предложение из телевизора на всю страну. Из передачи про маленьких котиков.
— Кооооля, — протянула она и обняла меня, — почему ты такой бываешь так редко? Почему от тебя хрен когда добьёшься ласкового слова? Это же так просто?
— Потому что я не люблю повторяться, — придумал слабое оправдание я и тоже обнял Аню. — Я всегда забываю, что у ж… что у тебя плохая память, и что тебе постоянно нужно напоминать.
— Кооолька… — Мне показалось, что ещё немного, и Аня сломает мне рёбра, — Давай пообещаем, что никогда больше не будем ссориться? Что ты всегда будешь вот таким махровым и мягким.
— Не. Мне тогда не о чём будет писать.
Аня больно ударила меня в бок. Реально больно. Наверное, будет синяк.
Я взвизгнул, а Аня начала заботливо гладить меня по головке.
— Дорогой мой. Я не позволю испортить этот прекрасный момент. Ещё какую-то глупость скажешь, я тебе сделаю очень больно. Очень-приочень. Понял?
— Понял.
— Тогда говори мне приятности.
И я начал говорить ей приятности.
Нам было так хорошо, что мы даже на полдник не пошли. А на полдник был рулет с клубникой и мороженное. И мы не занимались всякими непристойными штуками. Мы вспоминали наши ссоры.
В очередной раз я убедился, что ссоры — одна из важнейших вещей в человеческих отношениях. Их вспоминать потом очень интересно. По крайней мере, нам.
Мы с Аней ссорились так, что потом вспомнить весело. Мы никогда не говорили друг другу гадостей. По крайней мере таких, за которые было бы стыдно сейчас.
— Коля, приём! — проснулась рация в неподходящий момент голосом Димы. — Ты не забыл, что у нас сегодня вечером?
— Забыл, — честно признался я.
— Ну так иди ко мне, я тебе напомню.
— Бегу, мой дорогой! — передал я и обратился к Ане. — Ань, а давай сделаем такое мероприятие, где мне не нужно ничего делать? Хотя бы одно?
— Нет, Николай Владимирович. Вы у нас самый важный человек в лагере, без вас никак. Мы ж без вас вообще никуда совсем.
— Ну ладно. Пойду.
— Иди, иди. Мне самой нужно текст набрать на послезавтра.
Я чмокнул Аню в щёчку и побежал к Диме.
Оказывается, у нас был питчинг сценариев, про который мне вообще не сказали. Мое присутствие было важно потому, что оператор я, и только я знаю, что можно снять в наших реалиях, а что не очень.
Слушая идеи детей, я начал понимать, что зря пропустил полдник. Видимо, кроме клубники в рулете была и другая сельскохозяйственная культура, которой сильно обязан весь российский флот XVII века и Пётр I лично.
А перед самым ужином в Шамаевке выключили электричество.
В лагере был огромный дизельный генератор, который помимо лагеря мог бы питать ещё и близлежащие посёлки. Но у Ани возникла идея сделать экологический вечер. То есть совсем без электричества.
Мой любимый отряд шёл в столовую, обнимаясь.
— Коль, ты видел, что нам дети сделали? — спросила мечтательно Марина. — Вот такущий плакат! Приди почитай вечерком. Очень здорово.
— Да! — подхватили дети. — Мы старались!
Ну конечно. Вожатым они сделали памятный плакат, а мне ничего. Скоты!
Но это ничего. Сегодня вам будет возмездие. ВСЕМ!
Помимо темноты в столовой было решено сделать ещё и тишину. Вожатый Николай, по совместительству народный артист, оделся в белый малярный костюм, натянул маску, как у доктора XVII века во время чумы и взял весло, которым бил по заднице всех, кто болтал.
Все почему-то давились от смеха, но так, чтоб этого не было слышно. От чего давились ещё больше. Со стороны это, наверное, выглядит странно, но было очень весело. Особенно, когда кто-то получал веслом по жопе.
Вот такую педагогику я люблю. Почему это доверили Николаю, а не мне?
После ужина планировался кинопросмотр, но из-за эко-вечера было решено провести отрядные вечера.
Отрядный вечер — это любая деятельность, после которой потери со стороны детей, мебели и жилых помещений минимальны.
Марина и Катя не очень знали, что делать. Зато я хорошо знал.
Когда я пришёл в корпус, вожатые о чём-то мило болтали, сидя на диванчике. Стоящая рядом свечка освещала бушующих вокруг пацанов. Обычно, когда я заходил, они успокаивались, но сейчас было темно, поэтому пришлось обозначить своё присутствие вслух.
— Друзья! Минуточку внимания, — все вмиг затихли. — К сожалению, у нас сегодня особенный вечер. Как бы неприятно мне было это говорить, но я всё же должен сказать.
Пока я присаживался на ковёр, воздух вокруг густел. Пауза была очень драматической и напряжённой.
Дети начали присаживаться рядом. Катя и Марина поняли, о чём речь, и были просто заинтригованы. Взглядом я дал понять, что всё под контролем.
— Итак, друзья, — начал я на особенно низких тонах, — три дня назад мне пришлось сообщить вам неприятное известие. Сегодня мне придётся сообщить ещё одно.
Я замолчал, чтоб послушать тишину.
Никто не издавал ни звука. Впервые такое вижу. Точнее слышу.
— К сожалению, друзья, у вас осталось всего пять минут. Потом Кате и Марине нужно уезжать. Новые вожатые уже на подъезде.
Никто не сдвинулся с места. Дети вообще боялись шевелиться. Как будто застыли. Я даже не знал, что они так умеют.
Я посмотрел на Марину. Она была в шоке. Взглядом она требовала объяснений. Я хотел ей напомнить, что она торчит мне коробку печенья, но одним взглядом объяснить это не получалось. Поэтому просто попросил пока успокоиться и довериться.
Наш зрительный диалог перебил чей-то всхлип. Это была Катя. Свечка красиво освещала робкую слезу, которая стекала по её щеке. Я от такого честно офигел. Причём я не понимал, она реально плачет или это настолько профессиональная игра.
Дети тоже начали хныкать, и один за одним начали вешаться на своих вожатых. Буквально через минуту Марина тоже ревела вовсю. Она-то чего? Лично я с трудом сдерживался, чтоб не заржать.
— Мы вас никогда не забудем! — сипели дети сквозь слёзы. — Вы самые лучшие вожатые в мире! Мы будем вам писать постоянно. И в Москве встретимся.
— Я из Питера, — захлёбываясь слезами, поправила Марина.
— И в Питер обязательно поедем! А потом все вместе куда-нибудь ещё!
— Ко мне в Артек! — весело предложил я, но аудитория меня проигнорировала.
Скоты! Я тут для них театр в реальной жизни ставлю, а они даже ко мне в Артек не хотят!
— Ну ладно-ладно, — начал всех тормошить я, — настало время. Скажите вожатым «До свидания», и оставайтесь здесь. Нам нужно ещё кое-какие бумаги подписать.
— Нет! — вдруг начали возмущаться дети. — Мы с вожатыми пойдём! Мы никуда их не отпустим! Они здесь останутся! Или мы уедем вместе с ними!
И много чего революционного в таком же духе.
Это был один из моментов, когда я ничего не мог с ними сделать. Все они были настроены серьёзно и решительно. Хорошо, что Катя взяла процесс в свои руки и успокоила всех. Она была похожа на мать, которая, чтоб спасти детей, сама уходит на войну. Было реально драматично. Я аж проникся.
Когда вожатые уже стояли у выхода, плачущий Герман спросил:
— А можно я помогу вещи до машины донести?
Мы переглянулись.
— Нет, нам вещи по почте отправят, — зачем-то сказала Марина.
Я вылетел на улицу пулей и начал ржать. Вслед вышла Катя и тоже начала смеяться. Но не как я, а как смеются выпускники МХАТа. Красиво и грациозно.
Потом выбежала Марина.
— Вы что, больные? Чё вы хохочете?
Мне стало смешно от слова «хохочете».
— Ты себя слышала? По почте отправят? У нас хоть комната закрыта?
— Закрыта, — ещё хихикая закивала Марина. — Коль, а что нам делать дальше?
— За печеньем ехать. Ты мне ящик торчишь.
— А дальше?
— Ничего. Приезжайте обратно.
Марина удивилась и уткнула руки в боки.
— Так что, мы просто вернёмся и всё?
— Да. Я только почву подготовлю. Вам долго в Шамаевку ехать?
— Минут десять. — Прикинула Марина. — Думаю, через полчаса вернёмся.
— Ну, вот и езжайте.
Я проводил девочек к машине (они решили ехать на Катином Пежо, чтоб не привлекать много внимания), а затем вернулся в корпус.
В холле никого не было. Все столпились в одной из комнат и смотрели на медленно закрывающиеся ворота.
— Они больше не вернутся, — заскулил Герман.
— Это всё мы виноваты, — добавил Вова.
— Так нам и нужно, — сказал Костя.
От такой сознательности я офигел.
— Коль, — спросила рыжеволосая девочка, — а Катя с Мариной больше совсем не приедут? Может, хотя бы на закрытие?
— На закрытие запросто. Если вы их хорошо попросите, думаю, они проедут лишние пятьсот километров в одну сторону.
— Мы уже скучаем, — сказал кто-то.
— Коль, а почему Катя и Марина на одной машине поехали? Они же в разных городах живут? — спросила рыжеволосая девочка.
Я понял, что сейчас могу завраться, и меня выведут на чистую воду.
— Не знаю. Может, Марине в Москву нужно. Или Кате в Питер.
— А почему тогда Маринын Хаммер стоит на стоянке? Она ещё вернётся за ним?
— А Марина сказала, что это её? — не очень уверенно улыбнулся я.
— А чей?
— Мой, — зачем-то соврал я и молча выругался.
— А почему тогда ключи у Марины?
У этой рыжей родители в прокуратуре работают, судя по всему.
— Ну, мы же встречаемся.
— Правда? — заинтересовались все дети, и только рыжеволосая девочка не унималась.
— А Марина говорила, что уже год ни с кем не встречается.
Я понял, что меня сейчас заговорит десятилетний ребёнок.
Посмотрев на часы, я понял, что врать мне осталось ещё двадцать пять минут минимум. И ни дай Бог они в Шамаевке задержатся.
— Ну это она вам говорила. Нам тут нельзя о таком рассказывать. Это как бы мешает работе.
— А как вы встречаетесь, если она в Питере живёт, а ты в Артеке?
Если сначала это походило на детские наивные вопросы, то сейчас я был на самом настоящем допросе.
— Ну… мы в интернете познакомились. А тут договорились встретиться.
— А Марина рассказывала, что ты с Аней встречаешься.
— С какой Аней? — не понял я.
— Ну с той, которая на линейке всех ругает.
Нужно запомнить и передать Ане.
— Серьёзно? А что ещё говорила?
— Что ты про неё рассказы пишешь, и вы из-за этого постоянно ссоритесь.
— Ну, нифига себе! — возмутился я. — А она только вам рассказывала или ещё кому-то?
— Только нам. И сказала никому-никому не говорить. Даже Кате. Потому что это большой секрет.
— Ну хоть это хорошо, — сказал я и понял, что проболтался.
— Так ты с Мариной не встречаешься? — уточнила рыжеволосая девочка.
— Ну ладно. Подловили. Не встречаюсь.
— И Хаммер не твой?
— Почему ты так решила?
— Потому что перед выступлением в первый день Марина мне дала ключи и попросила взять в бардачке помаду. Не думаю, что тебе в машине нужна помада.
— Ну, ладно. Тут я тоже наврал.
— Коля, — серьёзно спросила рыжеволосая девочка, — Катя с Мариной вернутся? Только честно.
Я понял, что такого сильного соперника мне не одолеть и решил больше не обманывать.
— Вернутся.
— И новые вожатые не приедут?
— Нет. Это я придумал, чтоб вас хоть немного утихомирить.
Я замолчал, ожидая, что меня сейчас спросят ещё что-то. Но меня ни о чём не спрашивали. Дети сердито уставились на меня, и было похоже, что в ближайшем будущем я хорошенько отгребу. А до приезда Кати и Марины оставалось ещё целых двадцать три минуты.
Кто меня спасать будет? Может, убежать через окно?
— Врать нехорошо, — вдруг сказал Герман.
— Согласен, — безвольно согласился я.
— А ты нас обманывал! Маленьких детей! Разве не стыдно?
— Стыдно, — честно признался я.
— Тогда пообещай, что больше никогда в жизни не будешь врать.
— Нет. Такого я обещать не могу.
— Тогда пообещай, что не будешь нас обманывать.
— Этого тоже обещать не могу, потому что это часть педагогики.
— Тогда хотя бы пообещай, что не будешь играть на наших детских чувствах.
От удивления я засмеялся, но дети своими недобрыми взглядами поставили меня на место.
Но это неправильно. Я тут главный, а не они!
— А почему вы на меня наезжаете вообще? Хочу вам напомнить, что до моего вмешательства вы с вашими любимыми вожатыми постоянно ссорились. Кто мне жаловался на то, что Марина на вас кричит постоянно? И Марина мне постоянно ныла о том, что дети неуправляемые. Вы вообще в первый раз обнялись, когда я сказал, что ваших вожатых увольняют. Я уже не говорю, что вы тут друг друга кипятком поливали и руки ломали! Что смотрите? Думаете, это всё просто так? Чёрта с два! Вы мне должны, как земля колхозу! Другие отряды ещё толком не знают, как кого зовут, а у вас уже семья! Которая обычно получается только к концу смены. А вам в таком замечательном состоянии удастся прожить аж полторы недели. Вы мне должны свои полдники в течение всего этого времени отдавать в благодарность. Шо молчите? Детские чувства, детские чувства. Знаете, как мне обидно было, когда я вас напрягал всю зарядку, вы получили приз, а мне спасибо никто не сказал? Я уже про обнимашки молчу. В плакате хотя бы одну строчку мне посвятили! У вас нет сердца. И вы не видите дальше своего носа. Я вам больше ни в чём не буду помогать. Сами будете всё выгребать.
Моя пламенная речь поставила почти всех на место. Всех кроме рыжеволосой девочки.
— Коля. Хоть ты и поступил плохо, ты прав. И тебя мы наказывать за это не будем. Только вожатых.
Вообще-то я ожидал другого эффекта, но то, что меня хотя бы не будут бить, уже радовало.
— Вы будете наказывать вожатых?
— Да! — хором ответили дети.
— А как?
По приезду Катя и Марина, чтоб не испортить сюрприз, оставили машину за воротами и тащили ящик печенья до самого крыльца. Там они простояли ещё минут десять, думая, как бы поэффектнее явить себя отряду. Они надеялись на то, что из-за темноты их воспримут как новых вожатых и когда они скажут, что они — это они, будет сильно и эффектно. Но сильно и эффектно не получилось. Катя и Марина зашли в абсолютно пустой корпус. Они проверили все комнаты. Даже душ и бытовку. Детей не было нигде. По рации Катя попросила перейти меня на пятый канал (чтоб никто нас не слышал, потому что все общаются на первом). Я перешёл, но не отвечал. Сидя в мастерских на чердаке, мы вместе с детьми давились от смеха, слушая эфир:
— Коля, приём. Коля, ответь. Коля, ответь! Ты где? Где ты, мать твою! Где наши… кхм… КОЛЯ! Куда ты пропал??? Если выйдешь на связь, мы дадим тебе коробку вкусного печенья. КОЛЯ, Б…!!!???
Но дети запретили мне что-либо отвечать. Хотя я настаивал устроить для вожатых некий квест. Ну, типа «Ты нас найдёшь, если устремишься к солнцу».
Когда отчаявшиеся вожатые побежали искать своих подопечных в лес, мы быстренько перебежали в корпус. В то же время появилось электричество. Но мы специально выключили свет, и замерли в ожидании Кати с Мариной.
Ждать пришлось почти полчаса.
Они зашли в корпус, клацнули тумблер и, увидев нас всех, упали на пол. В прямом смысле слова. Не знаю, от удивления или от усталости.
Девочки были грязными и с растрёпанными волосами. У Марины в волосах даже была небольшая шишка.
— Где вы были? — гневно и в то же время радостно спросила Катя.
— Мы вас искали, — весело сказал Герман.
— А мы вас, — не очень весело сказала Марина.
Через мгновение дети толпой хлынули к своим вожатым и начали их обнимать. Многие опять начали плакать. Точнее, плакать начали Катя с Мариной. Видимо от того, что их не посадят. А вслед уже и дети.
— А как же Коля? — спросил кто-то из толпы. — Его тоже нужно обнимать!
Дети весело подхватили вожатых и ринулись на меня.
Чуть позже нужно объяснить детям, что когда обнимаешься, нужно делать это нежно, а не сильно. Они вроде как маленькие, но рёбра запросто сломать могут. Я серьёзно.
В общем хэппи энд.
На свечку Катя с Мариной не пошли. Они почему-то боялись оставлять детей одних. А когда я пришёл, там была только Аня. Оказывается, сегодня вожатской свечки совсем не будет.
— Ну как у вас всё прошло?
И я рассказал, как у нас всё прошло.
Естественно, в конце Аня начала меня ругать. Хотя до этого смеялась, как больная. И ещё сказала, чтоб я ни дай Бог никому не рассказывал. Я сказал, что рассказывать не буду. По крайней мере, вслух. Про текст ничего сказано не было.
А потом мы пошли спать. Да, мы спали вдвоём. И мы именно спали. Потому, что в детском творческом кинолагере «Шамаевка» сон отодвигает в сторону почти все потребности, описанные в некой пирамиде неким евреем из Киева со смешной фамилией Маслоу.
Николай Хлевицкий aka deathmetall 2014
yaplakal.com