Наши народы многое связывает!!!
Оле́ко Ду́ндич (серб. Алекса Дундић, хорв. Aleksa Dundić; австрийское имя Тома́, известен под псевдонимами Иван и Олеко; в литературе Олеко; 13.04.1896 или 12.08.1897, село Грабовац, Далмация[1], по другой версии время и место рождения точно неизвестны[2] — 8 июля 1920, Ровно, УССР) — по одной версии сербский[3], по другой версии — хорватский[4] революционер, участник Первой мировой войны и гражданской войны в России.
Содержание
1 Биография
2 Гражданская война
3 Награды
4 Память
4.1 В искусстве
5 Примечания
6 Литература
Биография
В ранней биографии Дундича есть много неясного, так нельзя определённо утверждать время и место его рождения, настоящей ли является фамилия Дундич и имя Олеко, а также национальность и вероисповедание[2]. В одних источниках его называют сербом[3], в то же самое время в других он фигурирует как хорват[5]. По происхождению православный[3] серб[3] Из сербских сельских[3] жителей, родом из австро-венгерской Далмации[источник не указан 1252 дня]. Третий наиболее поздний источник констатирует полную неясность его ранней биографии, в том числе место и время рождения, настоящего имени и фамилии, называя его сербом и не затрагивая вероисповедание.[2]
Родился в крестьянской семье, в 12 лет уехал в Южную Америку, где 4 года проработал погонщиком скота в Аргентине и Бразилии. В начале Первой мировой войны призван на службу рядовым в Австро-венгерскую армию. [1]
Служил унтер-офицером в гусарском кавалерийском полку, затем в 70-м пехотном полку Австро-Венгрии. Полк состоял в основном из жителей боснийской области Срем, а его бойцы назывались зибцигерами (нем.) — семидесятниками.[3]
Дундич — чемпион австро-венгерской армии 1914 года среди унтер-офицеров по фехтованию.[3] Воевал в Первой мировой войне на русском фронте. Попал в русский плен под Луцком в мае 1916 года.[3]
В плену поступил в добровольческий сербский отряд армии Российской империи.[3] Получил чин подпоручика. После Февральской революции встал на сторону большевиков,[6] вступил в РСДРП(б).
Гражданская война
Летом 1917 года поступил в Красную гвардию (предположительно в Одессе). В марте 1918 года возглавил партизанский отряд на Донбассе в районе Бахмута, который затем влился в Морозовско-Донецкую дивизию советских войск, отступавшую к Царицыну. Участвовал в обороне Царицына в составе Интернационального батальона, затем в кавбригаде Крючковского. В РККА служил в кавалерии, с 1919 года в Особой Донской кавдивизии С. М. Будённого, потом в 1 конном корпусе и Первой конной армии. Был помощником командира полка, командир кавалерийского дивизиона при штабе Первой конной. С июня 1920 года помкомандира 36 полка 6 кавдивизии [1]
Согласно легендам, которые о нём стали складывать ещё при жизни, Дундич отличался невероятной храбростью[3]. Эту особенность Дундича отметили Исаак Бабель в цикле рассказов «Конармии» и Алексей Толстой в романе «Хождение по мукам» (книга 3, «Хмурое утро»).
Погиб в конце Гражданской войны при штурме Ровно Первой конной армией на территории, затем отошедшей (до 1939 года) Польше.
Командарм Первой Конной Будённый, ставший невольным очевидцем гибели Дундича, вспоминал об этом так:
...Впереди нас, из низины, выскочило вдруг подразделение польской пехоты и рассыпалось по полю.
Я подозвал адъютанта Зеленского.
— Видишь поляков? — показал ему на поле впереди. — Пошли в Житын к Чеботарёву ординарца. Пусть немедленно атакуют.
Не успел адъютант добежать до лошадей, а уже из Житына вышла на рысях конница и, развернувшись, понеслась на врага. Это был 24-й кавалерийский полк. Донских казаков мы узнали легко. Но что удивило нас — впереди, вырвавшись метров на тридцать, скакал Олеко Дундич. Не больше чем полмесяца назад он был назначен помощником командира 36-го полка 6-й дивизии. А как оказался в 24-м полку — для меня и сейчас загадка. Может, выезжал на связь с бригадой А. А. Чеботарёва?
Как бы то ни было, но мы видели совсем близко Олеко Дундича. Рослый золотистый скакун, сверкавшая в лучах солнца сабля, чёрная черкеска, лихо сбитая на затылок кубанка и трепетавший по ветру башлык создавали образ сказочного богатыря. По своей неукротимой отваге, по боевым делам это был действительно легендарный герой. И теперь, будто выпущенный на волю сокол, он летел навстречу подвигу. Но разве знает кто, что подготовила ему судьба?
На какой-то миг я оторвал взгляд от атакующего полка, обратив внимание на разорвавшийся у железной дороги снаряд. И тут же, как удар, стегнул тревожный голос Ворошилова:
— Дундич!..
Я резко повернул голову и успел ещё заметить, как Олеко, взмахнув руками, камнем свалился с лошади. Так падают только мёртвые!
— Вон те два молодчика убили нашего Дундича, — показал мне Климент Ефремович на убегавших в кусты солдат. — Они стреляли в него. — И, вгорячах подняв, свой карабин, Ворошилов стал посылать пулю за пулей в петлявших по полю белополяков.
Я был потрясён не меньше Климента Ефремовича. В груди словно что-то оборвалось. В ярости выхватил маузер и выстрелил несколько раз, забыв о том, что противник далеко и пули мои просто не долетят.
Днём 10 июля в Ровно конармейцы при большом стечении жителей города с воинскими почестями провожали в последний путь своего любимца Олеко Дундича.
Сотни людей, знавших героя или слышавших о его подвигах, в скорбном молчании стояли вокруг свежевырытой могилы. Низко опустил обнажённую голову верный друг Дундича, его ординарец Ваня Шпитальный. Это он, рискуя жизнью, под огнём противника вынес с поля боя тело Олеко, поймал и вывел в безопасное место его коня. Мне, как, наверное, и Шпитальному, и многим другим, трудно было поверить, что мы потеряли нашего Дундича, который презирал смерть, но страстно любил жизнь и часто говорил, что непременно доживёт до полной победы пролетариата России и освобождения сербского народа от ига национальной и иностранной буржуазии.
Вики