В минуту опасности человек оголяется, при нём остается лишь то, что Его.1941 г.

"Чем ближе к передовой, тем чаще люди гибнут от бомбёжки и обстрела. Чем больше встречается на пути разрушений, машин с эвакуированными ранеными, тем яснее и яснее проявляются характеры, выдержка, боевые качества командиров, красноармейцев. Кто есть кто, стало на повестку дня.
На первых порах казалось, что в роте все сделаны на одну колодку, командиры различаются лишь количеством кубарей или шпал, различия в этой неодинаковости стали выявляться на подходе к фронту.
Думалось, что ребята, стриженные одной машинкой-нулёвкой, обутые в одинаковые ботинки с обкрученными обмотками, и в жизни должны быть нивелированными. Одна судьба, одна задача сделают своё дело, подравняют, затем выправят мысли, поведение, поступки.
Оказалось, что не так. Народ был собран разношёрстный. В авиацию, в мотомехчасти производился отбор, подбор, в разведчики ещё жестче, а в инженерные - скопом. Тут и льготники-перестарки, и нестроевики, и осужденные, и сыновья репрессированных. Это не могло не сказаться на психологическом состоянии роты.
В одной из бесед командир роты рассказал о положении на фронте, отметил, что впереди немецкой группы армий "Север" двигается лавина 4-й танковой армии, командующий 56-м танковым корпусом фон Майнштен получил приказ наступать на Ленинград через Лугу. Но через несколько дней 38-я советская армия контратаковала, на дальних подступах к городу противник остановлен.

13 фото...

Комроты сообщил, что командованием полка приказано быть готовыми к бою, разъяснил, что возможен прорыв противника, хотя мы инженерные войска, вооруженные силы должны воевать. Красноармеец Третьяков, по виду и ухваткам человек тёртый, из хозяйчиков, просит разрешения задать вопрос.
- Это как же получается, - с возмущением, раздраженно спрашивает он, - в мирное время меня в армию не брали, оружие не доверяли, теперь, когда припекает, так стал нужным защитником родины советской. Иди, умирай?
Наступила жуткая тишина, мы понимали, что это не вопрос, а вызов, явно выраженное недовольство, отказ от исполнения приказа. Командир взглянул брезгливо, но сдержался. Поборов негодование, терпеливо и обстоятельно разъяснил, что советские люди стали на защиту Родины, заключённые, и те просятся на фронт.

Говорил резко, но сдержанно и убедительно. Кое-кому казалось, что вопрос исчерпан, но вокруг Третьякова образовалась атмосфера отчуждения, лишь некоторые стали увиваться, подхваливать за смелость. На вечернем привале Третьякова увели в штаб, арестовали, началось следствие, несколько человек из его окружения вызывали, допрашивали. Состоялся суд военного трибунала.
- Выходи строиться!
Нам зачитали приговор.
- Именем Родины... Врага Советской власти… Третьякова. Расстрелять.
Война, обстановка в полку, требовали решительных мер, они применялись в соответствии с законами военного времени, а вот Голован и другие, лишь после показавшие своё вражеское нутро, оставались вне подозрения.
Наш полк прибыл в район Толмачёво, это концевая станция на железной дороге Ленинград - Луга. Последняя остановка на пути из мира, растревоженного войной, в войну, на её передний край. Мне впервые пришлось участвовать в боях...

Минута, две, десять, огненный вал отодвигается дальше, снаряды рвутся в глубине обороны противника, то было краткая артиллерийская подготовка. Красные ракеты!
Вперё-ёд!! Вскакиваю, внутри всего колотит, появилось ощущение невесомости, бежишь, себя не чуешь. Достигли нашего боевого охранения, бойцов осталось редко-редко, вместе с ними вперед, ура! Ура-ра-ра-ра! С криком легче. Наш объект - дом без крыши, остов которого едва-едва выделяется в серой ночи.
Немец ожил, бьёт из орудий и миномётов, застрочил из пулемётов. Мы наступаем, падаем, встаём, снова бежим, трудно дышать. Где-то недалеко загудели немецкие танки, думаю, сейчас в атаку не пойдут, своих давить не будут.
Чесанули пулемётные очереди, мы прижались к теплой, отдающей запахом взрывчатки земле. Откуда-то сбоку поливает свинцом пулемёт, нет сил, нет возможности подняться, шагнуть в смерть. Красные ракеты взмыли вверх и вперёд, это снова приказ. Справа, среди гула, криков, брани различаю силуэт, слышу охрипший голос Сидорчука: - Встать! Вперёд! В бога, в креста!!

Правый фланг, повинуясь его воле, идёт на врага, вижу согнутые, надломленные тёмные фигуры, красноармейцы ринулись в пучину огня, дыма, в рой свинцовых пуль, ржавых осколков.
Вскакиваем и мы, приказ есть приказ, вдруг впереди возник резкий ослепляющий свет, моментально придавил нас к земле, раздаются оглушительные взрывы. Осколки снарядов с бешеным шипением проносятся над головой, их полёт слышится всей спиной, всей кожей.
Впереди стихло, вскакиваем, бежим к воронкам от снарядов, там, говорили бывалые служаки, спасение. Стало ясно, что немец обстрелом нас не убил, даже путь расчистил, своих уничтожил, тех, которые строчили из автоматов, бросали гранаты.
Бежим к домику, до него рукой подать, огибаем, слева разворочен ДЗОТ, справа искромсан блиндаж, под углом дома разбита пушка, кругом свежие трупы, кажется, что фрицы ещё живые. Глядь, в окопе два немца-пулемётчика, как черти из подземелья, в ночной серости кажутся чёрными, зловещими, неистово строчат по правому флангу нашего взвода. Мелькнула мысль: "Там командир Сидорчук!"

Немцы, как глухари на толчке, за трескотнёй пулемёта почти не слышат, кроме цели, по которой ведут огонь, ничего не видят. Пользуюсь этим, но явно неразумно и безрассудно. Вместо того чтобы быстро стать на колено, ещё лучше - залечь, прицельным огнём винтовки или гранатами уничтожить фрицев, бегу на них.
Инстинктивно действовал по поговорке: беги вперед - лучше страх не берёт. В движении стреляю в немца, что справа, он скрутился,закричал. Быстро работая затвором, заряжаю винтовку, посылаю патрон в патронник, хочу для верности всадить ещё одну пулю.
Каким-то чутьем, боковым зрением определил, что второй немец не поднял руки, на что я надеялся. Сейчас, в эту секунду разрядит в меня свой автомат, прошьёт свинцом. Стреляю и бью наотмашь винтовкой справа налево, луплю не штыком, не прикладом, как учили, а стволом, так пришлось.
Перед глазами вспыхнули десятки свечей, фашист дал очередь из автомата, пули прошли чуть выше головы, помешал мой удар, ганс целил как раз в меня. Рядом возник Петр Осадчий, крикнул каким-то страшным, не своим голосом: "Ложись, бей гада!"

Ночную мглу, гул боя прорезал иступлённый крик немца. Так кричит заяц, попавший в зубы волка, так вопит человек, заглянувший в глаза смерти. То Осадчий всадил штык. Пётр, отклонившись назад, выдернул винтовку из чрева врага, мы оба упали, лежим, видим, как идут вперёд бойцы нашего взвода.
Из дыма появился лейтенант Сидорчук. Он комок энергии, пример решительности, твёрдости и жёсткости. Винтовка в левой руке, пистолет в правой, весь грязный, в пыли, без пилотки, с ками-то злыми глазами, с открытым ртом - не попадись ни враг, ни трус.
Вскакиваем - и вперёд. Напарник Лёнька Дурасов, оккупировав окоп, то выглянет, бросив вперёд-влево гранаты, то спрячется, как потом объяснял, вёл дуэль с немцами. Думаю, ганса не то убьет, не то нет, нам с Петром точно удружит по осколку, лучше отклониться вправо.

В траншее выросла фигура раненого отделенного, придавившего коленом фрица. "Я, - говорит, - живьём сдам в штаб". Бежим, как говорят казаки, шкабырдаем, то упадем, то встанем, то ползём, главное добраться до первой траншеи. Дух захватывает, в груди горит, как много надо сил, чтобы побороть усталость, затушить жар в груди!
Страх исчез, его вытеснил азарт схватки, в боевой обстановке у меня был какой-то рубеж, до которого боялся многого. Перевалив через него, даже смертельная опасность паники не вызывала. Понимал казачью мудрость: врага бояться - без головы остаться. Первый взвод, что наступал левее, задержался перед ожившим немецким ДЗОТом. Нашёлся смельчак-красноармеец, который ползком обогнул огневую точку, забросал гранатами, немцы не выдержали, выскочили, побили их на месте.

На востоке начало светать, стало кое-что видно, казалось - вокруг ад. Перевёрнутые, раскоряченные пушки, пулемёты, немецкие трупы то и дело попадались под ноги, мнились затаившимися врагами, сейчас схватят тебя, стащат в траншею или всадят пулю в спину. Невольно прошивал их для верности свинцом, были среди немцев фанатики, которые, умирая, в нас стреляли.
Немецкая артиллерия, уже без опаски врезать по своим, садит и садит по нашим целям, по всей площади поля боя. Впереди стена взрывов, её надо преодолеть, до вражеской траншеи рукой подать. Но как? Видим - сзади по нашим следам идёт цепь пехотинцев, это подкрепление. - Ура, ура! Вперед! Взять последний рубеж!
Немец усилил артогонь, но разве нас теперь остановишь? В окопах завязался ближний бой, в ход пущены гранаты, штыки, бежим вперёд, вот она, заветная ячейка, вваливаюсь, можно перевести дух, воды бы!
Кое-кто из наших стройбатовцев и подошедших пехотинцев в азарте боя, перепрыгнув через траншею, побежал на врага, но немцы поставили такой заградительный огневой вал, что преодолеть его оказалось невозможно, многие из смельчаков поплатились жизнью, другие ранены. Последовала команда: - Ложись! Назад, окопаться.

Постепенно ползком, ползком, в окопах заняли опорный пункт. Взводного, как и отделенного, нигде не видно, потом узнали, что оба убиты. Черти с квасом съели Голована, пропал. Нету Осадчего, только что, перед последним броском, был рядом.
Пробовал звать, не отвечает, у кого ни спрошу - не видели. Пойти на розыск нельзя, в бою назад не ходят, немец вот-вот ринется в контратаку. Сзади вгрызаются в землю пулемётчики, дальше ротные миномёты, за ними пушки-сорокапятки.
По траншее, пригибаясь, идут командир роты и пехотный начальник, проверяют систему огня, боевую готовность. Поднялось солнце, глянул на восток, на поле боя, по которому только что пробились, ужаснулся, сколько наворочано! Пройти, повторить невозможно.
Противник вновь открыл артогонь, бьёт по переднему краю, пронеслись штурмовики Ю-87,огонь усиливается. То там, то здесь в траншеях воздух взрывается истошным криком раненых, умирающих, уживаются рядом "мама" и трёхэтажный мат, так раненые "разговаривают" сами с собой, жаловаться больше некому.
Вижу - спереди, метрах в двухстах, по всему полю что-то шевелится, ползёт туча чёрная. Это немцы! Бросками, короткими перебежками приближаются ближе и ближе, пулемёты свинцовым градом посыпают траншею, немцы идут в атаку. - Вот и наступил смертный час, - думаю о себе, - надо успеть пару фрицев уложить прицельным огнём, ещё одного приму на штык.

Готовлюсь, изыскиваю силы, уверенность, что выстою, не дрогну. Было ясно - не уцелеть, впереди немцы, с тылу приказ ни шагу назад. Наша артиллерия открыла огонь по контратакующим, редковатый, но меткий. Не остановить, немец вот он, встанет во весь рост и пойдёт. Что делается в груди! Раздаётся команда:
- Гранаты к бою, огонь! - оружие в траншеях заговорило. Беру на мушку ближнего немца, выстрел, промах. Быстро посылаю в патронник новый патрон, выстрел, мимо! Эге, думаю, так не воюют, высовываюсь из окопа, ложусь грудью на бруствер, вот и прорезь прицела. Мушка и фриц совпали. Курок! Толчок в плечо, дымок на миг скрыл фашиста. Ага, нашла! Охватила радость, немец дёрнулся, скрутился, лежит, целюсь в другого.
Вдруг впереди меня будто какие-то птички с налёту бросились в пыль. В ту же секунду поумнел, пули цвик, цвик в бруствер, аж землю сыпануло в глаза, дурень, это пулемётная очередь! Ползком, ползком, на брюхе в окоп, храбрость хороша, когда голова на плечах, надвинул каску, меж срезом и землей оставил маленькую щель, посылаю выстрел за выстрелом в немцев, уже не прицельно.
Немцы подняты, идут во весь рост, их секут наши пулемётчики, а фрицы передвигаются, падают, снова поднимаются. Что с ними, пьяные? Сзади раздаётся гром выстрелов наших пушек, артиллерия и миномёты ставят НЗО - неподвижный заградительный огонь.
Нам сумно, жутко в 100 метрах, а им каково, среди нападающих творилось что-то страшное, но этот обстрел принёс спасение, радость и облегчение. Правду говорят, что артиллерия бог войны, атака врага захлебнулась.

Мучит жажда, утром, когда получил флягу, сразу выпил, днём воды не достал, терпи, солдат. Дурасов сидит в окопе, что-то показывает жестами, не до него, немец бьёт и бьёт. Стемнело, Лёнька приполз ко мне, взахлёб рассказал, как отразил атаку трёх немцев. От командного пункта роты идет Осадчий, нагружен, вооружён до зубов.
От радости переломали друг другу рёбра, самое главное - принёс воды, котелок каши. Петра ранило в руку, осколком шкребануло, бумажку с красной полосой (направление в медсанбат) не дали, при медсанчасти картошку чистит. Голован находится в тылу, болтается у кухни, голову обмотал, ранен в лицо и ухо. Он ходит козырем, как же, кровь пролил.
Где он её проливал, мы не заметили, отстал от нас далеко от домика и ДЗОТа, то есть в самом начале атаки. Дурасов утверждал, что Голован сам себе штыком пропорол кожу на щеке и раковину уха.

Всю ночь, согнувшись под тяжестью амуниции, под шальными пулями, в наши траншеи шли и шли свежие подразделения. Они быстро, сноровисто занимали боевые места в лабиринте траншей. Остатки роты отвели на другой участок обороны, на её вторую полосу. Вскоре ко мне подошёл Нагимулин, пытает интересу:
- Дронов, ну как, правду я тебе говорил? Повоевал? Да ещё пулемётчика кончал. Якши!
- Немного повоевал, командира взвода потеряли, других много.
- Да, комвзвода Сидорчук боевым был, молодец был, якши был.
Задумавшись, добавляет:
- Правду в народе говорят, что на войне гибнут хорошие люди.
В минуту опасности человек оголяется, при нём остается лишь то, что Его." -

из воспоминаний бойца (в 1941-м) 86-го дорожно-эксплутационного полка А.Т.Дронова.


https://oper-1974.livejournal.com/948720.html

Шикарный текст, аж в живую прочувствовал
Дополню чутка, про наш боевой клич.

С древних времен русское воинство ходило в атаку на врага, применяя боевое и устрашающее «Ура!» Безусловно, свой аналог этого клича есть почти в каждом современном языке, однако именно «Ура!» русское является самым «узнаваемым» в мире.
В самом слове есть некий призыв к действию, направленному на решительную победу над врагом. Призыв помогает плечом к плечу идти в атаку даже против такого противника, чья численность кратно превосходит численность русских войск. «Ура!» противники русских военных подразделений слышали в Альпах, под Москвой, в Сталинграде, на маньчжурских сопках. Это победное «Ура!» нередко заставляло врага вздрогнуть и поддаться необъяснимой панике.

Это нужно читать всяким идиотам, которые орут "Можем повторить", при этом не зная как мотать портянки.

Правильно шкардыбаем!
А так петруха. Чтиво интересное

В понедельник,прибыть в 314-й кабинет!

Это нужно читать всяким либерастическим идиотам всепропальщикам которые готовы портянки стирать дяде сэму.

Отличный текст.

Это всем надо читать , чтобы уяснить блять одну простую вещь что перед лицом опасности и врага нет ни либерастов ни ватников а есть сыны отчизны защищающие свою родную землю

(скучным голосом)

В немецком языке существует клич «hurra!», произносится ХАРА который немецкие филологи выводят из императива «hurra», происходящего от средневерхненемецкого «hurren» — «быстро двигаться» (ср. нем. hurtig — «проворно» или англ. to hurry — «торопиться» (hurry up — пошевеливайся, давай быстрей)).

В английском языке существует восклицание hurrah (также hooray и hurray). Согласно Оксфордскому словарю английского языка, это слово произошло от слова huzza (также huzzah), которое, в свою очередь, является восклицанием моряков со значением ободрения, поддержки, и, возможно, изначально обозначало подъём.

Во французском языке выражение аналогично английскому — Hurrah!

Итальянцы также в моменты ликования кричат Urra!

Ебать ты упоротый!!!! Если надо, повторим - это цитата из песни фронтовой! Учи матчасть, бля!

Очень много стало военных постОв на ЯПе, и это неспроста.

Это сообщение отредактировал rollerD - 25.02.2018 - 17:33

что вас тревожит?

боюсь не понравиться, но филологи давно выяснили что боевой клич "Ура" имеет тюркские корни и означает - "окружай", (если не веришь, спроси любого татарина, он перевод подтвердит).
А так да, русские воины переняли этот боевой клич, и по нему теперь узнают русских на поле брани.
Не ради срача, а интереса для, что теперь кричат хохлы? мож кто знает?