Любопытные факты о классиках русской литературы.

Из письма Достоевского Тургеневу:

"Мне и гадко и стыдно беспокоить Вас... Обращаюсь к Вам как человек к человеку и прошу у Вас 100 (сто) талеров. На душе скверно (я думал, будет сквернее), а главное, стыдно Вас беспокоить; но когда тонешь, что делать".

Так он писал, когда в пух и прах проигрался в казино Висбадена. Тургенев прислал только половину (50 талеров), хотя в средствах был совершенно не стеснён. Достоевский отдал долг через 11 лет.

Фёдор Михайлович среди собратьев пользовался неоднозначной репутацией.
Известен факт, что Некрасов при соавторстве Тургенева сочинил такую эпиграмму, да ещё и под заголовком "Послание Белинского к Достоевскому", написанной будто бы от лица самого Белинского:

«Витязь горестной фигуры,
Достоевский, милый пыщ,
На носу литературы
Рдеешь ты, как новый прыщ».

«Витязь горестной фигуры» - это устаревший перевод с испанского «el caballero de la trista figura», что переводится как «Рыцарь печального образа». Тургенев и Некрасов разжаловали своего приятеля из гениев в Дон Кихоты. Эпиграмма не слишком остроумна: высмеивает обморок Достоевского в момент представления красавице Сенявиной. Авторы еще не знали, что он эпилептик, а обморок был формой припадка ( petit mal, проходит без судорог).

Тургеневский роман «Дым» окончательно расстроил их отношения. Достоевский вернулся с каторги монархистом, сторонником православия и славянофильства, Тургенев же всегда был убежденным западником, чего Достоевский принять не мог. Тургенев яростно критиковал произведения Достоевского и его писательский метод.
Позже, в романе "Бесы" Достоевский вывел Кармазинова, в котором многие разглядели Ивана Сергеевича.

Доставалось классику и от современников, и от наследников. Глеб Успенский: "Описания в его романах банальны и бесцветны до невозможности, а кроме того - потрясающе небрежны". Вот сознаётся Белинский в письме к мемуаристу и историку литературы Павлу Анненкову: "Надулись же мы, друг мой, с Достоевским-гением!".
Вот и Лев Толстой более-менее деликатно замечает:
"Достоевский - серьёзное отношение к делу, но дурная форма, однообразные приёмы, однообразие в языке".
А Владимир Набоков рубит сплеча: "Достоевский есть не что иное, как низкопробное трюкачество, не имеющее себе равных по глупости во всей мировой литературе. Все его сочинения создавались в условиях крайней спешки".

И только после публикации некоторых писем, выяснилось истиное отношение графа Толстого к его творчеству.
Письмо Страхову: "читал "Мёртвый дом". Много забыл, перечитал и не знаю лучше книги изо всей новой литературы, включая Пушкина.. наслаждался вчера целый день. Если увидите Достоевского, скажите, что я его люблю". Страхов показал письмо Достоевскому. Тот был взволнован и обрадован, упрашивал Страхова отдать ему это письмо.
И в то же время был искренне огорчён!
В том, что Толстой поставил его выше Пушкина, он увидел проявление непочтения к своему кумиру.

После смерти Достоевского Толстой в письме к Страхову пишет: "Как бы я желал уметь сказать все,что я чувствую о Достоевском. Я никогда не видал этого человека и никогда не имел прямых отношений с ним, и вдруг, когда он умер, я понял, что он был самый, самый близкий дорогой, нужный мне человек."

Как ни странно, даже у Толстого с Чеховым возникали некоторые "непонятки":

В «Послесловии» к «Душечке» Лев Толстой писал, что Чехов в этом рассказе отказался от своего первоначального намерения и поступил вопреки: хотел осмеять героиню, а чувство художника велело ее прославить, и он прославил. По мысли Толстого, Чехов хотел осудить и высмеять героиню, однако на деле, как художник, сделал нечто обратное - воспел ее, овеял своей симпатией.

По мнению В.И. Тюпы, «Толстой по отношению к "Душечке" проявил произвол. Он считал несомненным снижение образа Душечки рассказчиком, однако сила ее любви мыслилась им как очистительная, преобразующая авторскую насмешку в читательское сочувствие, сострадание».

И ничего же не изменилось, по прежнему спорят либералы и консерваторы, западники и славянофилы, феминистки и домостроевцы.

Но среди поэтов "Cеребрянного века" бывало и похлеще.
Катаев в своём романе "Алмазный мой венец" живописал драку Есенина с Пастернаком (королевич и мулат):

"Стою в тесной редакционной комнате "Красной нови" в Кривоколенном и смотрю на стычку королевича и мулата. Королевич во хмелю, мулат трезв и взбешен. А сын водопроводчика их разнимает и уговаривает: ну что вы, товарищи... Испуганная секретарша, спасая свои бумаги и прижимая их к груди, не знала, куда теперь бежать:
прямо на улицу или укрыться в каморке кабинета редактора Воронского, который сидел, согнувшись над своим шведским бюро, черный, маленький, носатый, в очках, сам похожий на ворону, и делал вид, что ничего не замечает, хотя "выясняли отношения" два знаменитых поэта страны.
Королевич по-деревенски одной рукой держал интеллигентного мулата за грудки, а другой пытался заехать ему в ухо, в то время как мулат - по ходячему выражению, похожий одновременно и на араба и на его лошадь с пылающим лицом, в распахнутом пиджаке с оторванными пуговицами с интеллигентной неумелостью ловчился ткнуть королевича кулаком в скулу, что ему никак не удавалось. Что между ними произошло?
Так до сих пор и не знаю. В своих воспоминаниях мулат сказал, что эти отношения были крайне неровными: то они дружески сближались, то вдруг ненавидели друг друга, доходя до драки. По-видимому, я попал как раз на взрыв взаимной ненависти. А дружил и с тем и с другим."

К слову сказать, Есенин и с Катаевым дрался и оттуда же отрывок:

"Мы с королевичем вцепились друг в друга, вылетели за дверь и покатились вниз по лестнице.

Очень странно, что при этом мы остались живы и даже не сломали себе рук и ног. Внизу мы расцепились, вытерли рукавами изпод своих носов юшку и, посылая друг другу проклятия, разошлись в разные стороны, и я был уверен, что нашей дружбе конец, и это было горько. А также я понимал, что дом соратника для меня закрыт навсегда.
А через два дня утром ко мне в комнату вошел тихий, ласковый и трезвый королевич. Он обнял меня, поцеловал и грустно сказал: – А меня еще потом били маляры.

Конечно, никаких маляров не было. Маляры – это была реминисценция из «Преступления и наказания».
Убийство, кровь, лестничная клетка, Раскольников.."

"О Русь, малиновое поле.." и "Свеча горела на столе, свеча горела", всё близко.
Такое впечатление, что гении тогда и скандалить умели душевно.

А Мусоргский бухал! ©

Отправлено с мобильного клиента YAPik+

Не говоря уж о Петрове-Водкине. Так и тянет ляпнуть - Бошарском.

Из дневника А. Г. Достоевской (20 (8) мая, 1867 год)
Наконец, я дошла, получила письмо сначала от Феди, а потом спросила, нет ли страховых, он подал письмо от мамы. Оба письма были ужасно нехороши. Федя писал, что почти всё проиграл, а мама прислала только 35 рублей. Меня это ужасно огорчило, я пришла домой и страшно расплакалась. Плакала долго и много, но потом написала письмо Феде, в котором просила его лучше приехать домой поскорей, чем там оставаться, и отправила это письмо на почту. Вместе с тем, написала и маме и просила её тайно заложить мой меховой салоп и прислать деньги. Я была ужасно как встревожена этими письмами, — просто ужас, такая брала тоска.
И это записки новобрачной, едва 3 месяца, как вышедшей замуж. Последующие 4 года показали, что это были первые и ещё не самые горькие слёзы Анны Григорьевны.

Это сообщение отредактировал Shushtank - 23.09.2018 - 09:52

Вот даже не знаю как отнестись ...
С одной стороны Классики, Глыбы, История, образы ставшие штампами.
И тут отдал 50 талеров через 11 лет ... Или а вот это мелочь а не писатель ...
Как то неоднозначно все

Увы и ах, но интерес к русской классической литературе в современном обществе ничтожен. Мы, русские, дали миру Пушкина, Тургенева и Толстого. А сейчас в почете блогеры и пранкеры. И сам русский язык обедняется и принижается.

Тоже не знаю. Может так - как человек так себе, но как писал!

Хм, новорег, и пост не про совок или сиськи, а про литературу! Впервые вижу такое. Интересно

То ли ещё будет, вы токо по первоначалу помогите братья, а дальше я уж сам, ножками, ножками.

Добрый и чистый человек никогда не сможет быть хорошим писателем. © Не помню кто.

Да ну нафиг, мне например школа привила, отвращение к классической литературе и формализм. К сожалению большую часть произведений нужно либо перевести на новый язык, либо читать с комментариями как Бхагавад гиту, на лист текста - два листа комментов.
Те же Мертвые души ! Как меня доставаили эти Собакевичи и Коробочки.
По сути Чичиков куда круче Остапа...

Тут кому что. Остап гораздо смешнее Чичикова.
Хотя сближения есть - Паниковский на Плюшкина немного смахивает.

Но Коробоска конечно не айс. Куда лучше зоя или Лиза из общаежзития имени монаха Бертольда Шварца.

Это потому, что в школе именно ПРОХОДИЛИ все эти произведения. Причём в обязательном порядке. А как известно, всё, что навязывается насильно, вызывает отторжение.

Кроме того, бесконечные сочинения: "Образ Васи Пупкина, как типичного представителя...", ничего, кроме негативных эмоций в человеке не пробуждали.

Как-то не ощущал насилия, все читалось само собой. И, разумеется, перечитывалось в более зрелом возрасте. Надо сказать, что к Пушкину, Толстому и Тургеневу отношение у меня не изменилось - говном их, конечно, не назовешь, но "нашим всем" их точно не считаю.

Пелевин, конечно, полегче воспринимается. Но "Война и мир" перечитывал и не раз.

Получив от графа еще кой-какие поручения, я объездил некоторых лиц, что было необходимо по службе; в восемь часов возвратился домой и, проходя мимо номера Пушкина, зашел к нему. Я застал его в самом веселом расположении духа, без сюртука, сидящим на коленях у мавра Али. Этот мавр, родом из Туниса, был капитаном, то есть шкипером коммерческого или своего судна, человек очень веселого характера, лет тридцати пяти, среднего роста, плотный, с лицом загорелым и несколько рябоватым, но очень приятной физиономии. Али очень полюбил Пушкина, который не иначе называл его, как корсаром. Али говорил несколько по-французски и очень хорошо по-итальянски. Мой приход не переменил их положения; Пушкин мне рекомендовал его, присовокупив, что — «у меня лежит к нему душа: кто знает, может быть, мой дед с его предком были близкой родней». И вслед за сим начал его щекотать, чего мавр не выносил, а это забавляло Пушкина.

(Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1)

Подозрительная хуйня, я бы сказал

"Итак, высказывания нобелевского лауреата Бунина о соратниках:

1. Владимир Владимирович Маяковский - "самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства"

2. Исаак Бабель - "один из наиболее мерзких богохульников"

3. Марина Ивановна Цветаева - "Цветаева с её непрекращающимися всю жизнь ливнем диких слов и звуков в стихах"

4. Сергей Иванович Есенин - "проспись и не дыши на меня своей мессианской самогонкой!"

5. Анатолий Борисович Мариенгоф - "пройдоха и величайший негодяй"

6. Максим Горький - "чудовищный графоман"

7. Александр Александрович Блок - "нестерпимо поэтичный поэт. Дурачит публику галиматьей"

8. Валерий Яковлевич Брюсов - "морфинист и садистический эротоман"

9. Андрей Белый - "про его обезъяньи неистовства и говорить нечего"

10. Владимир Набоков - "мошенник и словоблуд (часто просто косноязычный)"

11. Константин Дмитриевич Бальмонт - "буйнейший пьяница, незадолго до смерти впавший в свирепое эротичское помешательство"

12. Максимилиан Волошин - "толстый и кудрявый эстет"

13. Михаил Кузмин - "педераст с полуголым черепом и гробовым лицом, раскрашенным как труп проститутки"

14. Леонид Андреев - "запойный трагик"

15. Зинаида Гиппиус - "необыкновенно противная душонка"

16. Велимир Хлебников - "Довольно мрачный малый, молчаливый, не то хмельной, не то притворяющийся хмельным"

Первым заговорил черноусый в жакетке. И почему-то обращался единственно только ко мне: 
- Я прочитал у Ивана Бунина, что рыжие люди, если выпьют, - обязательно покраснеют... 
- Ну так что же? 
- Как, то есть, "что же"? А Куприн и Максим Горький - так те вообще не просыпались!.. 
- Прекрасно. Ну, а дальше? 
- Как, то есть, "ну, а дальше"? Последние предсмертные слова Антона Чехова какие были? Он сказал: "Ихь штербе", то есть "я умираю". А потом добавил: "Налейте мне шампанского". И уж тогда только - умер. 
- Так-так? 
- А Фридрих Шиллер - тот не только умереть, тот даже жить не мог без шампанского. Он знаете как писал? Опустит ноги в ледяную ванну, нальет шампанского - и пишет. Пропустит один бокал - готов целый акт трагедии. Пропустит пять бокалов - готова целая трагедия в пяти актах. 
- Так-так-так... Ну, и... 
Он кидал в меня мысли, как триумфатор червонцы, а я едва-едва успевал их подбирать. "Ну, и..." 
- Ну, и Николай Гоголь... 
- Что Николай Гоголь? 
- Он всегда, когда бывал у Аксаковых, просил ставить ему на стол особый розовый бокал... 
- И пил из розового бокала? 
- Да. И пил из розового бокала. 
- А что пил?.. 
- А кто его знает!.. Ну, что можно пить из розового бокала? Ну, конечно, водку... 
И я, и оба Митрича с интересом за ним следили. А он, черноусый, так и смеялся в предвкушении новых триумфов... 
- А Модест-то Мусоргский! Бог ты мой, а Модест-то Мусоргский! Вы знаете, как он писал свою бессмертную оперу "Хованщина"? Это смех и горе. Модест Мусоргский лежит в канаве с перепою, а мимо проходит Николай Римский-Корсаков, в смокинге и с бамбуковой тростью. Остановитс Николай Римский-Корсаков, пощекочет Модеста своей тростью и говорит: "Вставай! Иди умойся и садись дописывать свою божественную оперу "Хованщина"!" 
И вот они сидят - Николай Римский-Корсаков в креслах сидит, закинув ногу за ногу, с цилиндром на отлете. А напротив него - Модест Мусоргский, весь томный, весь небритый, - пригнувшись на лавочке, потеет и пишет ноты. Модест на лавочке похмелиться хочет: что ему ноты! А Николай Римский-Корсаков с цилиндром на отлете похмелиться не дает... 
Но уж как только затворяется дверь за Римским-Корсаковым - бросает Модест свою бессмертную оперу "Хованщина" - и бух в канаву. А потом встанет и опять похмеляться, и опять - бух!. (С)

Ни убавить,ни прибавить!

Оказывается тут, на ЯПе, можно не только подеградировать. Спасибо за тему, интересно.
И, как говорится, пиши ещё!

Напомнило у Довлатова в "Соло на ундервунде".

В Тбилиси проходила конференция на тему «Оптимизм советской литературы». Было множество выступающих. В том числе – Наровчатов, который говорил про оптимизм советской литературы. Вслед за ним поднялся на трибуну грузинский литературовед Кемоклидзе:

– Вопрос предыдущему оратору.

– Пожалуйста.

– Я относительно Байрона. Он был молодой?

– Что? – удивился Наровчатов. – Байрон? Джордж Байрон? Да, он погиб сравнительно молодым человеком. А что?

– Ничего особенного. Еще один вопрос про Байрона. Он был красивый?

– Кто, Байрон? Да, Байрон, как известно, обладал весьма эффектной наружностью. А что? В чем дело?

– Да, так. Еще один вопрос. Он был зажиточный?

– Кто, Байрон? Ну, разумеется. Он был лорд. У него был замок. Он был вполне зажиточный. И даже богатый. Это общеизвестно.

– И последний вопрос. Он был талантливый?

– Байрон? Джордж Байрон? Байрон – величайший поэт Англии! Я не понимаю в чем дело?!

– Сейчас поймешь. Вот смотри. Джордж Байрон! Он был молодой, красивый, богатый и талантливый. Он был – пессимист! А ты – старый, нищий, уродливый и бездарный! И ты – оптимист!

Поможем, почему бы не помочь. Дочь сейчас "Каренину" читает, и спросила меня вчера, почему Толстой назвал роман "Анна Каренина", а не "Левин".

Достоевский почти всю жизнь был в долгах как в шелках.
Издатели, несмотря на его известность, платили ему во много раз меньше за лист, чем тому же Тургеневу. Поскольку Достоевский страшно нуждался и был согласен работать за копейки.

Были и кабальные договоры с издательством. Понятно, что многие не читали биографическийе материалы, но есть и фильм об этой ситуации.

Вкратце: после смерти брата, Достоевский принял все долги на себя. Многие, пользуясь его непрактичностью, приходили и заявляли о несуществующих долгах без всяких доказательств и он эти долги брал на себя, нередко выплачивал один и тот же долг по несколько раз.

Содержал великовозрастного своего пасынка.
Да ещё и играл в карты.

В то время должников сажали за невыплаченные долги. Было время, когда он, тяжело больной человек, сам готов был сесть в тюрьму, так его довели.

И,наконец, это ж как должен был умучиться человек, чтобы, наконец-то, встретить молодую девушку, Анну Григорьевну, которая до конца жизни о нём заботилась.

Кстати, ей удалось, спустя годы, засучив рукава, свести, наконец, "дебет с кредитом".

Тогда, наоборот, братья-писатели и почтенная публика начали возмущаться тем, что дочь Достоевского прилично и даже дорого одета. Она же должна в рубище только ходить и чёрствый хлеб сырой водицей запивать, по их мнению.

Всё, что я тут изложила, очень любят рассказывать детишкам в школе. По многу раз. Вот я написала, что вспомнила.

Ну, Бунин И.А. - это мог себе позволить сказать. Он типичный "классик".

Всё таки он отзывался о поэтах "серебряного" века и еже с ними... Там у каждого свои кумиры. Для меня Бальмонт и Ахматова (остальные - не моё).

Достоевского - Преступление и Наказание - прочитал за 1,5 дня как детектив, а вот с Толстым Л.Н. - беда... Я не понимаю его.

Хотя "Князя Серебренного" - написанного его родственником, перечитываю раз в год.

Я думаю остальные про Бунина сказали бы тоже самое..люди такие люди..не смотря на титулы и регалии