- Как силовики вербуют священников?
- Как мы пришли от веры к скрепам?
- Как восторженные романтики, придя в церковь, превращаются в безбожных циников, делающих деньги?
- Как перестают думать о Боге и начинают создавать свои империи?
- И как иные идут с верой до конца, подчас рискуя потерять все, надеясь лишь на торжество Бога?
Купить с доставкой в Озоне >>Фрагмент из книги под катом:….Артем шагал по улице, как обычно, быстрым и широким шагом — так быстрее и вообще такой шаг ему нравился, было в нем что-то собранное и деловое. Шел же он в том направлении, которое теперь для него стало самым важным — и самым любимым. На лице Артема застыла тихая улыбка — такая, про которую говорят, что она «не от мира сего». Сам он этого, впрочем, не замечал; а улыбка эта была совсем не связана с его религиозными переживаниями. После того как они с Надей вернулись из своей совместной поездки, прошло чуть больше двух недель. И, казалось, каждый прожитый день делает их все более близкими друг к другу. Теперь они уже встречались ежедневно, почти не скрывая от окружающих своих чувств. Не то чтобы они не считали этого необходимым — по умолчанию и Надя, и Артем полагали, что пока что афишировать свои отношения не стоит. Но и скрываться особенно не получалось, и по епархиальному управлению, а равно и среди общих знакомых, особенно среди околоцерковной интеллигенции, поползли слухи… Но их это почти не волновало: и Артем, и Надя были уверены, что очень скоро они вступят в брак, и тогда все эти сплетни станут безсмысленными и безопасными.
Сразу же после поездки Артемий, будучи настроен вполне покаянно, отправился на исповедь к Евсевию, который к тому времени уже был его духовным отцом. Для Дмитриева, совсем недавно еще девственника, переставшего быть таковым в силу греховных, с церковной точки зрения, обстоятельств, это было очень серьезным моральным испытанием. То, что архиерей отнесся к его признанию довольно спокойно, Артема вдохновило. В своих дальнейших матримониальных планах он Преосвященному признаться не решился. Что же касалось нынешней ситуации, то к ней Евсевий отнесся (само собой!) безо всякого восторга, но спокойно — и ограничился весьма легкой епитимьей.
— Двадцать поклонов утром клади. И вечером, после молитвенного правила, — сказал после исповеди архиерей, и на том ограничился.
Спокойное и как будто снисходительное отношение Артем истолковал по-своему. И когда при встрече Надя задала ему вопрос о том, состоится ли их свадьба, он ответил:
— Владыка ничего не сказал об этом. Думаю, он не будет против, и нам самим предоставит решать, что и как делать.
После этих слов Надя радостно обняла его и — уже привычно — поцеловала в губы.
И вот теперь Артем снова шел к ней в гости, а перед его взором вновь и вновь проплывали разные картины и сцены из их уже общего прошлого, из краткой, но казавшейся такой радостной и солнечной истории их отношений. Их недавняя совместная поездка и первая интимная близость… До того — их долгие и частые встречи, посиделки в гостях и прогулки… Безконечное ожидание автобусов или троллейбусов на остановках… И, конечно, Православное молодежное движение: беседы с солдатами в погрангоспитале, сбор пожертвований на строящийся собор, раздача и расклейка листовок…
Последним они с Надей особенно любили заниматься. Это был отличный способ безконечно долго гулять вдвоем по вечерним улицам. Причем имелось и благочестивое объяснение: мол, не просто ходим, а листовки клеим, ведем просветительскую работу.
Внезапно взгляд Артема, скользивший по стенам домов, зацепился за небольшой клочок бумаги, прилепленный на плиточную облицовку стены. Да, так и есть — это была одна из таких листовок, с лаконичной надписью: «Аборт — это убийство!» И приклеили ее именно они с Надей. Сделано все было грамотно (это было предметом гордости Артемия): уголки листовки были аккуратно закруглены посредством ножниц, поэтому подцепить их — и сорвать агитматериал со стены — стало намного сложнее. Да и приклеен он был там, где надо — на плитку, а не на шершавую штукатурку. Такие листовки, как показывал опыт, могли висеть многие месяцы, а тут и нужно было, чтобы он провисел долго: за стеной, облицованной кафелем, находилось местное отделение Российской ассоциации планирования семьи, ненавистного всем православным активистам РаПСа, занимающегося пропагандой контрацепции и абортов.
Артем вспомнил Надины пальчики, длинные и тонкие, которыми она быстро и аккуратно расправляла влажный от клея бумажный листок на стене. Сколько раз потом ему доводилось видеть эти пальчики — видеть совсем близко! В том числе и в тех местах, где никто посторонний ранее не бывал… Счастливо выдохнув, Артем пошел дальше, не глядя вокруг, полностью отдавшись своими мыслям, которые проносились напряженным, пульсирующим потоком под аккомпанемент редких автомобильных гудков и мерный скрип снега и песка под сапогами.
В конце пути, как всегда, его встретила Надя — радостно ожидающая у приоткрытых дверей в обычном своем легком домашнем халатике. В тесной однокомнатной квартире сегодня никого, кроме нее, не было: в ожидании визита Дмитриева дочку заблаговременно переправили к бабушке. После обычных приветственных поцелуев (так же, уже по обычаю, затянувшихся на продолжительное время) Надя предложила Артему чай. Его это несколько удивило: в последнее время, когда они оставались наедине, первое, чем они занимались, было отнюдь не чаепитие… Однако он не подал виду и отправился за Надей на кухню. Там, за чайными кружками, начались обычные разговоры об епархиальных делах. В первую очередь, конечно, Артем начал рассказывать о своем будущем церковно-археологическом кабинете: до февраля рассчитывали доделать крышу, после чего собор могли подключить к сети отопления. А значит, в цокольном этаже можно будет начать работу. Артемий собирался уже в очередной раз рассказать о расположении помещений, о том, как там лучше всего разместить экспозиции и о прочем в этом роде, однако в этот раз Надя, выглядевшая несколько рассеянной, не стала ему молчаливо поддакивать. Но,
дождавшись того момента, когда Дмитриев стал хлебать чай и потому допустил паузу в своем монологе, спросила, меняя тему:
— А что там у Георгия? С Машей уже все кончено?
— Да, там уже все, — ответил Артем. — О Маше уже речи нет. Идет спешная подготовка к его женитьбе на Зинаиде Юрьевне. Все приходские тетки в восторге, вкупе с кухонным советом.
— И что, после поста будут венчаться?
— Нет, наоборот — хотят успеть до начала поста.
— А почему такая спешка?
— Там, видишь ли, особая ситуация, — сказал Артем, криво улыбнувшись. — Зинаида Юрьевна времени не теряла. В общем, говорят, она от него забеременела. Вот и торопятся все.
— Вот как… — несколько напряженно сказала Надя. Но Артем этого напряжения не заметил, будучи погружен в мечты о церковно-археологическом кабинете, а также в процесс чаепития.
— Ага, — сказал Дмитриев.
— Что же, Владыка не возражал?..
— Ну, видимо, не возражал… а может, и не знает ничего.
— Может быть. Кстати, я хотела тебе сказать…
Артемий немного насторожился. На несколько секунда повисла пауза.
— Так о чем ты мне хотела сказать? — чуть помедлив, негромко спросил он.
— Артем, у нас… У нас будет ребенок. Надя немного смущенно улыбалась. Улыбнулся
и ее возлюбленный, хотя, как ей показалось, как-то жалко, едва ли не затравленно.
— Да?.. — переспросил он. — Это… Это точно?
— Да…
— Понятно…
— Ты не рад? — осторожно задала вопрос Надя.
— Нет, конечно, рад… Мы же говорили… Просто… Просто все это неожиданно немного…
— Что же в этом неожиданного? — немного резко спросила Надя. Артем кивнул: действительно, прозвучало глупо — ничего неожиданного в этой новости не было. Наоборот, она была более чем закономерной.
— Да нет… Все… Все как надо…
— Ты не хочешь ребенка?
— Ну почему… Хочу, конечно!.. Значит, нам надо теперь скорее пожениться! — уже более твердо сказал Дмитриев.
— Так мы… Поженимся? — тихо спросила Надя.
— Конечно! Как же иначе? — не без демонстративного легкого возмущения ответил Артем. На глазах у Нади выступили слезы. Она обняла его — как-то особенно любовно и нежно, прижимаясь к нему всем телом, и он чувствовал, как по этому телу, такому знакомому и такому родному, прокатывается легкая, нервная дрожь…
— Не переживай! — зашептал он ей на ушко. — Все будет хорошо!
— Правда?.. — спросила она, уткнувшись в его плечо.
— Конечно! Как ты могла подумать, что будет иначе?! Я пойду к Владыке… Он благословит… Конечно, благословит… И мы будем вместе. Будет в епархии еще одна свадьба! — закончил он почти весело.
Надя ничего не ответила. Да это и не требовалось, ибо и без всяких слов Артем понимал — она верила ему. Верила всецело и доверялась полностью.
…Артем зашел в кабинет, поклонился по обыкновению, попросил благословения.
— Ну, что там у тебя опять? — спросил Евсевий, показывая рукой, что можно садиться. Было видно, что настроение у архиерея не самое подходящее для беседы, но выбирать не приходилось. а кроме того, Дмитриев еще не утратил неофитской уверенности в том, что всякое деяние и слово архиерея так или иначе на правляется Духом Святым. а тогда какое значение имеет его настроение? Нужно думать не о епископе, а Боге, Который через епископа объявит Свою волю… Артем коротко изложил суть ситуации. И с каждым его словом Евсевий становился все мрачнее, хотя внешне это было почти незаметно. Ведь он не обратил особого внимания на всю эту историю с Надеждой Загоскиной, предположив, что это был обыкновенный загул по молодости лет. Буйство плоти и ничего более, и об этом можно будет забыть. Понятно, что Артемий придал этому большое значение — с ним это случилось впервые, молодой, до недавнего времени девственник, что он мог о таких вещах знать? В действительности подобное происходило сплошь и рядом (о чем Евсевий, не одно уже десятилетие принимавший исповеди, имел самые исчерпывающие сведения). Но чтобы все зашло так далеко… Мало того что рушились все надежды, которые Евсевий питал в отношении Артемия (а их было совсем немало), вся эта история приключилась еще и удивительно не вовремя. Георгий женится, он, архиерей, скоро может остаться без самого надежного своего помощника — иподиакона и водителя. А такой помощник сейчас, когда строится собор, был ему необходим. На смену Георгию должен был прийти Артемий, и теперь вот это…
— Ну что я могу сказать? — перебил, не дослушивая Дмитриева, Евсевий. — То же самое, что раньше: завязывай с этим.
— Но… Как же? — растерянно спросил Артем.
— Скажи, что все, мол, кончено. А лучше и не говорить, а СМС отправь. И сим-карту свою поменяй. Отрезать, и все!
— Но как же… Ребенок?
— Ребенок!.. Ну что же!.. Будет воспитывать — если, конечно, аборт не сделает. Тогда на ней еще и этот грех будет.
— Но ведь это мой ребенок… — негромко сказал Дмитриев.
— Твой! — недовольно буркнул Евсевий. — Надо еще разобраться, твой — не твой. У таких… девиц еще точно не скажешь, чей он!
Артем замолчал. Он понимал, что здесь и сейчас он должен был либо сдержать свое обещание, либо предать Надю, которой он обещал, что они будут вместе. Он, она — и их дитя. Но внутри него сидел и страх перед будущим: собственная семья, огромная ответственность, новые трудности… И все это в тот момент, когда в его жизни все начинало так замечательно складываться! Церковная карьера даже сейчас, в начальной, по сути, точке, выглядела впечатляюще. А впереди его ждали и научные штудии, и новые административные должности. И, конечно, священнический сан. И сколь бы неофитской наивности не оставалось еще в артемии, он понимал, что сейчас у архиерея он в фаворе, а в Московской Патриархии нет карьерных перспектив без архиерейского благоволения. Пока он рассчитывал совместить все эти блестящие планы с женитьбой на Надежде, никаких сомнений в его душе не возникало. Но теперь все представало в ином свете…
— Ты сам подумай! — продолжил Евсевий. — Она тебя старше, да еще, говоришь, с ребенком! Это тебя сейчас блудный бес водит, вот тебе и кажется, что любовь, все прочее! Через полгода ты каждую морщинку на ее лице будешь видеть! Сам же и убежишь. Только замажешься в этом дерьме еще больше. И намучаешься еще.
— А как же ребенок? — снова спросил Дмитриев.
— Ну что… Помогать, конечно, можно. Может быть, и нужно. Но семьи у вас все равно не будет нормальной. Так что оставь ее в покое — и сам не дури! И помни: если хочешь в Церкви служить, послужить Богу — то нужно и жить стараться… Соответственно.
Артем чуть слышно вздохнул.
— Но… — попытался он что-то возразить.
— В общем, я тебе сказал, что делать. а решать тебе, конечно. Выбирай: или оставаться в Церкви, или… Или эти все… дела, — последнее слово Евсевий произнес с явным пренебрежением.
Вопрос был поставлен не явно, но очень четко: или церковная — в том числе и церковно-научная — карьера, включая сюда и вожделенный церковно-археологический кабинет, или Надя. Или свадьба, без благословения Владыки, и последующая за ней жуткая неизвестность. Хотя почему же неизвестность? Все как раз вырисовывалось с пугающей ясностью: отсутствие связей, отсутствие поддержки — и необходимость содержать семью, содержать ребенка… Лямка, которую придется тянуть не один десяток лет через мир всеобщей серости и рутины, через болезненное осознание того, что все могло бы быть иначе — ярче, красивее, почетней, в общем — успешнее, во всех смыслах этого слова. Тень этого грядущего ужаса промелькнула перед Артемом уже в тот момент, когда Надя сообщила ему о своей беременности. Но тогда он не позволил этому вырваться наружу. Стыдно было своего страха, стыдно было отказываться от своего слова… Но теперь тень сгустилась и превратилась в каменный каток, готовый его раздавить. Что же до стыда, то его теперь можно купировать очень серьезным аргументом — владычной волей и обязательным этой воле послушанием.
— Я понял, Владыка, — негромко сказал Дмитриев. — Благословите.
Надя, сжавшись, молча стояла у окна на кухне своей квартиры. Стояла уже больше часа. К счастью, она была одна — она попросила маму оставить у себя внучку еще на несколько дней, пока хотя бы в общих чертах не решатся столь важные для нее вопросы. Да, хорошо, что дочери не было рядом. В одиночку она как-то справлялась, а вместе с ней могла бы и не выдержать.
Несколько часов назад заходил Артем. Рассказал о своей беседе с архиереем и сообщил, что против воли своего духовного отца он пойти не сможет.
— Прости, но вместе мы быть не сможем… — с видимым трудом произнес он. — Прости.
— Но ты обещал, — тихо, с абсолютным спокойствием, сказала Надя. В тяжелые моменты она умела быть спокойной, даже — удивительно спокойной.
— Да… Но я не могу пойти против Владыки… Он мой духовный отец… Прости!
Извини! Не о чем больше говорить!
— Уже не о чем? — чуть иронически спросила Надя. — а как же ребенок?
— Да… Разумеется… Как Владыка и сказал, я, конечно, буду помогать… По мере сил, конечно…
— По мере сил?..
— Да. Я все понимаю, но и ты пойми! По-другому нельзя!
— Почему?..
— Прости! Прости! — выдохнул Дмитриев и выскользнул за дверь.
После его ухода много, очень много мыслей пронеслось в голове у Нади. Была, конечно, и обида, а еще острее обиды было разочарование в человеке, который совсем недавно был для нее героем и идеалом, которого она считала своей ожившей мечтой. Была и обида, даже злоба на саму себя — ведь не такая уж юная и неопытная, и могла догадаться, чем должен закончиться ее роман с таким вот парнем моложе ее… Может быть, все было предопределено? а может, она понимала, что совершает ошибку, но хотела ее совершить? Слишком много вопросов — и слишком мало ответов. А главное, не было ответа на самый важный вопрос: как жить дальше? Ведь понятно, что никакой серьезной помощи в воспитании ребенка он ей оказать не может. А на ней и без того — дочь-подросток и мама-пенсионер. Двух детей она просто не вытянет, и поддержки ждать неоткуда.
Четверо суток Надя провела в раздумьях о том, как поступить. Пыталась молиться, но не получалось. Не получалось вообще собрать свои мысли воедино. А на пятые сутки она, стараясь быть незаметной, зашла в то здание, на плиточной облицовке которого все еще висела антиабортная листовка, которую они с Артемом приклеили несколько недель назад.
Еще через три дня беременности уже не было. Жизнь Нади стала обычной, во многом даже похожей на ту, прежнюю, жизнь. Но в церкви она больше не бывала…
yaplakal.com